Харлан Эллисон - Все звуки страха

Тедроу отправил жалкого старика обратно в палату номер шестнадцать. А немного позже попросил одного из санитаров сходить за бутылкой муската.

Страх так и трещал по телефонному проводу.

- Ну, говорите же! Говорите! Что там еще стряслось?

- Я... о Господи... не могу я, доктор Тедроу... вы... вы лучше сами приезжайте и посмотрите. Тут... да что же это, Господи?!

- Что там такое? Немедленно прекратите истерику, Уилсон, и объясните мне наконец толком, что же там, черт возьми, происходит!

- Тут... этот номер шестнадцатый... это просто...

- Я буду через двадцать минут. А пока проследите, чтобы в палату никто не входил. Вам ясно, Уилсон? Вы хорошо меня поняли?

- Да, сэр. Конечно, сэр. Ну конечно... ох ты Господи! Только Бога ради - скорее, сэр!

Кальсоны под брюками задрались до колен. Тедроу, не обращая внимание на неудобство, бешено давил на газ. В лобовом стекле мелькали полуночные дороги, а зловещий мрак, сквозь который доктор гнал машину, казался наваждением самого дьявола.

Когда Тедроу наконец вывернул на подъездную аллею, привратник чуть ли не судорожно рванул на себя железный шлагбаум. Пикап зарылся было колесами в гравий - а потом осколки полетели широким веером, когда он стремительно рванул вперед. Стоило машине, пронзительно взвизгнув тормозами, остановиться у больничного корпуса, как входная дверь настежь распахнулась - и старший служитель Уилсон опрометью сбежал по ступенькам:

- С-сюда! Сюда, доктор Те...

- Прочь с дороги, балбес! Я и сам знаю куда! - Тедроу оттолкнул Уилсона и, прыгая через две ступеньки, устремился в здание.

- Это... это началось около часа назад... мы сперва даже не поняли, что происходит... мы...

- И вы сразу же мне не позвонили? Осел!

- Но мы подумали... мы подумали, это у него очередная стадия... уж вы-то знаете, как он...

Тедроу возмущенно фыркнул и на ходу скинул пальто.

Стремительной походкой он направлялся в ту часть больницы, где располагались надзорные палаты.

Распахнув тяжеленную стеклянную дверь, что вела в крыло надзорных палат, Тедроу впервые услышал вопль.

В вопле - мучительном и молящем, вопрошающем о чем-то неизъяснимом и безнадежно потерянном трепете голоса - доктору Тедроу слышались все звуки страха, что когда-либо вырывались из горла любого из обитателей этой вселенной. И куда больше того. В этом вопле каждому слышался собственный голос - каждому казалось, что то рыдает и тоскует его собственная душа.

Тоскует и рыдает о чем-то неведомом... И крик повторился:

"Свет! Дайте свет!"

Другая жизнь, другой голос, другой мир. Бессмысленная и зловещая мольба, что доносится откуда-то из пыльного угла далекой вселенной. И повисающая там в безвременье - трепещущая в безысходной и беспросветной муке. Мириады слепых и усталых, чужих и поддельных голосов, слитые в единый вопль, - все вековечные печали и горести, утраты и страдания, какие только когда-либо ведомы были человеку. Все - все это звучало там - там, в этом вопле. Казалось, все благо мира взрезано бритвой и оставлено в дерьме истекать золотистой влагой. Вот брошенный мамой звереныш, пожираемый хищной птицей. Вот сотни детей, чьи кишки наматываются на стальные гусеницы танков. Вот славный парнишка, сжимающий в окровавленных руках собственные легкие. Там были душа и боль - боль и душа - и там было само существо жизни, что угасала без света, надежды и поддержки.

"Свет! Дайте же свет!"

Тедроу бросился к двери и отдернул шпингалет наблюдательного окошка. Долгое-долгое, бесконечно долгое безмолвное мгновение он смотрел и смотрел, как вопль снова и снова сотрясает воздух, отчетливо и невесомо выплескиваясь в пустоту. Тедроу смотрел - и чувствовал, как железная волна кошмара давит его собственный крик страха и отчаянья.

Потом доктор отпрянул от окошка и застыл, прижавшись взмокшей спиной к стене, - а перед глазами его непрерывно и неотступно пылал последний облик Ричарда Беккера последний из всех, какой кому-либо довелось видеть.

Негромкие всхлипы доктора Тедроу заставили остальных служителей остановиться. Все они молча стояли в коридоре, все еще слыша то непередаваемое эхо, что разносилось все дальше и дальше по таким же коридорам их памяти, - разносилось, оставаясь там навечно.

"Свет! Хоть немного света!"

Наугад нашарив шпингалет, Тедроу наглухо закрыл наблюдательное окошко - и руки его бессильно повисли.

А тем временем в палате номер шестнадцать Ричард Беккер, прижавшись спиной к мягкой войлочной обивке, выглядывал за дверь, выглядывал в коридор, в мир - выглядывал беспрестанно.

Выглядывал таким, каким сюда и пришел.

Безликий. От лба - и до подбородка - пустая, голая, абсолютно ровная поверхность. Пустой. Безъязыкий. Лишенный возможности воспринять и облик, и звук, и запах. Безликое и бессодержательное существо, которое всесильный Бог не удосужился одарить способностью отражать этот мир. Его Система больше не действовала.

Ричард Беккер, актер, сыграл свою последнюю роль - и теперь ушел прочь, забрав с собой Ричарда Беккера, человека. Человека, что на собственной доле познал все виды, все обличья, все звуки страха.