Борис Шейнин - В недрах планеты

Долго стоим мы и взволнованно смотрим на произведение, созданное руками доисторического человека.

Чтобы лучше разглядеть рисунок, я, насколько позволяет пещера, отступаю от стены. И вот новое ошеломляющее открытие: в окаменевшем полу видны небольшие углубления. Одно… второе… Никакого сомнения: это отпечатки босых ног человека.

Глубоко вдавленные в породу следы уходят в темноту. Непередаваемое ощущение соприкосновения с прошлым охватывает меня. Я стою неподвижно, не решаясь двинуться с места.

Мне начинает казаться, что следы на полу заполняются ступнями сильных мускулистых ног…

Спиной ко мне, лицом к стене, становится на свое место доисторический художник.

В одной руке у него дымящий факел. В другой — кремень, которым он высекает рисунок.

Дрожащие блики освещают неповторимое полотно.

Высекая искры, острие кремня ударяется о каменную стену.

Я делаю несколько шагов в темноту, и меня обдает ледяным холодом подземелья. Там в голубоватом мерцании видна огромная фигура палеонтропа. Он стоит, как живой, как огромный Гулливер, и кажется, что он улыбается, глядя на двух лилипутов, дерзнувших потревожить его покой.

— Это он… — шепчу я.

Неожиданно Таланин начинает смеяться. Может быть, он смеется и не так уж громко, но многократное эхо усиливает его голос и разносит по всей пещере.

Мне делается жутко.

— Вот тебе и мираж! — продолжает хохотать Таланин.

— Но как человек оказался в центре ледяной глыбы?

— Как? В этом все дело… Как?

Таланин смотрит на кремень, который лежит на его ладони.

Кремень. Вот он уже в руках у Егорова… В салоне корабля снова собрались все участники экспедиции.

— …В двух словах… — говорит в микрофон Егоров. — Ради этого стоило выходить из корабля. Когда мы вернемся на Землю, мы направим сюда палеонтологов и антропологов. Даже трудно представить себе, что может дать науке эта находка. Но, друзья, — это Егоров обращается уже не к магнитофону, а к Таланину и ко мне, — будем помнить об основной задаче нашей экспедиции.

Мне в общем-то ясен характер Егорова. Когда-то в одной статье я вычитал определение слова «талант», запомнившееся своей неожиданностью и точностью: «Талант — это мысли в одном направлении».

Каким бы ветвистым ни было древо науки, Егоров сумеет разглядеть его ствол. Таланин другой. Он как бы открыт для всех новых идей и впечатлений. Его одинаково интересуют и «ствол» и «ветви».

Снова на экране гамма-квантового видеоскопа приходят в движение породы…

Молча ведут свои наблюдения ученые.

А у меня перед глазами — доисторический человек… Неужели Таланин может думать сейчас о чем-либо другом?

— А хорошо бы его оживить… — поворачивается Таланин.

— Спустя двадцать тысяч лет? — не отрываясь от экрана, сразу же отвечает Егоров.

— Я припоминаю, мне рассказывали об ученом, кажется, из Московского университета. Он оживил микроорганизмы, которые пролежали во льду тысячи лет.

— То одноклеточные… — возражает Егоров.

— А разве высокоорганизованные существа не состоят из клеток? — говорю я. — Давайте помечтаем: сам доисторический человек расскажет нам о себе.

— В двух словах: превосходный сюжет для фантастического романа. — Егоров снова берет в руки кремень — А впрочем… кто знает… Во всяком случае, больше пещер на нашем пути не будет.

— А жаль! — Это произносит Таланин.

Все дальше в недра планеты вгрызается корабль. Перед ним как бы сами разрыхляются породы. Корабль не раздвигает их, а, словно проглатывая, пропускает сквозь себя, через камеры двигателя.

Где-то над нами, на поверхности Земли, ночи сменяются днями, золотят голубое небо закаты, шелестят зеленые рощи. А мы продолжаем свой поход в неведомый мир, к загадочному барьеру.

Мы входим в пласты, которые никогда не видели жизни. Но именно они и должны рассказать нам о жизни планеты.

Сутки для всех одинаковы — двадцать четыре часа. Но дни у каждого члена экипажа свои. Дни свои и ночи свои. Этого требует распорядок.

На экране гамма-квантового видеоскопа раздвигаются темные пласты. Они похожи на пористую губку, до предела впитавшую в себя жидкость

Егоров ведет наблюдения и тихо, чтобы не помешать спящим, говорит в микрофон магнитофона:

— Прошли крупное нефтяное месторождение. За бортом корабля — сильно сдавленные скопления углеводородных газов. Совершенно очевидно, что они проникли сюда снизу как результат дыхания земли. Может быть, нефть — это тоже продукт процессов, протекающих в глубинах земли, а не остатки животных и растений, как это принято объяснять?…

При сильном увеличении на экране видно почти прозрачное живое одноклеточное существо.

Егоров с изумлением наблюдает, как глубоко в недрах земли происходит жизненный процесс деления клетки.

Вместо одной бактерии теперь на экране видны две…

— Живые существа в глубинах земли! — восклицает за его спиной Таланин.

— В том-то и дело, что живые. Вот они, милые, вот! Эти бактерии — самые древние живые организмы на планете. В двух словах: в то время, когда в атмосфере Земли еще не было кислорода, эти бактерии уже существовали. Потому что существовал первичный источник жизни — нефть и газ… Понимаешь, не жизнь стала источником нефти, а, наоборот, нефть — родоначальник всего живого на Земле.

— Но в этом выводе не достает одного — доказательства, что именно газы Земли превращаются в нефть…

Егоров молча проходит в соседний с салоном отсек корабля. Надевает на себя защитный костюм.

Раскрываются двери, ведущие в следующий отсек, который примыкает к корпусу двигателя. И сразу же оттуда вырывается оглушительный гул.

В отсеке тесно. Основное место занимает кресло с откидной спинкой, как в самолете. К креслу тянутся сплетения проводов.

Егоров опускается в кресло, достает из него мягкий шлем с датчиком биоточного манипулятора и надевает его. Он весь в напряжении. Сейчас он похож на гипнотизера. Но он внушает свои мысли не ассистенту, а машине, которая должна не только понять, но и точно выполнить его желания.

Выпуклая стена, за которой спрятан двигатель, словно начинает окрашиваться.

Сначала это красный цвет, потом голубоватый… Через некоторое время стена делается совершенно прозрачной.

Теперь видна камера работающего двигателя. Сквозь нее проходит насыщенная газами порода.

Подчиняясь воле Егорова, механическая рука вводит в камеру двигателя полый сферический патрон и наполняет его породой.

— Что это? — торжествующе спрашивает Егоров, передавая шар-патрон Таланину.