Кирилл Якимец - До поворота (Кровавый Крым)
"Я б с неба мог зарю тебе достать... Но как же быть? Ведь утром трудно встать..." - песенка Пьеро. Он в деревне не жил, в сарае не спал. И не нюхал свежей утренней дорожной гари - она, почему-то, бодрит. Пять часов утра, на работу всем пора. Так Красный "Москвич" остановился, вопреки ожиданию, сразу, не раздумывая. За рулем сидел довольно молодой мужик в знакомой серой форме, две мелких звезды на погонах, фуражка валяется у заднего стекла. - Местный? - спросил он с ходу. - Нет, московский, - смутившись, Слава поспешил объяснить, - заблудился я, - назвал дачу по этому, южному направлению, где у них действительно жила бабка. - Брат сказал, на попутках быстрее будет, - это тоже была правда, Савватий часто наведывался к старухе таким образом, иногда даже с какой-нибудь левой подругой, но Слава не проделывал такого еще ни разу. - Ну и занесло тебя, - удивился лейтенант, - Так тебе на шоссе и обратно, часа за два доберешься. Садись - до шоссе. "Москвич" изнутри оказался уютным и душным - кусочек родной Москвы посреди чужого незнакомого раздолья. - Я на юрфаке учусь, - брякнул Слава. Авось... Но лейтенант презрительно пожал плечами: - А я - после Академии, по распределению. Документы есть? Развернув книжицу, Слава сунул ее вперед, но тот даже не взглянул, следил за дорогой, будто она не прямая, как линейка. "Лейтенантский гонор. До капитана дослужится - другой гонор будет. Капитанский." Все понятно и, тем не менее, что-то неприятно кольнуло в груди. - У нас тут розыск, банда, говорят, не разберешь, кого ищут. Я здешний, но район большой, всех не узнаешь. Да и люди... Каждый своим занят. - Ты один живешь? - зачем-то спросил Слава. - Жениться думал, так ей вашу эту Москву подавай, хоть тресни... - Да, брось. Перебесится. У меня брат женится, так ей в Америку! Небось, американкам на Марс очень надо, поэтому там у них теперь программа такая есть, мне приятель рассказывал. Лейтенант рассмеялся: - Ладно, здоров будь! Тебе туда, - кивнул головой, "Москвич" неловко развернулся и поехал обратно. Подождав, пока красная машина не скроется за поворотом, Слава пошел вперед, изредка поднимая руку, пока одно громадное, глазастое чудище плавно не притормозило. Растерявшись, он сразу полез в кабину. - Куда тебе? - мрачный парень, со слегка помятым лицом, внимательно оглядел его с головы до ног. - Вперед, - Слава испугался, что сейчас водитель его высадит, и добавил, - пожалуйста. Парень неприятно рассмеялся, как будто скаля зубы: - Пожалуйста. - и дальше, довольно долго ехали молча. Наконец водитель не выдержал и спросил, - Ты хоть знаешь, куда едешь? - Человека ищу. В ответ на это шофер еще больше нахмурился: - На трассе разное бывает, тебе повезло, что утро, я и взял тебя, а вечером бы ни я - и никто не взял бы. Тут бродят... Шушера... - он хищно-презрительно пожевал губами. Славе захотелось остановить машину и выскочить, но он только как мог равнодушнее хмыхнул. - Тут одна чекнутая сбежала, так это моя сестра, двоюродная. Водитель успокоился: - Когда сбежала-то и откуда? С девушками проще, чекнутая-не чекнутая, а все равно... - Утром, раньше меня проснулась, - наверное, разговор надо было вести по-другому, но Слава не мог, - ты понимаешь, у меня совсем голова кругом, - добавил, заметив в глазах парня сочувствие, - А ты чего такой пуганый? слово само пришло в голову, и он не мог понять, как вырвалось. - Я? Не... А тут все пуганые! Чуть зазевался - и фары на могиле, будь готов! Заешь, чем пионер от котлеты отличается? - Пионеров отменили, а котлеты - еще нет. - Котлету жарить надо, а пионер - уже готов. Всегда. У меня, смотри, во - какая цацка есть! "Цацка" оказалась чугунным шаром, величиной с бильярдный, на полутораметровой цепочке. Другой конец цепочки крепился к деревянной обмотанной шпагатом рукоятке. "Моргенштерн, - определил Слава, самопальный." - У меня еще под сидением - много чего... Тут целые арсеналы возить приходится. Пуганый, говоришь. Конечно. В мае, в конце, ехал я - ладно бы, здесь, а я ехал в Прибалтике, из Валги в Ригу. Они ж вроде - Европа... Херопа! Гляжу - стоят цепочкой поперек дороги, не объедешь. Давить надо было, а я - раз по тормозам! И полезли, финками машут: чего везешь? Отворяй фуру! Отворяй им... - Отворил? - Ну да, и раком встал... Как пальнул одному в рожу - нет рожи, остальных сдуло. Это я, пуганый. А один за мной непуганый ехал - его и зарезали. Я - казак, коренной, казаку без оружия... - Чего везешь-то? - Решил Слава переменить опасную тему и с удивлением заметил, как побелели у шофера пальцы. - Так, частный заказ. В фирме. Что закажут, то и везу. Время такое: вроде