Фриц Лейбер - Клинки против смерти

— Ты — мужчина! — вдруг выпалила она и с яростью добавила: — Тебя подослал Слевьяс!

С этими словами она выдернула одну из длинных, не короче кинжала, шпилек и бросилась на него, целя в глаза. Уклоняясь, он перехватил ее кисть левой рукой, а правой зажал ей рот. Борьба была недолгой и бесшумной — ковер, по которому они катались, был достаточно толстым. Когда наконец девица оказалась надежно связана полосами шелка от портьер, а рот ее был надежно заткнут кляпом из того же материала, Мышелов первым делом прикрыл дверь на лестницу, а потом потянул за каменную панель, открывшую узкий проход, как он этого и ожидал. Ивлиса жгла его взором, даже сам взгляд ее сквернословил, и отчаянно извивалась, безуспешно пытаясь освободиться. Он понимал, что времени на объяснения нет. Подхватив свое несуразное одеяние, он проворно подпрыгнул к лампе, поймал ее за край. Цепи выдержали, он подтянулся, заглянув за обод. Внутри уютно поблескивали драгоценными камнями коричневатый череп и костистые кисти.

Верхняя полость хрустальных водяных часов была почти пуста. Фафхрд невозмутимо наблюдал, как медленно образуются на перемычке капли, как падают они в нижнюю полость. Он сидел на полу, прислонившись спиной к стене. Ноги его были связаны от колен до лодыжек, руки за спиной стянуты не менее излишним количеством веревок, все тело его затекло. По обе стороны от него сидели на корточках вооруженные воры.

Полночь настанет, когда в верхней полости не останется ни капли. Время от времени взгляд его обращался к темным безликим физиономиям тех, что сидели за столом, на нем и стоили часы, а еще были разложены кое-какие любопытные инструменты пыток… Физиономии принадлежали гильдийской знати, людям со впалыми щеками и лукавыми глазами, соперничавшим друг с другом роскошью и засаленностью одеяний. Колышущееся пламя факелов бросало тень на грязные алые и пурпурные ткани, потемневшую вышивку золотом и серебром. Но за этими бесстрастными лицами Фафхрд чувствовал неуверенность. Лишь Слевьяс, занявший кресло покойного Кроваса, казался истинно спокойным и выдержанным. Почти непринужденным тоном он допрашивал склонившегося перед ним в униженном поклоне вора из малых.

— Неужели ты действительно такой трус, каким хочешь казаться? — насмешливо удивлялся он. — И ты хочешь заставить нас поверить в то, что боишься пустого погреба?

— Мастер, я не трус, — умолял вор, — я проследил отпечатки следов северянина в пыли по всему узкому коридору, почти до конца древней лестницы, ныне позабытой, но живому человеку не дано без ужаса слышать эти странные высокие голоса, этот треск костей. Сухой воздух душил меня, а еще ветер задул факел. А вокруг хохотали. Мастер, да я бы украл самоцвет из колец свернувшейся кобры, если бы ты приказал мне это сделать. Но заставить себя сойти вниз в эту тьму я не смог.

Фафхрд заметил, как сжались губы Слевьяса, и ждал уже, что тот объявит презренному вору приговор, но вмешалась сидевшая вокруг стола знать.

— А за его рассказом, может, что-то и кроется, — заметил один, — в конце концов откуда нам знать, что может оказаться в этих погребах, где заплутал северянин.

— До нынешней ночи мы даже не знали о них, — отозвался другой, — в не потревоженной столетиями пыли может попасться и кое-что странное.

— Вчера вечером, — добавил третий, — мы уже посмеялись над рассказом Фиссифа. А на горле Кроваса в самом деле отметины словно от когтей или костей.

Казалось, из далеких подвалов хлынули вверх миазмы страха. Одиноко звучали голоса. Воры-прислужники замерли у стен с факелами и оружием, явно охваченные уже суеверным трепетом. И Слевьяс снова нерешительно умолк — однако в отличие от остальных он скорее задумался, чем испугался. В наступившей тишине громким бульканьем отзывалось падение каждой капли, и тут Фафхрд решил половить рыбку в мутной воде.

— Я расскажу вам, что видел в подвалах, — глубоким голосом произнес он. — Только сперва скажите, где вы, воры, хороните своих мертвецов?

Оценивающие взгляды обратились к нему — он заговорил впервые с того момента, как пришел в себя. На вопрос ему не ответили, но говорить разрешили. Даже крутивший тиски для больших пальцев Слевьяс лишь слегка нахмурился, но возражать не стал.

Фафхрда стоило послушать. В тембре его голоса звенели морозы северных земель, леденящие ветры мели снежную пустыню — у него был звонкий выразительный голос скальда. Он подробно поведал, как спускался в темные подземелья. Конечно, надо было производить впечатление, и он добавил кое-какие подробности, и подземное приключение с его слов стало казаться отрывком из странного предания. Воры-подручные, не привыкшие к подобной манере исполнения, глядели на него с открытыми ртами. За столом приумолкли. Свою историю северянин выкладывал по возможности не торопясь и в то же время дорожа каждой минутой.

И когда голос его на мгновение умолкал, пляски капель в водяных часах не было слышно. А потом ухо Фафхрда уловило тихий скрежет, словно терли камнем о камень. Слушатели его, похоже, ничего не заметили, но Фафхрд узнал знакомый звук — это поворачивалась потайная каменная панель в нише за черными портьерами.

Рассказ его достиг высшего напряжения.

— Там, в забытых погребах, — вещал он, беря чуть пониже, — по ночам оживают кости древних воров Ланхмара. Долго лежали они там и возненавидели вас, позабывших своих предшественников. Украшенный драгоценными камнями череп принадлежал брату ваших мертвецов, Охмпхалу. Разве Кровас не говорил вам, что обязанность выкрасть эти кости была возложена на вас еще в таинственном прошлом? Предполагалось, что Охмпхал воссоединится со своими братьями. А вместо этого святотатец Кровас принялся выламывать драгоценные камни. Я не знаю, где сейчас находится череп, но если его еще не вернули в предназначенное место, те, кто внизу, вот-вот явятся сюда за своим собратом. И не ждите от них пощады.

И тут слова застыли в горле Фафхрда. Последний аргумент его, предполагавший немедленное освобождение, так и остался невысказанным. Прямо в воздухе перед черной драпировкой ниши, висел череп Охмпхала, и самоцветы в его глазах светились не только отраженным светом факелов. Следуя за взглядом Фафхрда, туда обратились и глаза воров, у стола заохали чуть ли не в панике. Истинным ворам подобало испытывать трепет перед правящим Мастером, но подобный страх был не допустим.

А потом из черепа провыл высокий голос:

— Замрите, презренные, жалкие воры сего дня! Трепещите и безмолвствуйте. Говорит ваш Мастер прежних времен. Внемлите мне, я — Охмпхал!

Действие голоса возымело вполне определенный эффект. Большая часть воров подалась назад, сжав кулаки и стиснув зубы, чтобы не задрожать. Но на лбу Фафхрда от облегчения выступил пот — он-то узнал голос Мышелова. А на жирном лице Фиссифа страх мешался с недоумением.