Александр Мееров - Осторожно - чужие !

Крэл впервые увидел, что Нолан, мнение которого обычно воспринималось окружающими как нечто безапелляционное, сам ищет, пытаясь решить задачу, сложную даже для него. Крэл уже справился со смущением, старался противиться внутренней силе Нолана, огромному влиянию, какое он всегда умел оказывать на собеседника, и вопрос задал твердо:

- Неужели и вы разделяете заблуждение тех ученых, которые считают, что наука должна, вернее, может стать над или вне политики?

- Ответить на это трудно. Да, я считаю, что ученые могут много. Очень много, и я надеюсь... А вот порой... Я устал, слишком устал, и, может быть, поэтому мне иногда представляются тщетными все наши усилия. Но я креплюсь... Знаете, Крэл, я не люблю бесплодно терзаться по поводу зол нашего плохо устроенного мира и не принадлежу к числу тех ученых, которые негодуют, возмущаются, просто в ужас приходят, когда их открытия вдруг какая наивность! - политики используют для того, чтобы мир наш, и без того устроенный плохо, сделать еще страшней, еще отвратительней. Совесть у таких ученых очень чувствительна, стремление быть объективными безудержно. Совесть они успокаивают в доверительных беседах с единомышленниками, объективность проявляют, время от времени подписывая какое-нибудь очередное воззвание, и... и усердно продолжают плоды трудов своих вкладывать в пасть чудовища, именуемого милитаризмом. Разве это не отвратительно, разве вы, Крэл, хотите поступать так же?

- Разумеется, нет. Но мне хочется понять, почему ученые - я говорю о честных ученых, - все же продолжают насыщать чудовище, что побуждает их к этому?

- Только одно, - быстро ответил Нолан, - только одно: радость творчества, неукротимое стремление создавать. Считается аксиомой: голод "и любовь движут людьми. Совершенно верно, но этого мало. Человек прежде всего созидатель, а ученые - наиболее характерная в этом отношении резко выраженная часть человеческого общества. Самое сильное, ни с чем не сравнимое удовлетворение они получают в процессе созидания, в творческом процессе, то есть открывая новое. А дальше получается совсем просто: сделанные учеными открытия входят в мир и начинают существовать уже независимо от ученых и даже от тех, кто стремится овладеть открытиями... Вот только те открытия, которые не делают мир чище и лучше, рождаться не должны. А если они и возникают, то их надо...

- Убивать или прятать? Пожалуй, это наиболее легкий путь. Особенно если иметь этакий универсальный критерий, позволяющий безошибочно ставить штамп - "опасно"! А кто возьмет на себя ответственность и смелость решать, какое открытие можно отдавать людям, а какое следует убить, как только оно родилось? Я думал: способен ли я на это? Нет. Не могу. А в данном случае я не только не счел себя вправе принимать решение, но, к стыду своему, впервые в жизни задал себе вопрос: кому нужны мои работы? Согласитесь, решить, сколь опасно открытие, можно только при условии, когда известно, кого именно открытие может заинтересовать.

Крэл пытливо посмотрел на Нолана, ожидая, что он хотя бы теперь приподнимает завесу. Нолан молчал.

- Я мучился все эти недели. С того момента, когда вы пришли ко мне утром... Вам нельзя не верить, но поймите... Словом, я должен был разобраться во всем этом... Забросил-опыты - мне противно стало прикасаться к гиалоскопу - и начал поиски. С энтомологии, конечно. Казалось, уж если научился влиять на ферментативные процессы при метаморфозе, то где же как не у энтомологов разыскивать вероятного заказчика. Таковых не обнаружилось. Тогда пришлось расширить круг поисков, влезть в области самые разные, вплоть до пищевой промышленности и технологии производства парфюмерных отдушек, понадобилось даже обратиться к патентной литературе, изучить спрос, стараясь выявить, кого может заинтересовать новый способ синтеза ферментов. Ничего. Еще вчера, копаясь в библиотеке Медицинской академии, я пытался найти что-то такое, что могло бы подсказать мне: открытие нужно, имеет практический интерес. Но даже отчаявшись, я помнил ваши слова - тема заказная. Кто же заказчик? Узнать об этом в институте...

- В институте заказчик не известен никому, кроме доктора Оверберга.

- И вас, конечно.

- Я знаю о нем не потому, что работаю у Оверберга.

- Потому что занимались этим раньше?

- Если хотите - да!

Нолан решал трудную задачу. Дело зашло слишком далеко. Молодой человек не захочет, - да Нолан на это" и не рассчитывал, - не будет слепо следовать его желаниям. Значит, Крэла надо посвятить в тайну. Вправе ли он это сделать? Таков, как Крэл, не ограничится пассивной ролью, ринется в борьбу или не найдет в себе сил, окажется слишком слабым для столь серьезного испытания. Тогда, не исключено, еще одна жертва, может быть, бесполезная... А что, если бы это был его сын?.. Нолан едва понимал Крэла, а тот продолжал говорить горячо, уже этим показывая, что не останется беспристрастным и, наверно, окажется смелым.

- Вы поставили передо мной дилемму: скрывать или не скрывать. Считая открытие опасным, вы насторожили меня. Что оставалось делать? Да, я уже задержал ход событий. Оверберг дал мне два месяца сроку, - напомнил Крэл. - Остался один. Не так много времени, чтобы изменить свои убеждения. Я всегда был уверен: опасных открытий не существует, а есть опасные способы их применения. И еще одно. Мне кажется, чем значительней открытие, тем ярче проявятся обе его стороны.

Нолан опустил веки и медленно потер указательным пальцем висок.

- Вы правы, - Нолан все еще сидел, сомкнув веки, и Крэл немного наклонил абажур. Свет не мешал теперь Нолану. Он открыл глаза и положил сухую, горячую ладонь на руку молодого человека. - Хорошо сказано: ярче проявятся обе стороны. Хорошо... Но, дорогой мой, вы мыслите, и это, конечно, естественно, категориями земными, думаете об открытии, сделанном человеком и касающимся только человека. Но учтите: открытое нами - мной двенадцать лет назад, вами теперь - способно, в конечном счете, повлиять на общее состояние биосферы нашей планеты, способно разбудить силы, которые, быть может, окажутся враждебными человеку, чуждыми Земле.

Крэл ожидал всего, только не этого. Никогда ему не приходила в голову мысль, что капелька пробужденного им в гиалоскопе фермента при каких-то условиях может вызвать явления глобального порядка. А Нолан продолжал:

- Но главное не в этом. Решая вопрос, будить ли эту силу, мы должны учитывать и другое: сумеем ли сдержать то страшное, что еще живет в людях?

Нолан поднялся, рассеянно оглядываясь. Терраса была пуста. Кроме их столика, нигде не горели теплые огоньки ламп. Звездная ночь выдалась не по сезону холодной, и он зябко стянул на груди борта пиджака. Крэл понял, как измучен Нолан, как трудно ему сейчас. Захотелось быть участливей, сказать о своей готовности помочь, но не то от смущения, не то из-за ложного стыда, он так и не сумел произнести нужных в такую минуту слов. Да этого и не потребовалось. Нолан, словно что-то внезапно распрямилось в нем, опять ожил, стал привычно подтянутым и уже ясными, чуть задорными глазами смотрел на собеседника.