порядок, а как глянешь - полный бардак. Платят вроде ничего, да тоже едва хватает. У меня мать болеет... - зачем-то добавил он. Помолчали. Небо было ясное, солнце палило уже вовсю, хотелось пить, неприятный привкус во рту, зубы не почистил, саднил язык. В голове все вертелось колесом, смысл поступков оставался туманным и действия необдуманными: наверное, надо было плюнуть на все и ехать домой, как с самого начала решил, но что-то заставляло "двигаться дальше"... Слава это глупое выражение слышал недавно где-то в очень умном месте... Водитель все говорил еще, говорил и говорил, Слава отвечал: марки оружия, приемы самозащиты, достоинства Средней Азии перед Кавказом (почему-то боязно признаться, что никогда не был в Средней Азии); в щели окна, между стеклом и дверцей, был спрятан, водитель показал, длинный кухонный нож. Отметив - довольно равнодушно - кинутый всеми одинокий грузовик с молочными бидонами (один бидон почему-то вывалился, раскрыт, молоко слилось в придорожную пыль, но никого это не волнует, все катят себе мимо), Слава чуть не подпрыгнул на сидении, когда увидел вдали знакомую фигурку - уже без куртки на плечах, волосы нелепо сострижены и убраны под черный платок. В белом пятне Слава признал свою грязную рубашку, только сейчас сообразил, что Мила уехала прямо в ней. - Тормози!!! - он схватил за руку водителя, машину мотнуло. - Да стой ты! - Сдурел?! - загорелые пальцы вцепились в рукоятку ножа, глаза стали неприятно напряжены. - Догнал! - тут Слава слегка сообразил, что надо как-то разъяснить ситуацию. - Ее я искал, вот она... Я говорил же! - Ну?.. - И нашел. Ты только... за хвост только ее не тяни, ладно? Водитель настороженно молчал, готовый в любой момент нажать на газ, но увидав испуганную мордочку Милы, сразу расслабился. - Славик! Студентик!.. - она хотела, кажется, плакать, но не могла какой-то внутренний холод сковал ее, и девочка просто села рядом, тихо дрожа. - Значит, я только до Орла, тут немного осталось. А от поворота - в сторону поеду. - Тулу проехали? - ожила Мила. - Давно, вот Орел уже... Вам в Орел, что ли?.. Ловите, может, успеете до темноты. А я сейчас буду сворачивать - через три километра. - А потом в Орел поедете? - попыталась Мила уцепиться, но водитель, видимо, твердо решил скинуть пассажиров: - Не, там дела надолго. До поворота едем, а дальше - вы сами. С неизвестным ему прежде наслаждением Слава принялся смотреть на дорогу, пролетающие мимо деревья, полянки, поля; что-то новое зашевелилось в нем, требуя воинственного клича, диких гримас, помимо воли направляя ноги и мысли на "тропу войны". Загадочное свойство думать без слов, на грани сознания... Треснуло, покрывшись снежными зигзагами, зеркальце заднего вида, водитель пригнулся к рулю, зеленовато-бледный, как детское мыло; он гнал фургон на пределе возможного. Сзади (было видно в одном осколке, каким-то чудом не вывалившемся под колеса) за ними, медленно нагоняя, шел помятый бежевый "Мерседес", весь в пыли - наверное, именно от пыли он и казался бежевым; курносый мерседесовский передок покрывали веснушки ржавчины. Из окна смуглая рука помахивала каким-то странным, слишком большим черным оружием, Слава затруднился определить марку пистолета, никогда раньше не видал такого монстра. - Тормози-и-и-и-иии - запищала Мила, - им фура нужна, не мы... - Не-е-ет... - стучал зубами водитель, - не могу, шеф шкуру сдерет, нам за риск доплачивают.... - Отче наш... - шептали милины губы, внезапно совершенно посеревшие, пронеси, сохрани... А славина рука сама потянулась под сидение и нащупала что-то завернутое в тряпку. В это время водитель резко затормозил, Слава въехал головой в лобовое стекло и на минуту отключился. Когда в глазах прояснилось, место за рулем было пусто, а Мила пыталась стащить его в открытую дверцу, но тут в песке взвился фонтанчик, потом второй, и девочка быстро впрыгнула обратно. - Гад, ах гад, - он совершенно не соображал, что происходит, все выходило само собой, автоматически. Только после пятой длинной очереди, когда кончились патроны, Слава пригляделся к своей находке и понял, что "автоматически" - самое подходящее слово: он держал в руках обрезанный "калаш". Противник не отвечал, ждал, скорее всего, пока патроны кончатся. Ну вот, дождался. Мила сидела рядом с совершенно деревянным лицом переусердствовала с "Отче наш". Слава неуверенно пошарил под сидением и нашарил запасной "рожок" - но поставить его не успел. - Ну, ребята, вы даете! - на месте водителя оказался человек, как бы просто материализовался из пустого воздуха. Слава рассмотрел лохматые черные волосы, перехваченные по лбу черной повязкой, нижнюю часть лица закрывал черный