Леонид Панасенко - Садовники Солнца

- Пошел вон! - замахнулся он лыжной палкой на гравилет, который вырулил к нему из-за деревьев.

Илья прибавил ходу. Он использовал каждый спуск, резко и сильно отталкиваясь палками, набирал все большую скорость. Уже ветер свистел в ушах, жгло в груди, а послушная серая тень гравилета все опережала его, как бы приглашая в кабину, пока Илья не сдался и не остановился.

Он выпрыгнул из гравилета, и тот, мигнув красными блюдцами бортовых огней, беззвучно взмыл вверх. Илья прищурился: после величия "зимних" Карпат, после адовых глубин человеческого одиночества дремотная тишина аллей, синь бассейна и сияние солнца в стеклах верхних ярусов здания Школы показались нереальными и даже оскорбительными.

"Сердись на себя, неудачник, - подумал Илья, ускоряя шаг. - Когда ты был врачом, пусть обычным, но все-таки толковым хирургом, ты ни разу не терялся за операционным столом. А тут первый попавшийся эмоциональный всплеск чужой психики посчитал за причину депрессии. Все гораздо сложнее, мой мальчик. У Анатоля острый комплекс неполноценности. Несколько неудач плюс повышенная требовательность к себе, мнительность, а отсюда неверие в свои силы. Букетик, одним словом".

Он толково и четко рассказал обо всем Ивану Антоновичу, которого нашел в глухом уголке лесопарка. Здесь росло несколько кустов медейского кактуса, и наставник ежедневно засыпал молодые побеги песком и гравием создавал привычные для растения жизненные трудности. По мере того, как рассказ Ильи близился к концу, старик все больше хмурился. Его морщинистое, бледноватое для южанина лицо налилось внутренним холодом и как бы застыло. Он отбросил лопату, тщательно вытер руки.

- Я ждал, что ты вернешься не раньше, чем через две-три недели, наконец сказал он и добавил, глядя Илье в глаза: - В лучшем случае.

- Иван Антонович, - Илья не мог понять, что рассердило наставника. Ведь я выяснил причины духовной аномалии Анатоля. Пусть в общих чертах... Главное, мы теперь знаем "болевые центры" депрессии.

- И что дальше?

Вопрос был сложный, но Илья ответил уверенно и быстро:

- В принципе дозволено все: угроза для жизни... Однако мне не хотелось бы прибегать к радикальным методам лечения. Это может оскорбить, унизить Анатоля. Он сейчас особенно раним.

- Наконец-то ты подумал о методе, - Иван Антонович укоризненно покачал головой. - А когда брал с собой контур поливита, когда вскрывал чужую душу - тайком, без позволения, бесцеремонно, почему тогда не подумал о методе? О _наших_ методах! Разве ты не знаешь, что зондирование сознания может разрешить только совет Морали? И только в исключительных случаях.

- Вы же сами говорили, что это особый случай, - угрюмо заметил Илья. От Анатоля можно всего ждать. Он совсем запутался.

Старик поднял лопату.

- Не понимаю, - устало сказал он. - Не могу понять, как в тебе уживаются такие полярные качества. С одной стороны - блестящий ум, чуткое сердце, не сердце, а волшебный камертон, настроенный на все боли мира. С другой - нетерпение в мыслях и действиях, безрассудность и даже авантюризм. Вспомни, как ты доказывал "научность" телекинеза. А идея вещания снов?! Да что говорить... Мог бы хоть Школу закончить без фокусов...

Илья подумал, что улететь лучше сегодня. Вечером или даже ночью. Но только не к ребятам. Им и без того нелегко - экзамены дело серьезное. Да и кто, собственно, виноват, что стрекоза потеряла одно крыло? Глупое, норовистое крыло... Дружба наша, конечно, проживет долго, но не будет, не будет отныне общей цели, а это означает разобщение душ. Это значит прощай, Стрекоза! Прощай... Что же делать? Может, поехать к сестре? Нет, она не поймет. Не поймет потери, не заметит крушения. Светлана - натура сильная, для нее Служба Солнца так и осталась студенческой игрой. Вы, говорит, вроде опекунов: неврастеников обхаживаете да детям сопли утираете... Нет, лучше я в путешествие отправлюсь. К своим секвойям. Расстыкую модуль и - вперед. Над городами и весями...

- Я все понял, Иван Антонович, - сказал Илья и не узнал свой голос. Значит, не суждено мне быть Садовником. Хорошо хоть, что инструменты сохранил. У меня и тут закавыка - люблю работать своим инструментом.

- Вот-вот. Тебе до сих пор мешают замашки хирурга. Поливит - еще полбеды, вы все им чересчур увлеклись. Славик, правда, светлая голова, учуял подвох в этой машинке, но мы сейчас не об этом... Беда в том, что ты и не искал других путей. Не пытался искать. Раз чужая душа - потемки, то ты решил и не утруждать себя особо. А теперь, я так понимаю, и вовсе умываешь руки?

- Иван Антонович, - взмолился Илья. - Ну, провалил я свой экзамен факт. Так что ж теперь - всю жизнь терзаться, что ли?

- Да, да, терзаться! - рассердился старик. - Ты думаешь, я отчислю тебя из Школы? Нет уж! Даю тебе, Ефремов, год. Иди и совершай подвиги, - старик хмыкнул. - Тоже мне Геракл.

Слова эти - неожиданные и радостные - озадачили Илью: наставник мало чтил современный способ общения, где владыкой была строгая логика и предельная ясность мысли. Речь его чаще всего напоминала овеществленный в словах поток сознания со всей его непоследовательностью и метафоричностью, запутанными улочками ассоциаций и кажущимися логическими тупиками. Тем не менее за изобразительными атрибутами, которыми охотно пользовался Иван Антонович, всегда чувствовалась прозрачная струя мысли. "Все ли я правильно понял?" - подумал Илья.

- Мне что - сознательно искать эти самые... подвиги? - поинтересовался он.

Впервые за время тягостного разговора на лице старика мелькнула улыбка, и оно как бы немножко подтаяло."

- Нет, конечно, - проворчал он. - Я пошутил. Что тебе делать весь год?.. Просто жить.

Над лесопарком разлилась знакомая мелодия.

- Сигнал ужина? - удивился наставник. - Заговорились мы. Недаром еще древние приметили, что неприятные разговоры длятся гораздо дольше приятных. Так что? Поужинаем позже вдвоем или не будем терять удовольствие?

- Общий стол. Конечно же, общий, - поспешно сказал Илья. Его потянуло к людям. Там уютный зал столовой, там неполированное светлое дерево и непридуманные улыбки.

- Тогда побежали.

Они бежали сначала по сумеречным тропинкам, потом по широким аллеям, посыпанным зернистым, будто крупная соль, песком, и вовсе не думали о том, что уже тысячи лет назад, на заре своей цивилизации, человек сделал удивительное открытие: вместе сеять хлеб легче, а есть - слаще.

ПРОТЕСТ ПАРАНДОВСКОГО

Где-то рядом цокала белка. Но то ли слишком густой была листва, то ли рыжей попрыгунье не сиделось на одном месте - Антуан так и не разглядел ее. Покрутил, покрутил головой и пошел дальше.

Он специально приземлился не на крышу института Контактов, а километрах в двух от его здания, чтобы прогуляться по лесу. Здесь пахло смолой и нектаром, и этот букет казался немного странным: он предполагал сосну и гречиху, а по обе стороны тропинки росли одни дубы да зеленел орешник.