Стенли Вейнбаум - Планета-хищник

Чтобы привести бластер в действие, его сначала надо заря— дить, а для этого требовался алмаз. Конечно, это был дешевый черный алмаз, но и он стоил денег. При возгорании вся энер— гия кристалла преобразовывалась в мощный световой поток, ко— торый, подобно молнии, с ревом вылетал из ствола, испепеляя все на расстоянии ста ярдов.

Почмокивая и посасывая, белесая масса прокатилась мимо человека, оставляя за собой открытый коридор. Ползучие рас— тения, лианы, деревья Джека Кетча — все было сметено вровень с влажной черной землей, где на слизи, оставленной этим «тестом», уже прорастали комочки плесени. Коридор вел почти в том же направлении, куда шел Хэм.

Обрадованный неожиданной удачей, он быстро двинулся впе— ред, тем не менее зорко глядя на затаившиеся джунгли, встав— шие стеной по обеим сторонам тропы. Часов примерно через де— сять свободное пространство вновь заполнится враждебной жизнью, а пока Хэм мог идти куда быстрее, чем пробираясь от одного дерева Джека Кетча к другому.

Хэм прошел уже пять миль по следу «живого теста», време— нами запинаясь за уже появлявшиеся молодые цепкие побеги, как вдруг повстречал аборигена. Тот скакал галопом на четы— рех коротеньких ножках, расчищая себе дорогу клешнястыми ру— ками, которыми лихо орудовал, как садовыми ножницами. Хэм остановился перекинуться с ним парой слов.

— Мурра, — сказал он.

Язык аборигенов экваториальных районов Хотлэнда был весь— ма своеобразен. Он насчитывал примерно две сотни слов, но заучивший эти двести слов навряд ли продвинулся бы в знании языка дальше тех, кто не знал ни одного.

Все слова имели обобщенное значение, а каждый звук мог передавать от дюжины до сотни его оттенков. Например, «мур— ра» — слово-приветствие. Оно могло означать что-нибудь близ— кое к словам «привет» или «доброе утро». Оно могло также оз— начать предупреждение — «берегись!» А кроме того, при опре— деленных обстоятельствах, — «Давай подружимся!», а также, как ни странно, «А ну-ка, выясним отношения!»

Более того, в качестве существительного оно имело еще несколько вполне определенных значений: оно означало мир, оно означало войну, оно означало храбрость и в то же время страх. Это был язык едва уловимых оттенков, и лишь исследо— вания интонационного рисунка, проведенные филологами совсем недавно, внесли некоторую ясность в понимание строения этого языка. И в то же время родной язык Хэма, в котором при заме— не звука менялось значение слова, как, например, в словах вор — мор — жор — жир — пир — пар — шар, для ушей венерианца показался бы таким же непривычным и странным.

Наконец, земляне были не способны ухватить выражение ши— рокого, плоского, трехглазого лица венерианского аборигена, и, таким образом, целый мир информации, которой те без труда обменивались друг с другом, для людей оставался недоступен.

Абориген решил согласиться с предложенным значением.

— Мурра, — ответил он и, немного подумав: — Уск?

Это — помимо прочего — означало «Кто ты?», «Откуда ты пришел?» или «Где ты живешь?»

Хэм предпочел последний вариант. Он указал на тусклый свет, скрывающий линию горизонта на западе, затем сложил ру— ки в виде арки, имея в виду горы, и сказал:

— Эротия. — По крайней мере у этого слова разночтений быть не могло.

Абориген молча обдумал сказанное. Наконец, чтото буркнув, он поделился имеющейся информацией. Подняв свою жуткую клеш— ню, он указал ею на запад как раз вдоль коридора, оставлен— ного «живым тестом».

— Керко, — сказал он и добавил: — Мурра.

Последнее слово означало прощание. Хэм прижался к сплош— ной стене из переплетенных растений, чтобы дать возможность аборигену пройти мимо.

«Керко», помимо двадцати других, имело еще значение «тор— говец». Обычно под этим словом подразумевали людей, и Хэм ощутил приятное волнение при мысли о скорой встрече с сооте— чественником. Прошло уже шесть месяцев с тех пор, как он в последний раз слышал людскую речь, если не считать голосов из небольшого радиоприемника, утонувшего вместе с хижиной.

Действительно, пройдя пять миль по тропе, Хэм вышел к месту, где недавно произошло грязевое извержение. Раститель— ность здесь успела отрасти Хэму лишь по пояс, и взглянув по— верх молодых побегов, он увидел на расстоянии четверти мили сооружение, похожее на хижину торговца. Но только эта смот— релась куда как более претенциозно по сравнению с его собс— твенной конурой со стенками из гофрированного железа. В ней было целых три комнаты — роскошь, неслыханная в Хотлэнде, куда все грузы до последнего грамма с огромным трудом дос— тавляли из ближайших поселков не иначе как ракетой. Это было слишком дорого, почти невозможно. Становясь торговцем, чело— век ставил на карту все, и Хэм считал себя счастливчиком, что ему удалось так легко отделаться.

Он зашагал по ровной болотистой земле к дому. На окна бы— ли опущены защитные темные шторы, а дверь… дверь была за— перта. Это являлось грубым нарушением кодекса искателей. Дверь всегда должна была оставаться открытой — нередко ка— кой-нибудь заблудившийся торговец находил в чужой хижине спасение от верной смерти, и даже самый последний негодяй не посмел бы поднять руку на имущество дома, открывшего двери ради его спасения.

То же самое можно было сказать и об аборигенах. Не было существа с большим понятием о чести, чем венерианский абори— ген.

Он никогда не лгал и никогда не воровал, хотя и мог — после необходимого в таких случаях предупреждения — убить торговца, чтобы завладеть его товаром. Но только после чест— ного предупреждения.

Хэм остановился, озадаченный. Наконец он расчистил ногами немного земли перед входом, утоптал ее, затем уселся, прис— лонившись к двери, и стал счищать многочисленных паразитов, которые толпами разгуливали по его комбинезону. Он ждал.

Прошло не менее получаса, прежде чем Хэм увидел кого-то, с трудом пробиравшегося через открытое пространство. Это был невысокий парень, стройный до хрупкости. Его лицо закрывала маска, но Хэму удалось разглядеть за стеклами пару больших глаз. Он поднялся навстречу.

— Привет! — сказал он непринужденно. — Вот решил зайти на огонек. Меня зовут Гамильтон Хэммонд, можно просто Хэм — прозвище такое, знаете ли.

Незнакомец резко остановился, затем на удивление высоким, хрипловатым голосом с явным английским акцентом ответил:

— Тогда мое должно быть Ветчина, я так полагаю*. — Ответ прозвучал холодно, даже враждебно. — Может быть, вы все-таки отойдете в сторону и позволите мне войти? Добрый день!

Хэм никак не ожидал такого приема; он был рассержен и в то же время удивлен.