платок, бесформенный черный балахон с притороченными кармашками скрадывал движения, за спиной была прилажена непонятная черная штука... "В черном-черном замке сидел черный-черный принц и пил по-черному... Еще один псих! - поежился Слава - Ща глотку перережет, и привет!" - под ложечкой, внутри, затопотал ножками мелкий трусливый гномик. Но глаза человека были дружелюбно-спокойны, он что-то поискал в бардачке, деловито прошелся по всей кабине. Искал легко и совсем не агрессивно - не обыск будто делал, а так, забыл что-то, и шарит. Потом выскользнул на землю, Мила прыгнула следом. Человек открыл фургон. Разминая затекшие ноги и массируя спину, Слава тоже подошел к распахнутой дверце; в нос влез какой-то несильный, но едкий, противно-сладкий запах. Что может быть одновременно и сладким, и противным? Козиннаки, наверное. "Козьи наки". Таинственное и ужасное нападение на фургон с козьими наками. Внутри вальяжно растопырился большой плюшевый диван, напротив - два кресла, пианино, белое, совершенно новое; упакованная в коробках радиоаппаратура, книжные полки с книгами (полные собрания Толстого, Диккенса и Моппасана), пальма в кадке, надежно закрепленная другими вещами. На диване находился длинный, завернутый в зеленый целлофан предмет. Странный человек, пошарив вокруг коробок с аппаратурой, нашел видеокассету, упрятал ее куда-то в складках своего нелепого одеяния, подошел к свертку и, резанув ножом, откинул полиэтилен с одного конца: на Славу глянул пустотой выпученный безумный глаз, синеватая физиономия, неприятный загадочный оскал - так себе козьи наки. Упасть на пол трупу не давала черная сумка с белой надписью "Roial": длинная кожаная лямка была обмотана вокруг тела и накинута на угол диванной спинки. Мила кинулась к выходу, но человек, схватив ее за плечо, прижал палец к тому месту, где под платком должен был находиться рот; рядом притормозила машина, из нее молча вышли несколько людей, было слышно, как хрустят под ногами камни. На трассе - никого. "Два часа. Человечество на обеде. Ну и влип!" - тягучая полоса страха обвилась вокруг желудка. - Николас, выходи! - произнес знакомый голос Бека. - Выходи, подлый трус! - бархатистый женский альт явно издевался. Слава растерянно оглянулся, вдруг почувствовав, что ни девочки, ни странного человека на прежних местах нет, и, пригнувшись, полез за диван. - Ну, что? Доставать его надо. - Новый голос, с едва уловимым акцентом. - Не здесь... - Бек был деловит и уверен в себе так, что у Славы по коже поползли знакомые мурашки. - Жора, он прав, - упрашивала женщина, - он же, ясно, не выйдет с поднятыми руками, ты такими вещами не занимался, Бек здесь лучше знает. Шаги и голоса немного отдалились от фургона. - Марго, куда вы предлагаете его тащить? Прямо к шефу в этой консерве? Жора готов был взорваться, - Бек, ты сейчас в моей команде, и подчиняешься лично мне. Марго, Цеппелин-то с меня первого спросит, и ты это, дорогая моя, прекрасно знаешь... - опять вернулись голоса. - Не суетись, - стало тихо, только в лесу сверестели птицы, да, ехидно жужжа, в фургон набивались мухи... Слава решил найти точку, с которой можно было бы выглянуть наружу. Легко чпокнув, в обивку дивана вошла пуля, что-то мелькнуло перед входом. Когда он нашел шелку для наблюдения, из глубины фургона ударила очередь, все пули попали в полуоткрытую дверь и ушли рикошетом куда-то в сторону. - Аааа-а-а-ааа... - донеслось оттуда, началась возня, хлопнула дверь легковой машины, затем снова все стихло. - Послушай, Николас, - зажурчал голос с акцентом, - Ты - мелкая сошка. Твой хозяин, не стану его ругать, влез не в свое дело. Он сам не знает того уровня, куда полез. Сидел бы себе и сидел... - он, видно, ухмыльнулся скрытому смыслу своей шутки, - Мы думали прислать тут ему кое-что, но давай, ты сам ему все расскажешь? Привет передашь. Не от меня, нет. Есть рука и длиннее. Граф Цеппелин на такие разборки времени не тратит... Помнишь, говорил я тебе, выбирай под кого ложиться, а лечь все равно придеться... - он наверное наслаждался происходящим, но человек молчал, я понимаю, ты не дурак, и сейчас не выйдешь. Мы уедем, ты покинешь машину и возьмешь этот сверток, - в пространство влетел предмет, раздался выстрел, и предмет, кувыркнувшись, шлепнулся на дорогу. Три человека рывком кинулись в фургон, но в воздухе что-то просвистело, и Слава с удивлением отметитл, что сам тоже стреляет, люди нырнули обратно. Кто-то плакал, кто-то ругался. - Николас, ты не один? - Бек был удивлен и встревожен. - Жора, как ты думаешь, если мы попортим шефу обстановку, он из "зарплаты" вычтет?.. - Черт, прется кто-то! - Что за явление Христа народу?.. Москвич