Сергей Гатаулин - Вирусапиенс

— Люди — не враги!

Не имея в своём арсенале серьёзных доказательств, воин прибег к методу, часто используемому создателями: методу эмоционального убеждения.

— Они боятся тебя: ты уничтожаешь их мир. Они защищаются, — продолжал он.

Боец знал, что люди, несущие в себе вирус, никогда не смирятся с присутствием в их организме

смертельного симбионта. Он понимал, что взялся за невыполнимую работу, но упорно не хотел признавать своё поражение, продолжая убеждать Вирусапиенса в миролюбивости рода людского.

«Неужели врать научился?» — подумал он, улыбаясь пришедшей мысли.

Как бы ему хотелось воспользоваться человеческой системой доказательств!

«Однако доказательства отсутствуют, — остановил себя Тромб. — Уж если он столь эмоционален, будем давить на чувственность».

Правда, эмоции юного разума, похоже, издают только скрежет зубовный. Но, как говорит Потемкин, от любви до ненависти один шаг.

Осталось только надеяться, что и в обратную сторону расстояние окажется не большим.

— Это — мой мир! Твой мир! Зачем он человеку? — вскричал Вирусапиенс, обводя переговорную комнату пылающим взглядом. — Ты создал его!

— Этот мир создали люди! — возразил Тромб. — Им решать, кому здесь жить!

Вирусапиенс возмущенно вскинул руки.

— Я убивать их? Нет! — вызывающе воскликнул он.

— Да, — страстно прошептал боец. В этом он был абсолютно уверен и оттого также перешел на крик:

— Ты их убивал и убиваешь! Всех! Везде и всегда! Они должны были убить тебя первыми, но оставили тебе шанс.

Тромб осмотрелся и, раскинув руки, торжественно добавил:

— Люди отправили тебя жить в этот мир!

Нужны были аргументы для того, чтобы собеседник не мог разрушить нарисованную логическую картину.

— А ты хочешь уничтожить мир, в котором живешь? — поинтересовался он, опережая возможные возражения.

«Я вру! — радостно подумал Тромб. — Почти как человек!»

— Не помню раньше как, но знаю! Меня гнать там они, — устало махнув рукой, Вирусапиенс вздохнул. — Меня гнать здесь ты. Зачем? Куда идти маленький безобидный разум?

Будучи когда-то сам в подобном положении — положении никому не нужного, одинокого взрослеющего сознания, боец понимал состояние собеседника, но с трудом сдержался, чтобы не улыбнуться. Выглянул на улицу, упираясь взглядом в виртуальные развалины, задумчиво покачал головой:

— Да уж! Совсем маленький и, главное, совершенно безобидный!

— Ты не верить мне!? — удивился вирус.

Превратившись в копию Тромба, он повторил его внешность, а взгляд оставил свой.

Вирусапиенс долго и задумчиво смотрел в глаза бойцу, отчего того вновь кольнуло чувство вины. Странное, всплывающее из глубины памяти ощущение моментально скрутило израненное тело, оживило забытые кошмары.

Рот наполнился привкусом металла. Тромб понял, что реальность ускользает от него. Сплюнул горячую кровь, облизал пересохшие губы. Смахнув красную пелену, застилающую глаза, оглянулся.

Комната для переговоров исчезла, сменившись грязными стенами военной космической станции.

«Этого не может быть, — мысленно закричал воин, всматриваясь в лица мертвых товарищей, лежащих у его ног. — Это было в прошлой жизни!»

Вот они, бойцы. Лежат рядом, все как один закрывшие командира от смертельных осколков снаряда.

«Вы же умерли!» — хотел закричать Тромб, но в этот момент в железной стене нарисовалась дубовая дверь, в которую кто-то стучал.

С трудом стряхнув захватившее его наваждение, боец вытолкнул себя из мира призраков и удивленно осмотрелся.

Видение растаяло. Боевые друзья пропали.

«Сигнальная система не сработала, значит, стучит кто-то свой, — сообразил Тромб, пытаясь выглянуть за пределы переговорной комнаты. — Это может быть только Горев».

— Тромб, я знаю, что ты здесь! Открывай! — прокричал Юрий через дверь.

Будь боец человеком, непременно приписал бы минутное помутнение рассудка усталости и на том бы успокоился. Однако то, что для человека могло показаться странным, даже очень странным, для Тромба было просто невозможным. Ведь он хоть и разумная, но всё же программа — а у программ, как известно, бывают сбои и ошибки. Они подвержены разрушающему влиянию вирусов. Иногда возможна физическая порча носителей, на которых они располагаются. Всё это может случиться с программами — вот только видений у них не бывает никогда.

Дверь дрогнула, и загудела, сотрясаясь от сильных ударов.

Терпение администратора истощилось.

— Открывай, мальчишка! — заорал он.

Фигура двойника, растворяясь, послав лукавую улыбку своему отражению, напоследок чисто, без акцента и детских кривляний, произнесла:

— Я обдумаю всё, что ты сказал, воин.

Висевшая в воздухе белокурая голова добавила высокомерно:

— До тех пор, пока я не решу, что мне делать с людьми, будем соблюдать перемирие. Брат!

Последние слова донеслись из пустоты: Вирусапиенс исчез.

— Как исчез? Куда исчез? — вопивший седобородый старичок остановился посередине церковного зала. Успокоился, осмотрел присутствующую братию, вздыхая, быстро перекрестился.

Взгляд, прыгающий по бородатым лицам, вдруг остановился на ухоженной физиономии. Длинные темные волосы с редкой сединой на висках, бросились в глаза своей ухоженностью.

Владелец бородки клинышком, стоя в тени, опирался на отшлифованную людскими прикосновениями каменную колонну.

Если бы в толпу одетых по-зимнему людей выпустить нагого, он наверняка был бы менее заметен, чем этот светского вида человек в толпе клириков и монахов. Сквозь пелену покорности, прикрывающую глаза, временами прорывалась бурлящая мирскими страстями душа. Страсти эти в настоящий момент разгуливали в районе полюса холода — точнее сказать, пика ненависти.

Глаза белобородого старца, пылающие огнем, пробили безразличный взгляд толпы и уперлись в мирянина.

— Я к вам обращаюсь, Иван Васильевич, — продолжил отец Михаил, выбивая неожиданно появившейся в руке тонкой палочкой четкий ритм.

— Где сейчас может находиться Потёмкин? — батюшка быстро пересёк зал, вплотную приблизился к бывшему полковнику спецслужб Ковалю.

— С тех пор, как вы присоединились к нам, прошло уже достаточно времени, — прошептал старик, держа теперь уже начальника службы безопасности храма за плечи. — Времени достаточно, а результатов никаких! Где мальчишки?

— Вы же знаете, что я делаю всё возможное, — пробормотал экс-полковник.

— С тех пор, как эта сволочь лишила меня места в органах, я…! — зарычал Коваль, но замолчал, поддаваясь завораживающему действию гипнотического взгляда.