Oлесь Бердник - Призрак идет по Земле (второй вариант)

Слепящий блеск молнии расколол небо. Грохнуло так сильно, что я замер от ужаса. Потом огляделся. Стало темно. Погасли лампочки, где-то произошло замыкание. Отверстие готово, теперь можно уходить.

Я проскользнул, словно змея, на ту сторону, поцарапав руки. Пустое, это не страшно. Лишь бы вырваться на свободу!

Пес глухо рычал, доедая хлеб. Я вскочил с земли и бросился в чернильную тьму ночи, прочь от лагеря. Сердце бешено стучало, будто хотело выскочить из груди, мешало бежать. Я на минуту остановился, несколько раз судорожно вздохнул. Подняв лицо к небу, я ловил раскрытым ртом потоки благодатной влаги.

Вдруг на вышке что-то резко хлопнуло — в тумакное небо с шипением полетела ракета. Мерцающий призрачный фейерверк озарил все вокруг. Меня заметили, на вышках закричали. Тупо затрещали выстрелы. Взвизгнули пули. Собаки подняли лай.

Ракета погасла. Я какое-то мгновение неподвижно стоял на месте, будто окаменел. Все пропало! Теперь уже не уйдешь!

Эта мысль ударила в сознание, отобрала силы, волю к сопротивлению. Ноги автоматически несли меня дальше и дальше, но в мозгу стучали тупые, мертвые слова! «Напрасно! Напрасно! Напрасно!..»

Снова вспыхнули ракеты, но они были уже далеко. Стена дождя закрыла меня от преследователей. Может быть, все-таки удастся? Может быть, не догонят?

Но судьба отвернулась от меня. Невдалеке послышался лай собак. Они идут по следу. Возле лагеря беспрерывно взлетают в небо ракеты, соревнуются с молниями, освещая каменистую долину. Передо мной возникает моя огромная качающаяся тень. Будь она проклята! О, если бы сделаться невидимым, растаять во мраке!

Преследователи уже рядом. Даже сквозь шум дождя слышно сопение разъяренных собак. Грозно закричал карабинер, пуская автоматную очередь над моей головой:

— Стой! Стой, тебе говорят!

Но я не останавливался. Мне вдруг показалось, что все это происходит во сне. Бывает так. Тебя кто-то преследует, ты стараешься уйти, уползти, спрятаться. Еще немного, еще мгновение, еще одно усилие, а потом просыпаешься с облегчением!

Да, мне показалось, что это в кошмаре я бегу по каменистому плато и за мной гонится чудище. Сейчас я проснусь… Одно усилие! Все исчезнет, а рядом будет милая Люси, наша бедная хижина и звездная ночь за окном…

— Стой, проклятый! — рявкнул хриплый голос над самым ухом, и страшный удар упал на мой затылок,

Потом будто сквозь вату донеслось:

— Хватит с него! В тюрьму Маро-Маро!

Огненными обручами сжимало виски, жгло ступени ног, горячо было в груди. Но сознание возвращалось ко мне, жизнь еще крепко держалась в изувеченном теле.

Я ощутил касание ласковых пальцев на лбу и с трудом открыл глаза. Болели веки. Надо мной тускло светила лампочка. Она висела в небольшом углублении на белом потолке.

Затем появилось чье-то лицо. Глаза незнакомца усмехались. И вообще все в нем смеялось: круглые щеки, вздернутый нос, высокий бледный лоб, покрытый мелкими морщинами.

— Кто вы? Где я?

— Добрый день! — весело ответил незнакомец. — Познакомимся. Я Морис. Морис Потр. А вы?

— Генрих… Лосс…

— Рад приветствовать товарища! — живо сказал Потр. — Рад за вас. Вы поправляетесь. Замечательный организм. Вас так обработали, что живого места не найдешь.

— Где я?

— Маро-Маро.

— Каторжная тюрьма?

— Да. А вы разве не знали?

— Знал… — прошептал я, бессильно опуская голову.

Да, все случилось так, как пророчил старый Миас. Не захотел быть в лагере, где все же был свежий воздух и работа, а теперь подыхай в мрачной камере.

— Конец! — простонал я, сжимая зубы от боли.

— «Конец»? — послышался вопрос. — Какой конец? Чей?

Я открыл глаза, удивленно взглянул в лицо Мориса. Оно смеялось — лицо нового товарища по несчастью. Что такое? Он сумасшедший?

— Так почему же конец? — переспросил Морис, подкладывая под мою голову туго свернутую куртку.

— Как? Неужели это надо объяснять? — бессильно прошептал я. — Отсюда не выйдешь. Там, в лагере, еще была надежда. А теперь…

— Да, это правда, — весело подтвердил Морис, оглядывая маленькую черно-серую камеру быстрым взором. — Отсюда уйти невозможно, если…

— Если? — с неясной надеждой переспросил я.

— …если не будет чуда, — серьезно окончил Морис.

Я разочарованно отвернулся к стенке, махнул рукой.

— Разве можно шутить в нашем положении?

— Я не шучу, — ответил Морис.

— Чудеса! Кто теперь поверит в чудеса? Бывают ли они?

— Да, — уверенно сказал Потр. — Да, бывают. Только люди слепы и глухи. Все вокруг чудо. Каждый наш шаг — чудо. Вся жизнь — осуществление чуда: от рождения до ухода с земли. Даже смерть — чудо, равноценное рождению.

— Не понимаю, — равнодушно сказал я.

— Почему же? — возразил Морис. — Вы остались живы после побега — разве не чудо? Это — редчайшее явление. Обычно карабинеры убивают беглецов.

Я удивленно взглянул на него. Да, он верно говорит. Провидение хранило меня. Что стоило преследователям полоснуть по мне очередью? Но этого не случилось. Судьба помиловала меня.

— К тому же, — продолжал Морис, — в лагере вы были в цепях, а здесь без них. Итак, с одной стороны, потеря, а с другой — выигрыш! Тоже чудо!

— Просто здесь цепи ни к чему! — пробормотал я. — Отсюда и тень не уйдет.

— Человек не уйдет, а тень, именно тень, уйдет, — загадочно сказал Морис.

Что-то необычное слышалось в шутливом тоне Потра. Нельзя было понять, смеялся он или говорил серьезно. Кто этот человек? Почему в его голосе, во взгляде непоколебимая уверенность? Я, пересиливая боль, повернулся к нему, с надеждой взглянул в его лицо.

— Что вы имеете в виду… товарищ?

— Когда-нибудь узнаете, — подмигнул мне Морис. — Не все сразу. А сейчас скажу лишь одно — в любом положении не следует отчаиваться. Это недостойно человека. Надо надеяться, верить, мечтать…

— «Мечтать»! — иронически буркнул я. — Мечта не пробьет стен!

— Ошибаетесь, — возразил Морис. — Нет силы более могучей, нежели мечта!..

Металлическая дверь загрохотала. Открылось маленькое окошечко, в которое заключенным подают пищу. Усатая морда с сизым носом алкоголика рявкнула:

— Молчать! Еще раз услышу — карцер!

Окошко закрылось. Шаги в коридоре затихли.

— Какой еще карцер нужен? — прошептал я, оглядывая тесную мрачную камеру с маленьким окошечком наверху.

— По сравнению с карцером эта камера — роскошная комната! — заверил Морис. — Там мокрый цемент, всю одежду отнимают, раз в три дня пойло…

Морис посмотрел в окно, зарешеченное толстыми прутьями. В черном прямоугольнике мерцала яркая звезда. Потр указал на нее.