красный? Фуру прикрой. Слава узнал москвич молоденького лейтинанта, подбросившего его до шоссе. Когда машина остановилась, он чуть не заорал, чуть не выскочил из фургона - но, все-таки, не выскочил и не заорал. Стыдно, а что поделаешь! Из "Москвича" вразвалочку вылез лейтенант, лихо козырнул блондинке - чуть фуражку свою не сбил набекрень. Блондинка что-то стала ему говорить, виновато разводя руками. Лейтенант вдруг пошатнулся, сзади к нему подвалил Бек и подхватил под мышки. Блондинка уцепилась за серые лейтенантские штанины... Бек и блондинка аккуратно усадили лейтенанта за руль, Бек скатил машину с обочины в канаву, отошел в сторону. С ужасом Слава смотрел как внутри еще шевелилась голова водителя; двери фургона медленно поплыли, закрываясь, Слава еще успел заметить, как из "Ауди" вышел огромный человек в комбинезоне с разводами, поднял базуку и шарахнул по "Москвичу". Раздался взрыв. Двери захлопнулись, клацнул засов. Сначала отъехали легковые машины; фургон, не торопясь, тронулся минуты через две. В углу, возле кадки, плакала Мила, глухо тыркался по дивану труп. - Как жрать-то хочется, - Слава притерпелся к запаху, тот почему-то напоминал антрекот. Странный человек Николас рассмеялся почти рядом и вытащил из сведенных судорогой славиных пальцев ствол револьвера. - А ты молодец, - он сунул в ладонь холодный круглый предмет. - На яблочко, - но Славе вдруг стало плохо, его вырвало слизью, хорошо, желудок был пуст, спазм повторялся кахждые две минуты. Мила прекратила всхлипывать. - Аванте популо, аларес косо, бандьера россо, бандьера россо, - услышал ее тихий голос, когда рвота прошла окончательно. "Рехнулась", - вспомнил фильм, старый, еще черно-белый, который смотрели родители, а он должен был спать, но все равно подглядывал из-за приоткрытой двери. В том фильме все время кто-то умирал, было страшно. И там девушка сошла с ума, как потом объяснил ему брат, она собирала цветы и пела песни, такая красивая, в длином белом платье, а потом утонула, и ее хоронили, это тоже объяснил брат, потому что Слава ни черта не понял, но сильно задумался над проблемами жизни и смерти. "Она и так не в себе, а тут еще вся эта каша!" - Мила, послушай, - он постарался говорить как можно мягче, - как ты себя чувствуешь? Николас, который сидел рядом с ним, весело заржал и включил фонарик, направив прямо Славе в глаза: - Парень, ты в себя-то пришел? - Ну и вонища, - Мила неприлично выругалась - Что-то долго едем. Орел этот сраный точно проехали. Уже небось седьмой час? - Двадцать восьмого, - Николас погасил фонарик. - Ой, не надо! - с испугом попросила девочка, - я темноты боюсь. Пошарив по стене лучом, Николас нашел выключатель. Под потолком тускло загорелась лампочка. - Спасибо, -достав из кармана пилочку, она принялась полировать ногти. - Может в картишки сыграем? - Николас заботливо укутал труп в полиэтилен. - Что делать-то будем? - этот выряженный тип Славе очень не нравился. - А ничего, посидим пока, - тот устроился поудобнее и закрыл глаза. - Мила... - Помолчи! - внимательно разглядывая этого странного нового человека, который вроде внезапно заснул, она закурила. Запах ее сигареты почему-то раздражал больше всего, внезапно Слава понял, что стены готовы раздавить его, они живые, как гладкая мышечная ткань кишечника, сечас выделят сок с ферментами, про которые читали в школе, и начнут переваривать. Громко заорав, он проснулся, но не сразу сообразил, что машина стоит, а свет погашен. - Мм-ммамма, - губы тряслись. - Т-шш. - Мила дернула руку и несильно укусила за мочку уха, Слава дернулся, задел головой пальму, сверху посыпалась какая-то крошка. Неприятно жужжала муха, села ему на лицо, потом сама слетела и вернулась, потом еще раз. Машина снова поехала, Слава уловил звуки неясной возни около двери, на ладонях выступил пот. По тому, как мотало фургон, он догадался, что выехали на проселочную дорогу. Неожиданно одна дверца распахнулась, но Николас не дал ей отпасть окончательно, и, кивнув Славе, попросил: - Попридержи-ка, - уцепившись за притолоку, он вылез на крышу. Минуты через две фургон дернулся и остановился, не удержав дверь, Слава вывалился наружу. Когда он подошел к кабине, там никого не было. Вернувшись к распахнутому нутру машины, Слава поискал глазами девочку, залез внутрь. Никого. Отметил про себя, что трупа на диване тоже нет... Ага, вот он, на полу, а сумка исчезла. - Мила? - Тихо, только мухи облепили зеленый полиэтилен. Слава еще раз обошел кругом машину. В голову полезли мысли про загадку бермудского треугольника: треугольник будет выпит, будь он хоть куб, хоть паралелепипед... - На троих его, даешь! - громко вырвалось вслух. Солнце