Песах Амнуэль - Только один старт

Нет, письма и дневники матери у художницы не сохранились, но Вершинина и меня она знала по рассказам Веры. Я не ожидал такого результата. Оказывается, в памяти Веры мы стояли рядом - я и Вершинин - и во мне неожиданно возникло чувство, очень напоминавшее ревность.

- Я была совсем маленькой, - рассказывала Скляревская. - Мама водила меня в планетарий, где показывали звезды, Солнце. Мама говорила, что там, в огне, работает отважный человек. Он скоро вернется и привезет мне кусочек далекой звезды. А я думала - какой это будет кусочек, его, наверно, нельзя будет взять в руки и придется хранить в магнитной бутылке...

Скляревская засмеялась, и только теперь я уловил сходство: это была улыбка Веры. Художница еще долго говорила об "отважном человеке", и я не мог обнаружить, где в ее воспоминаниях кончается рассказ о Вершинине и начинается рассказ обо мне. Детская фантазия создала из нас один образ и пронесла ею через всю жизнь...

Добров разыскал меня на третий день.

- Две ночи не спал, - устало заявил мой помощник, - но коечего добился. Выяснилось, что ни одна обсерватория того времени не наблюдала вершининских выбросов. Они были зарегистрированы, судя по всему, лишь "Икаром" и поэтому у гелиофизиков возникло сомнение в их достоверности. Это могло быть иллюзией, дефектом аппаратуры... Мне посоветовали обратиться к Галанову конструктору солнечных зондов. Он отличный знаток Солнца. Я говорил с Галановым об "Икаре", и он отдал фотограммы на экспертизу своим космореставраторам. Дел у Галанова по горло, идет подготовка новой серии зондов, но он непременно хочет увидеться с вами...

Утром следующего дня мы встретились - я и Галанов.

Разговор как-то сразу удался. Возможно, это произошло благодаря особому свойству галановского характера: он умел говорить со всеми. Отчасти это объяснялось возрастом: конструктору солнечных зондов было тогда шестнадцать лет, он почти с детской непосредственностью находил общий язык с любым собеседником. Иногда я думаю, что могло произойти, окажись Галанов другим человеком. Он мог играючи разбить мои шаткие версии и снисходительно пожелать удачи в будущих начинаниях.

Выслушав мой рассказ о судьбе Вершинина, конструктор сказал:

- Я подхожу со своей точки зрения. Мои зонды никогда не сталкивались с подобным явлением, но я знаком с конструкцией "Икара", и не думаю, что это была ошибка аппаратуры или наблюдателя.

- Не правда ли, выбросы очень похожи на лазерные сигналы?

- Вероятно, - согласился Галанов. - Мы это выясним, когда найдем останки "Икара". Найти следы спутника спустя сто лет трудно, но возможно. Сейчас, с новыми зондами, я могу это проделать.

В таком свете картина поиска предстала передо мной впервые. Какой же чувствительности должна быть аппаратура зондов, если она способна регистрировать остаточные эффекты в бурлящих слоях фотосферы спустя такой долгий срок!

- Если выбросы, замеченные Вершининым, - лазерные сигналы, то нельзя ли говорить о гибели в Солнце космолета?

- О гибели? - переспросил Галанов. - Выбросы, судя по фотограммам, не изменили положения и интенсивности за несколько суток наблюдения. Аппаратов, которые могли бы продержаться в Солнце так долго, в ваше время не было, а выбросы подобного типа могут быть только искусственного происхождения. Это пришелец, Юлий Александрович.

Все было просто у Галанова! Пришелец - такая версия пришла бы мне в голову в последнюю очередь. И я сейчас, несмотря на уверенность конструктора, был убежден, что он ошибается. Я просто не привык подходить к гипотезе внеземного происхождения космических объектов как к равноправной альтернативе и учитывать ее во всех выводах. Таков был путь науки моего времени, никогда не сталкивавшейся с явными следами деятельности чужого разума. Для Галанова такой преграды в мышлении не существовало.

Мы договорились съездить на следующий день на завод, где изготовлялись покрытия теплозащиты для зондов, но я не поехал: вечером меня вызвала по голоскопу Скляревская. Это была первая счастливая случайность за время поиска. Лидия обнаружила письма Вершинина к Вере, посланные с "Икара" незадолго до гибели.

Я впервые реально увидел свое преимущество перед любым историком новой эпохи. Письма оказались на редкость скупы, но за каждым словом я угадывал чувство. Они были знакомы мне, чувства моего современника.

У меня уже успел сложиться определенный образ Вершинина, когда я начал знакомиться с его биографией: ученый "без страха и упрека", он отличался от Лозанова в фильме лишь профессией. Но теперь, в письмах, передо мной предстал совсем другой человек: сомневающийся, даже робкий.

"Я не опубликую этого, - писал Вершинин, - потому что не уверен. Интересна форма, но ведь главное - содержание Поколение за поколением, как у живых организмов..."

И в другом письме:

"Сфотографировать не удалось - помешал факел. Теперь у меня несколько не очень качественных снимков. Но я уверен: это механическое развитие. Что я могу сделать еще? Теплоизоляция лаборатории..."

Письмо казалось продолжением давнего спора. Но с кем - с Верой, с астрофизиками? А может быть, с тобой?

К утру я убедил себя, что лазероподобные выбросы, а возможно, и сам их источник, Вершинин наблюдал и раньше, но не сообщал, не мог провести уверенных фотометрических исследований, - получить единственное доказательство. Может быть, он догадывался о том, о чем говорил Галанов? Что речь идет о внеземном корабле?

Если так, какова вероятность успешного поиска, который хочет предпринять конструктор? За сто лет чужак, даже если он действительно был в Солнце, давно покинул нашу планетную систему.

Слово было за Галановым.

IV

На двадцать втором витке, когда на "Гелиосе" готовились к разведке и новым поискам Спирали, радары зафиксировали передачу с некоего тела, двигавшегося по орбите спутника Солнца. Галанов выслал зонды - никаких следов передатчика. Тогда он решил, что они имеют дело с геоном, сгустком электромагнитной энергии радиусом в миллионные доли миллиметра. Когда установили направление передачи, выяснилось, что она шла примерно в район Поллукса.

- Должно быть, Двойная Спираль посредством геонов связывалась со своей планетой у далекой звезды, - пояснил Галанов.

- Если так, какова роль вершининских выбросов? - спросил Росин.

- Расшифруем - увидим, - ответил Галанов. ...Поздно вечером конструктор пригласил Росина в просмотровый зал.

- В геоне оказалось несколько слоев информации, - сказал он. - По принципу матрешки. Верхний, наиболее понятный слой, - это данные о Солнце и планетах. Следующий слой - рассказ о человечестве, причем интерпретация довольно оригинальна. Но для вас, Юлий Александрович, интереснее глубинные слои геона. Их трудно перевести на привычный нам язык образов. Смотрите...