Иннокентий Сергеев - Продано

Аккомпанемент из трёх аккордов

Осень была одета в траур, и Она стояла посреди тротуара прямо перед Вывеской, комкая в руке ненужный уже билет. Это было Мгновение, потом были люди, были ещё люди, они говорили, говорили, перебивая друг друга, но всё было впустую, ведь они не слышали друг друга, потому что их транслировали по разным каналам Телесети, а Ей тем более не было до них никакого дела. Взлохмаченные чёлки оставшихся в живых деревьев склонялись перед натиском мусорных урн и статистики, не ведая, что всё это было рассчитано на год вперёд, и только то, что принято называть случайностью, запрогнозировать не удавалось. И напрасно морщили бумагу Компьютеры, пытаясь определить Степень Вероятности, пользуясь тем преимуществом, что понятия не имели о нервах и таких вещах как радуга, то есть были вполне объективны. Она больше не верила в случайность, но и в компьютеры тоже, а значит, всё, что у Неё теперь оставалось, это легкий не по погоде плащ, ненужный уже билет, туфли и ещё Колыбельная Зимы, которая приближалась издалека, сначала чуть слышная, но всё громче и печальней, и всё вокруг подтверждало её. А время сквозило в каждом движении тех, кто двигался. Сначала к ней подошёл Инквизитор. Он вежливо представился, задал несколько вопросов, аккуратно записал Её ответы в записную книжку, после чего поправил галстук, оставил визитную карточку и неслышно удалился. Потом был Страж, он шёл не один, а в сопровождении свиты, одетой в одинакового цвета униформу. Он не стал ничего говорить, а просто преградил ей путь к трамвайным путям, к которым она, собственно, и не собиралась идти. Он сделал это просто для порядка, подчиняясь Своду Обязанностей, лежавшему в единственном кармане его пиджака. Но вскоре ему стало ясно, что миссия его исчерпана, и, напоследок строго нахмурив брови (на всякий случай), он продолжил обход улиц. Свита безмолвствовала. Ей вдруг пришло в голову, что всё это похоже на Выставку Игрушек, и Она улыбнулась, первый раз за день, но улыбка была искренней. Фотограф успел заснять этот момент и хлопал теперь в ладоши от радости. Ещё бы! Ведь он торчал тут с самого утра и насквозь продрог. Но теперь он забыл про это. Теперь этот снимок будет на весь разворот напечатан в Вечернем Выпуске, а он сможет наконец-то позволить себе чашечку кофе и полчаса отдыха в любимом кафе, где его никто не знает, а он знает всех. Впрочем, Ей это было почти безразлично, иначе Она вспомнила бы, что забыла подкрасить губы. Улыбка привлекла внимание не только фотографа. Спустя минуту после Гениального Снимка к Ней подлетел Наставник с залысиной и набором хирургических инструментов. Он тут же стал советовать Ей. Кажется, спорт, не увлекаться сексом и алкоголем, потом режим дня и... Но поняв по Её глазам, что Она не слушает его, он обиженно поджал губы и хлопнул дверью ближайшего подъезда. Больше к Ней не подойдёт никто. Ну разве что какая-нибудь облезлая кошка потрётся о Её ногу, и всё. Она перевела дыхание, поправила волосы и заспешила туда, где ждёт Её зеркало в прихожей, окно, три книжные полки и газовая плита, короче, то, что мало кого интересует. Всё это - сценарий фильма, написанный существом с труднопроизносимой фамилией, которое само по сути действующее лицо нелепой драмы. Нелепой, потому что это драма, а драмы лишь повторяют одна другую. - Мы играем в игру с жёсткими правилами, установленными не нами, но нами упрямо соблюдаемыми. А соблюдать - это значит заново устанавливать. Регулярно повторяющаяся фраза - это Авторитет, а авторитетам принято верить. Это ещё одно правило всё той же игры.

. . .

Но всё-таки бережнее всего мы храним фотографии детства, а значит, мы ещё живы. Что ж, у нас есть ещё шанс остаться в живых. - Аккомпанируй нам, Осень!

1988