трагически собиралось заходить, деревья своей тенью покрывали дорогу полностью, выпуская комариный полумрак. В памяти всплыл другой фильм, тоже из детства, брат показал втихаря от родителей по только что купленному видаку: там парень и девушка заблудились на такой же точно дороге и их съели волки-оборотни. Впервые в жизни Слава Зарайский почувствовал, как от ужаса зашевелились и встали дыбом волосы на голове. Вдалеке послышалось слабое журчаниие мотора, он собрался кинуться туда, крича и размахивая руками. - Студент! - приглушенно позвали из леса. - Да Славка же! - откуда-то выскочила Мила и, ухватив за рукав, стащила с дороги. - Тебе что, мозги отшибло? - она ткнула его в упругую растительность и сама плюхнулась рядом. - Молчи и не высовывайся! Понял?! - девочка была похожа на рассерженного котенка. - А где все? В это время к фургону подъехал знакомый бежевый мерседес, из него вышли четверо с автоматами. Внимательно осмотрев пустой фургон, взяли оружие на изготовку. Один, по виду главный, передал что-то по радиотелефону и, достав пистолет с глушителем, махнул остальным в сторону леса. У Славы внутри все органы, мысли и чувства замерли в нелепых позах. - Ой, мама, - самостоятельно позвали губы. Мила сильно ударила в бок, но промолчала. Редкие пухлые облака совсем потеряли малиново-оранжевые краски заката, потемнев почти по-ночному, когда на дорогу, небрежно отряхивая брюки, вышел Николас. Кинув на заднее седенье своего мерседеса три автамата, стянул с лица платок, выташил флягу и стал жадно пить. - Пошли, - Мила смело потащила Славу к машинам. - Подожди, - слегка упирался Слава, - нам надо разобраться... - Пока ты разбираться будешь, тебя сто раз укокошат! Николас! Окинув их внимательным взглядом, парень кивнул на свою машину: - Едем? - Щас, - вернувшись к обочине, девочка вытащила черную сумку, порылась в ней, выбрасывая лишнее, залезла в фургон, что-то там поискала и вернулась с сумкой и одеялом в руках. - Пианино забыла, - Николас уже сидел за рулем, - и телевизор. - Ты нас до ГАИ или бензозаправки подбрось, ладно? - она смело устроилась рядом на переднем сидении, - мы там ночевать попросимся. - А вы кто такие смелые будете? - то, что парень явно не собирался их убивать, слегка удивляло. - Путешественники, - судя по знакомой милиной интонации, Слава понял, что сейчас она снова начнет врать. - А вы, извините, кто? - пытаясь выдержать грозный взгляд незнакомца, он смутился и отвел глаза - все-таки, те трое на дорогу не вернулись, рисковать было ни к чему... - Николас. - Вячесчлав! - А я мышка-норушка! - в руках у Милы был бутерброд с покореженным сыром и огурец. Что-то происходило не так. - А почему мы не к дороге едем? - вдруг понял он. - А чтобы на базуку не напороться, - пояснила Мила, - Ба-бах, он чокнутый, не понравимся мы ему... - она многозначительно замолкла, похрустывая огурцом. - Какой ба-бах? - Вася "Ба-бах"! Он идиот, только из базуки стрелять умеет. Если его в "прекрасную Елену" усадили, дело труба. - А ты, значит, та самая Людмила? - расслабился воитель. - А вы тот самый Николас? - почувствовав себя лишним, Слава замкнулся, но от предложенного девочкой бутерброда решил не отказываться. - Что делать-то будем? - сейчас она явно летела в "своей тарелке". Неопределенно пожав плечами, Николас круто свернул на почти не езженную лесную просеку; он, видно было, здорово торопился выбраться отсюда до наступления полной темноты. Внезапно под колесами вновь появился приличный асфальт... - Людмила, вы знаете, что сзади ваша рубашка в крови? - казалось, водитель всецело занят только дорогой. - У меня месячные! - И на воротничке? - девочка промолчала, - Вячеслав, с боку белый пакет, достаньте его пожалуйста, дайте Людмиле. - смело развернув, она вытащила какие-то тряпки. - Возьми футболку и больше не марайся, - он притормозил, заметив у обочины три фургона и недалеко внизу, у узенькой речки, костерок. Когда странный Николас вылез из машны, Слава отметил, что одет тот уже был совсем по-другому, весьма обычно, но удивляться сил не осталось. - Здорово, мужики, - сидящие у костра дальнобойщики уже поужинали и пили чай. - Погреться пустите? - Садись, - один встал, отошел к своей машине и, не торопясь, вернулся на место, кивнул остальным, - Откуда будете? - Из Курска. - Мила все еще тащила с собой одеяло и эту дурацкую сумку, из которой теперь достала две мятые жестяные кружки, - кипяточку плесни. Что-то день сегодня тяжелый... - Ага, машину спалили... - пожилой водила, толстый, похожий на кабачок в синих трениках, глядел в костер, лениво поглаживая себя мундштуком папиросы по липкой нижней губе, - Слышь, Андрей, мента здешнего... - Ну! А