Евгений Сыч - Еще раз

- Какие девочки? - окончательно смутилась Марьюшка.

- Прелестные девочки. Исключительные. Вы только не пугайтесь, что у них речь заторможена. Это пройдет. Не сразу, но потихонечку, да вы же и повлияете, поможете. А так - умницы, и не сомневайтесь. А ставочка наша хоть небольшая, но лишней-то для вас все равно не будет, а, Мария Дмитриевна? - глаза-пуговки цепко ощупали Марьюшкино пальтецо. - Семьдесят рублей, Мария Дмитриевна, или можно даже сто, но тогда не три раза, а пять. Видите, как вы меня очаровали, голубчик.

- Это бред и кошмар, - сказала сама себе Марьюшка. - Девочки дефективные. Пять раз в неделю. У меня простуда, - взмолилась она. Грипп. Мне лечиться надо. Я сейчас и не понимаю ничего, извините, пожалуйста.

- И не извиняйтесь, Марья Дмитриевна, лечитесь на здоровье. Простуду обязательно надо перележать, иначе - осложнения. Вы вот что, вы сразу сейчас ложитесь, только сначала выпейте стаканчик. - Мягкая рука извлекла из невероятных размеров сумки на плече бутылку с чем-то густым и темным, втиснула в варежку Марьюшке: - Не подумайте, не магазинная какая-нибудь дрянь - настойками называются, а бормотуха сплошь. Это, Марья Дмитриевна, собственного приготовления травничек, на лесной малине, с лимонником. Любую простуду - как рукой, уж можете мне поверить.

- Я, право, не знаю, - слабо засопротивлялась Марьюшка, у которой вид бутылки всколыхнул множество отрадных чувств. "Ну, не взяткой же это считать? - пронеслось в голове. - За что? За лекцию? И подработать, в конце концов, надо бы. Давно пора халтурку подыскать, а тут сама в руки просится. Не поймут девочки? Но ведь и взрослые не все понимают, и не дефективные вовсе".

- Так вы выздоравливайте, отлежитесь. Вот адресок я вам записала, чтоб без ошибочки. Ася Модестовна меня зовут. Отсюда пятым трамваем лучше добираться, микрорайон Студенческий. А девочки - они замечательные, сами увидите. До встречи, голубчик. - Тут Марьюшка осознала, что за разговорами они дошли уже до ее дома и стоит она у подъезда, а соблазнительница, покачивая лисьим хвостом, удаляется прочь в сером сумраке улочки с не зажженными еще фонарями.

II

И покатилось колесо.

Два месяца промелькнули как два дня с того холодного вечера, когда, вернувшись с лекции о Чюрлёнисе, Марьюшка, не раздеваясь, с трудом раскупорила гостинец-наливочку, нетерпеливо отпила прямо из горлышка, а потом присела у стола - щеки в ладони - и заплакала без слез. На слезы ее уже не хватило.

Поплакав, Марьюшка тогда выпила еще, но совсем немного; потому что прямо в кресле сморил ее сон и приголубил. Что снилось в ту длинную мартовскую ночь - никому не ведомо, и сама она не упомнит. Но проснулась Марьюшка по-здоровому бодрой, простуда отступила, жара не было больше, а хотелось немедленно двигаться, спешить куда-то. Хотя спешить как раз было некуда: суббота.

Труднее всего одиноким людям бывает в праздники и в выходные, в те самые дни, которые люди, обремененные семьей и друзьями, всегда стараются растянуть. Зато только одинокий человек знает, какое это счастье полностью отдаться работе, уйти в нее с головой. Счастлив тот, кто тонет в любимом деле, под лед уходит с концами так, что некогда книжку прочитать, ребенка по головке погладить, с тещей полаяться. Конечно, он многое при этом теряет, но страшно ли терять то, с чем незнаком, чего нет у тебя. Если ты никогда не знал вкуса восточного плода дурьяна и даже запаха его не знаешь, обделен ли ты судьбой? И коль судьба не подарила Марьюшке ни самого малого семейного очага, ни недуга любовного, чтобы всю жизнь им тешиться, то на возможность душу свою в дело вкладывать она уж могла бы рассчитывать. Но и работа ее каждодневная, за которую зарплату получала, хоть стреляй - не вызывала желания гореть во весь накал. Картины художников, выставлявшиеся в экспозициях, были бездарные, проблемы близко граничили с коммунально-кухонными, и отдушины, вроде лекций не будничных, а настоящих, были редки в Марьюшкиной жизни, как солнце в ту ненастную весну. Теперь ей казалось уже, поклясться могла, любую ставку на кон поставить, что вообще солнце выглянуло впервые лишь в ту последнюю субботу марта, когда, отоспавшись, Марьюшка вдруг засобиралась из дому, еле попив чаю, правда, горячего, свежего и с мятой.

Улица встретила ее акварельной прозрачностью воздуха. Было не рано, но на удивление тихо и ясно. Марьюшка постояла на асфальте, расчищенном от грязного весеннего снега, потопталась в нерешительности, не зная, куда направить шаги. И тут под мостом, на горизонте, возник веселый трамвай с большой пятеркой на лбу, так что издалека было приметно. Марьюшка вспомнила: "Отсюда - пятым трамваем лучше добираться, микрорайон Студенческий", - пожала плечами и села в подкативший транспорт. Он оказался очень дружелюбным: потом, ежедневно торопясь на встречу "со своими девочками", Марьюшка испытывала, казалось, особое расположение со стороны трамвая. И вообще - ей вдруг стало везти. Не покрупному, когда страшно становится от самого везения, потому что заранее боишься следующей, черной полосы, а в мелочах, на житейских перекрестках. Особенно - по пути в клуб. Прохожие уступали ей дорогу. Троллейбус на углу обходил ее и даже вроде бы заслонял от других машин широким своим боком, как добрый кит. К остановке немедленно подкатывал, дрожа и позвякивая от готовности, пятый трамвай. Она входила, трамвай принимал ее, и тут же кто-нибудь из пассажиров вставал, чтобы выйти на следующей остановке, освобождая теплое сиденье. А мимо окон светились нежными стволами березы. Микрорайон Студенческий был построен недавно, в березовой роще, от которой и щепок не осталось бы, начнись строительство два десятилетия назад. Но теперь березам была дарована жизнь по соседству с молодежными общежитиями, и они умудрялись как-то выживать.

Выходила Марьюшка всегда на кольце. Еще надо было пройти между домами по дорожке наискосок, недалеко, метров двести, и вот уже дверь с большой, но неприметной вывеской, на которой тускло и неряшливо было обозначено: "Подростковый клуб "Радуга". На редкость не соответствовала вывеска содержанию, и вообще снаружи вид у помещения был явно заброшенный, нежилой. А внутри - внутри все оказалось иначе: зал небольшой, но исключительно гармоничный своими пропорциями, аппаратура почти немыслимая, замечательная фонотека, слайды, видео, словом, все, чего хотелось бы, так что восхищенная Марьюшка предложила было Асе Модестовне пригласить художника для внешнего оформления. Но Ася Модестовна почему-то Марьюшкино предложение всерьез не приняла, хотя той и вправду не составило бы труда призвать на помощь кого-нибудь из молодых оформителей, а то и монументалистов. Впрочем, вскоре неухоженная вывеска примелькалась и перестала резать глаза. Тут хватало других впечатлений.