Курт Воннегут - Дженни

Когда взошло солнце, мы свернули с шоссе и запрыгали по колдобинам в родной город «Центра бытовой техники». Это был город, где начал свою карьеру я, где начал свою карьеру он, куда он много лет назад привез свою невесту.

Джордж был за рулем. Тряска разбудила меня и что-то сломала в нем. Ему вдруг понадобилось поговорить. Он сработал, как будильник:

— Не знаю ее! — сказал он. — Я совсем не знаю ее, сынок! — Он укусил тыльную сторону ладони, пытаясь заглушить сердечную боль. — Я еду навестить незнакомку, сынок, — сказал он. — Я знаю только, что когда-то она была очень красива. Когда-то я любил ее больше, чем что бы то ни было, и она разбила все, что у меня было. Карьера, друзья, дом — долой. — Джордж ударил по клаксону, разгоняя джипы. — Никогда не поклоняйся женщине, сынок! — проорал он.

Мы проехали еще одну колдобину. Джорджу пришлось вцепиться в руль обеими руками. Необходимость контролировать движение грузовика заставила его контролировать и себя. Он больше не сказал ни слова.

Мы направлялись в белую усадьбу с колоннами у переднего входа. Это был дом Норберта Хёникера. Его дела шли очень хорошо. Он был помощником заведующего лабораторией. Много лет назад он был лучшим другом Джорджа — до того, как он забрал у того его жену Нэнси.

Во всем доме горел свет. Мы припарковались рядом к машиной врача, у главного входа. Мы поняли, что это была машина врача, из-за значка с двумя змеями над задним номерным знаком. Как только мы припарковались, дверь дома открылась и вышел Норберт Хёникер. На нем были халат и тапочки, и он не спал всю ночь.

Он не подал Джорджу руки. Он даже не поздоровался. Он сразу начал отрепетированную речь:

— Джордж, — сказал он, — пока ты будешь внутри, я останусь снаружи. Я хочу, чтобы ты чувствовал себя как дома и чтобы вы с Нэнси могли сказать друг другу все, что нужно.

Меньше всего на свете Джорж хотел встречаться с Нэнси один на один.

— Мне… мне нечего ей сказать, — ответил он, положив руку на ключ зажигания, готовясь завести грузовик и умчаться прочь.

— Зато она должна кое-что тебе сказать, — возразил Хёникер. — Она всю ночь просила, чтобы ты приехал. Она знает, что ты здесь. Когда она говорит, наклоняйся поближе, у нее мало сил.

Джордж выбрался из кабины и побрел к дому. Он шел, как ныряльщик идет по морскому дну. Сиделка за руку втащила его в дом и закрыла дверь.

— Там, сзади, есть койка? — спросил мистер Хёникер.

— Да, сэр, — ответил я.

— Я лучше лягу, — сказал он.

Мистер Хёникер лег на койку, но отдохнуть на ней не мог. Он был высоким и плотным, и койка была слишком маленькой для него. Он снова сел:

— Не найдется сигареты? — спросил он.

— Найдется, сэр, — сказал я, щелкая зажигалкой. — Как она, сэр? — спросил я.

— Она будет жить, — сказал он, — но она превратилась в пожилую даму. — Он щелкнул пальцами. Щелчок вышел слабым и совершенно беззвучным. Он посмотрел на лицо Дженни, и ему было больно смотреть. — Его ждет потрясение, — сказал он. — Нэнси теперь совсем не такая. — Он пожал плечами. — Может быть, это и к лучшему. Может быть, теперь ему придется увидеть в ней человека.

Он поднялся, приблизился к мозгам Дженни и потряс стальной шкаф, вмещавший часть из них. Шкаф не сдвинулся ни на дюйм. Хёникер только трясся сам.

— Боже, — сказал он, — что за потеря, что за потеря, что за потеря. Один из величайших технических гениев современности, — сказал он, — живет в грузовике, женат на машине и торгует бытовой техникой, разъезжая по Америке.

— По-моему, он довольно умный, — сказал я.

— Умный? — спросил Хёникер. — Он не просто Джордж Кастроу. Он доктор Джордж Кастроу. В восемь лет он знал пять языков, в десять освоил арифметику, а в восемнадцать получил ученую степень в Массачусетском университете технологии. — Я присвистнул. — У него никогда не было времени на любовь, — продолжил Хёникер. — Он в нее не верил и твердо знал, что обойдется без нее, что бы это ни было. В жизни Джорджа было слишком много всего, чтобы задумываться о любви. В тридцать три года он слег с пневмонией — так вот, до этого он даже за руку женщину не держал. — Хёникер увидел под койкой, куда Джордж положил их, волшебные ботинки. Он вылез из своих тапочек и влез в ботинки. Он был неплохо с ними знаком. — Когда пневмония вцепилась в Джорджа, он внезапно стал бояться смерти, и ему стало совершенно необходимо внимание сиделки. Сиделкой была Нэнси. — Хёникер включил Нэнси. Ее мозги зажужжали. — Человек, не получивший иммунитета против любви путем постоянного контакта с ней, едва ли не смертельно рискует при первой встрече с ней. — Он передернул плечами. — Любовь смешала все в голове Джорджа. Любовь вдруг стала единственной значимой вещью. Работая с ним в лаборатории, я был вынужден восемь часов в день выслушивать бредни о любви. Любовь заставляла Землю вертеться. Мир нуждался в любви и только в любви. Любовь покоряла все. — Хёникер почесал нос и закрыл глаза, пытаясь вспомнить то, что умел многие годы назад. — Здравствуй, детка, — обратился он к Дженни. Его пальцы забегали в волшебных ботинках.

— Зду-ву, ка-са-ец, — сказала Дженни. Ее лицо было каменным. Она снова заговорила, на этот раз четче: — Здравствуй, красавец, — сказала она Хёникеру.

Хёникер покачал головой:

— Голос Нэнси теперь звучит совсем не так, — сказал он. — Более низкий, более хриплый, не такой текучий.

— По-до-жа, — сказала Нэнси. Она снова исправилась: — Продолжай.

— Однако, — сказал я, — я вас хорошо получается. Я не думал, что кто-то, кроме Джорджа, может заставить ее говорить.

— Я не могу оживлять ее, как Джордж, — сказал Хёникер. — И никогда не мог, даже после тысячи часов практики.

— Вы потратили на нее столько времени? — спросил я.

— Еще бы, — ответил Хёникер. — Путешествовать с ней изначально должен был я. Я был легким на подъем холостяком без особого будущего в области исследований. Джордж был семейным человеком, ему нужно было оставаться дома, между женой и лабораторией, и творить чудеса. — Хёникер улыбнулся, размышляя над чудесами жизни. — Создание Дженни должно было стать маленькой шуткой посреди карьеры Джорджа — милым электронным пустячком. Дженни была чем-то, с чем он мог возиться, возвращаясь с небес на землю после медового месяца с Нэнси. — Хёникер рассказал о тех стародавних временах, когда Дженни появилась на свет. Иногда он заставлял Дженни вмешаться в повествование, как будто она тоже помнила эти дни. Это было тяжелое время для Хёникера, потому что тот влюбился в жену Джорджа. Он до смерти боялся что-нибудь предпринимать по этому поводу. — Я любил ее такой, какой она была. Может быть, виноват был вздор, который Джордж говорил о любви. Джордж говорил какую-нибудь ерунду о любви или о ней, а я придумывал настоящие причины любить ее. В конце концов я любил ее как человека, чудесную, уникальную смесь грехов и добродетелей, то ли дитя, то ли женщину, то ли богиню, что-то не прочнее несчастной логарифмической линейки.