вон, в прошлом году, когда мы финнов перегоняли, помнишь, подхватил другой, угловатый, высокий, похожий на убитое грозой дерево, финнов этих как немцев постреляли, прямо среди бела дня! Конвой был, разбежались все. Обещали, американцев пришлют. Войска ООН! В белых касках! А ты - мента! - Ну а что, молоковоз видал? С бидонами который? - оживился лысоватый морщинистый паренек, похожий на бомжа; о том, что на самом деле он водитель, говорили только измазанные в черной смазке руки. - На заправке хай, водиле глотку порвали - во, от уха до уха, как Буратино, а с ним баба еще была, так ее распотрошили, весь ливер на кустах развесили... - Кровь с молоком! Я вон тут раков ловил, так он меня, падла жидовская, за руку ка-ак!.. - Кто? Рак? Ну чего ты гонишь! Здесь раки - мельче тараканов, а у тебя все "ка-ак!"... - А что, - вдруг встряла Мила, - говорят, кровь пьют, или органы собирают. Бешенные деньги. У нас прямо в городе такое творится. Я потому и попросила, что бы он нас к людям подбросил. Спасибо, -- она поставила горячую кружку на замлю. - Что ж вы на поезде не поехали? - подскочил бочком бомжеобразный паренек, не вставая с корточек. - Денег нет. - Ну так дома бы сидели! - Слышь, чего к людям пристал? - одернул "кабачок". - Спать иди, а то утром тебя не добудишься. И слышь - воздух в кабине не очень порти... Вы тут как? - Мы лучше у костра, - Слава заметил, что Николаса с ними больше нет. - Степан, у тебя фура пустая, - паренек явно не хотел спать. - Не надо, - о чем-то задумалась Мила, - Мы лучше так. Вы же здесь недалеко будете. Спасибо, спокойной ночи. Завернувшись в одеяло, Слава покрепче прижал девочку к себе. Он боялся бандитов, бомжеватого паренька, раков, Николаса в "Мерседесе", мертвеца на диване, ливера в молоке... Боялся даже лягушек в запруде и не мог заснуть: закрывал глаза и снова оказывался в том вонючем фургоне, человек без лица грозил ему автоматом и горел в "Москвиче". Трещали механические цикады, противно звенели комары, и очень хотелось домой: - Как ты можешь так жить? - А я больше и не живу, - Мила рядом тоже не спала, - посмтри, какие звезды. В августе они еще ярче будут . И еще метеориты падают: Земля входит в пояс метеоритов, и мы видим, что "звезды" падают. Ты только послушай, какая ночь! - она обняла его рукой за шею. - Как ты посмела поехать в чужой рубашке?! Где ты угваздала ее кровью?! - Я перерезала ему горло, когда он навалился на меня. Он все еще дергался... я ее пила, пила... - Кому? - Водителю молоковоза, он был такой липкий, потный... - Лучше бы помолчала! - Сам спросил. - Зачем ты утром ушла, меня не разбудив? - Я почуяла кровь, я хотела ее... - Серьезно, кончай шутить! Ты что, ничего не понимаешь?! - Дурачок, я спасла тебе жизнь. - Мила! - Она соленая такая... - Кто? - Кровь. Ну, да. Теплая и соленая, я такую люблю, - Мила куснула Славу за шею, - вот здесь, - казалось, его дернуло током. - Ты можешь порадоваться, что еще жив? - Дура сумасшедшая! - Хорошо, когда в следующий раз мне захочеться крови, я не уйду, я останусь с тобой! - она укусила его еще раз. - Не верь, я пошутила. Мне очень страшно, спаси меня! - ее тихий смех шелестел где-то внутри, поднимая едкую волну. Волна захлестнула темноту, лишив ее устойчивой прямоугольности, смазала звезды, перемешала друг с другом гладкую землю и такой же гладкий прудик, по которому метались таракановые раки... Только темные фургоны стояли на месте, нос к носу, и казались слепыми. Они спали. - Завтра же возвращаемся в Москву! - Нет. "А ведь мы действительно подобрали ее почти сразу после молоковоза!" Всеми покинутый бидон стал рыть землю, пытаясь вернуть обратно молоко. Его горло было перерезано и оттуда все время что-то выплескивалось, земля не хотела отдавать молоко и перебрасывала его на небо, а бидон злился и смешно прыгал по млечному пути, откуда капли молока сыпались обратно в дорожную пыль. Они были ярко-красные и пачкали его рубашку. Слава стал ругаться на бидон, но тот послал его очень грубо, матерно, голосом брата. Утро появилось неожиданно, как холодный пинок под ребра. Безжизненным блинчиком лежал туман, в котором залипли птичьи голоса: много-много птичек запекли в пирог, семьдесят синичек, сорок семь сорок... Трудно непоседам в тесте усидеть... Улетели пташки, упорхнул медведь... Пернатый друг... Так! Где Мила?! Слава с трудом вылез на неуютный, промозглый воздух. Костер горел, как будто ночи не было вовсе, а сразу начался рассвет. Заметив черный силуэт сумки, на мокрой, заботливо выстиранной рубашке лежала желтая зубная шетка и тюбик зеленой пасты "Экстра", он поморщился: надо-надо умываться по утрам... Всем надо умываться, все - грязные! У кромки воды Мила, скользя по чавкающей, черной земле, пыталась отполоскать свои носки, но вода была уже мутной. А лезть глубже Мила не хотела почему-то. - Привет, - Слава высмотрел себе местечко получше - нависшая над рекой коряга казалась вполне подходящей. - Давай помогу. - Да ладно, так сойдет, - отжав носки, она вернулась к костру. Коряга сковырнулась в воду, Слава успел соскочить, но все равно перепачкался - приличным серым брюкам пришел конец. В сумке Слава нашел чистое полотенце, расческу, кружки и какие-то банки с консервами, Мила успела разогреть одну. От мысли, что все это могло принадлежать давишнему трупу, снова стало нехорошо. - Ну, ты что бледный такой? - девочка заботливо оставила ему большую часть подозрительной бурды. - Заболел? Может быть, тебе действительно лучше вернуться? Почувствовав зверский аппетит, Слава не обратил на ее слова никакого внимания, только через какое-то время понял, что ведет беседу с молодым водителем, которого, кажется, зовут Андрей, а Мила осматривает ногу Степану: - Возьми горячую луковицу и приложи на ночь, она и отсосет все. Луковицу разрезаешь пополам, на сковородку и подержи немного, пока не помягчает, потом прикладывай. За два дня пройдет, - Степан понимающе кивал, - Чего вчера не сказал? Ну, домой придешь, сделаешь, а то врачи тебе всю ногу исполосуют... - она посмотрела на Славу. - Двигать пора. Они не возьмут, они в Москву едут... - глаза ее настороженно блестели, взгляд был странен, почти безумен, она вся как-то непонятно суетилась. На трассе машин еще не было, пошли пешком, молча; у Славы на плече болталась тяжелая сумка с одеялом и консервами, девочка двигалась налегке, нелепо подпрыгивая, ее руки старались оторваться от тела и куда-то улететь, она вот-вот была готова бежать в светлую даль начавшегося дня. Неясный, приторно-цветочный запах исходил от ее кожи. - Мила, что с тобой? - смирившись с судьбой, Слава почувствовал вдруг вкус к такой жизни, возможно именно об этом он и мечтал, поступая на юридический факультет. - Стопь! Стопь!!! - вскрикнула девочка, внезапно выскочив на середину дороги. С горки на них мчалась желтая "шестерка", показавшаяся Славе чем-то знакомой. Он отчаянно замахал руками, потому что Мила бросилась вперед, прямо под колеса автомобиля. "Шестерка" тормознула юзом, встала и, казалось, подпрыгнула на месте от негодования. Из-за руля поднялся белобрысый громила, развел руками, улыбнулся... - Тыну-у-у-у! - Слава узнал громилу, студента третьего курса, эстонца, говорившего по-русски принципиально только с акцентом. - Ух, хорошо! - Ты что, русская сфинья, с сумасшедшей сфясался? - было видно, что он тоже узнал Славу. - Здорово, здорово. Никогда пы не подумал, что ты спосопен на афтостоп. А мы тут с приятелем испытыфаем нофое приспосопление... - махнул рукой в сторону машины, Мила забралась внутрь на заднее сиденье. - Садись, подвезу. Это мой друг, - представил товарища, - Его зофут Тынис. Это Большой Тынис, а еще у нефо есть прат, его зофут Маленький Тынис, софсем маленький, не польше, чем.... - Тыну, не пори чушь, за нами мафия гонится, - Слава понял, что сам порет чушь. - Ну и что? - эстонец вел машину ровно, уверенно, как будто он техасец, а дорога пересекает его собственное немереное ранчо. - Не догонят, у них нет такого мотора и такого фодителя. Мы его всю зиму фертели, фертели и прифертели. Мы, эстонцы, народ упорный, ты говорил, что ничего не выйдет... А смотри, мы едем, и этот мотор может дать до трехсот, даже больше. Машина-зверь! И ей не будет сносу еще два года и полтора месяца... Курат!.. Послушай, почему в машине пахнет первитином? - он демонстративно принюхался. - Я не люблю этот запах. Людмила, Лева талеко и вы опять взялись за старый штучки?! - так, девочка еще и наркоманка, Слава невольно поежился, он давно слышал туманные слухи про это вещество, - Ты в общежитии плакала и опещала польше этого не делать... - А я и не делала, - она была готова не то драться, не то расплакаться, - там всего-то меньше куба было, ну не смогла... А что, очень видно? - Тебя придеться помыть, иначе ты профоняешь всю машину. Тот матрас до сих пор пахнет, - он притормозил. - Давай, тебе двадцать минут, а мы пока позавтракаем... Появились огромные куски вареного мяса, зелень, головки редиски,даже пакетик с майонезом. Небрежным жестом Тыну бросил салфетки. - Пиво будет вечером, - молчаливый напарник согласно кивнул, - у нас, в Эстонии... - эту песню Слава уже наслушался, что весь мир - жалкая провинция, самая жалкая - Финляндия, потом уже Москва и т.д. Тыну был неисправимым националистом, говорившим по-немецки и английски совершенно без всякого акцента, чему Слава очень завидовал. - Зря ты связался с этой девочкой, она - испорченный ребенок. Слава согласно кивнул, за ушами у него уютно трещало от мяса с редиской.. - Левка мне ее на шею повесил, - почти оправдываясь, сказал он. Кусок мяса никак не мог прожеваться и пройти в глотку, поэтому он чуть не подавился, когда Мила подошла к машине совершенно голая, в одних только мокрых трусах, но эстонцы не обратили на нее ровно никакого внимания. На заднем сидении здорово укачивало. Слава опять разомлел, сами закрывались веки, но он сдерживался, просто боялся, что Мила опять что-нибудь отчибучит, а Тыну все говорил, изредка переходя на эстонский; девочка пыталась встрять в беседу, ее игнорировали. Деревья как-то внезапно сменились непонятным холмистым простором, верно, миновали Белгород. Он никогда не мог подумать, что меловые холмы могут быть такими высокими, уже ощущался юг, но не приморский, а какой-то другой, со спелыми вишнями, мясистой черешней, мерещелись абрикосы, кукуруза; даже дома изменились: вроде бы, та же самая досчатая ерунда, но из этой ерунды исчезла давящая сырость севера... "Ну и парилка!" - пот почти моментально высыхал, но тело выдавливало все новые и новые порции влаги. Неясный приступ страха и тоски поднялся из груди и неприятно резанул в осоловевшей голове, Слава встрепенулся: в зеркальце заднего обзора над рулем, еще довольно далеко, мелькнул знакомый силуэт белой акулы. Не отдавая себе полностью отчета в происходящем ,он заорал: - Гони!!! Тыну, не моргнув глазом, надавил на газ. Робко вздрогнула и поползла, чуть трепыхаясь, стрелка в круглом циферблате. Мила свернулась калачиком на заднем сидении, обхватив голову руками. - А, я тумаю, мы должны уйти от той пелой "Ауди"? - через пятнадцать минут определил Тыну. - Да, ох! - выдохнул Слава, когда машина стала обгонять идущий впереди фургон. - Лучше умереть, сражаясь... - Нет, не догонят, - эстонец был просто непробиваемо спокоен и уверен в себе, - нас не так-то легко догнать... Эти немецкие и американские машины ни к черту не кодятся! Я сделал машину, и это самая лучшая машина, какая может ездить по этим торогам. Мы на спор гнались с дфумя ментами на их этих новых фордовских требезделках, они остались талеко позади. Но следующий пост нас оштрафовал... "Ауди" приближалась, а Тыну никак не мог обогнать идущий зигзагом трактор с прицепом; навстречу двигалась колонна порожних КАМАЗов, виляющий прицеп, казалось, вот-вот скинет "шестерку" в кювет... - Опять эта катость! Курат!.. - он добавил еще длинную фразу по-эстонски, молчаливый приятель рассмеялся и достал монтировку. - Они вооружены. - Ну и что? Против двух эстонских парней... - Тыну явно оставался доволен как собой, так и происшествием. - Не надо, - внезапно ожила Мила, - я выйду и они вас не тронут... - Нет, дела мужчин не для женщин... - сделав резкий разворот, он обошел трактор и, погрозив в стельку пьяному трактористу пальцем, нырнул под самым носом у встречного ЗИЛа, с наслаждением увеличил скорость. - Я вас не спрашиваю, кто они такие, но нам скоро надо пообедать, - Большой Тынис развернул атлас, определяя расстояние до ближайшего приличного местечка. Вдруг "Ауди" опять оказалась у них на хвосте. - У тебя упорные друзья, - он сам рассмеялся своей шутке, Мила была готова расплакаться. - Нет, мы не можем оставаться без обеда... - машина понеслась еще быстрее, меловые холмы за окном перемешались с небом, образовав неуютную кашу с редкими комками. Поверхность каши пузырилась и дышала, ближе к горизонту величаво плыл корабль с желто-голубыми парусами, и капитан, обветренный, как скалы, проверял документы у пиратов, пытавшихся вывезти с Украины запчасти для "Запорожца"... Как умру - похороните на Украйне милой, каши сверху навалите... - Сколько там до поста? - А?! Нет, капитан, я не пират, но... - Пора фсафать! Скоро ужин! Ты проспал обед и пол Украины, ты такой спокойный - мы тьепя решили принять в эстонцы. Слава сонными глазами оглянулся назад: "Ауди" и след простыл. Через некоторое время они поехали медленнее, миновали пост, казавшийся пустым, и въехали в город. - - Как ты считаешь, если мы зайдем в это место? - видно, Тыну бывал здесь раньше, про его подвиги во время путешествий рассказывали разные байки, больше всего, конечно, он сам. Большой Тынис, соглашаясь, кивнул, Слава пожал плечами, было приятно вновь оказаться в городе. Не успев еще стать полностью кооперативным, кафе сохранило и длинную нелепую витрину с тарелками, и небольшую очередь, и серую кассу с толстой кассиршей. Эстонцы взяли себе каждый по два подноса; Слава решил сначала, что одного ему хватит, но, заметив, что Мила равнодушно села за столик, пост
