Юрий Брайдер - Замок ужаса

Ноги вмиг ослабели, и Александра почувствовала, что проваливается куда-то, в углубление под корнями. Она еще попыталась ухватиться за что-то, удержаться, но тут же морда тигра оказалась почти у ее глаз («Что это?! Он загонял меня сюда, в яму?!» — успела подумать Александра), — и руки разжались, сырая тьма обступила ее. Она падала, падала вниз, в какой-то неимоверный колодец, и сердце обрывалось от этого немыслимо долгого падения…

И почти сразу она ощутила, что стоит — стоит на твердой земле!

Голова слегка кружилась, тяжесть разливалась по телу. Дым… какой-то серый туман забивал горло, глаза, мешал дышать.

Сощурившись, Александра пыталась вглядеться, и ей удалось увидеть, что слева, пожалуй, это серое месиво рассеивается, собираясь в клочья, а меж ними чуть брезжит блеклый, неверный свет!

Александра двинулась туда, невольно отводя руками туман, будто шла по глубокой воде, и каждый шаг, каждое движение давались ей с таким трудом, как будто в жилах ее был влит свинец вместо крови.

Она шла и шла, но свет не приближался, хотя и не удалялся, а мерцал то справа, то слева, то спереди. Александре казалось, будто кто-то непрестанно путает ее путь… впрочем, кто, да и какой же путь мог быть в этом беспросветном беспутье?.. Она сама плутала.

И вдруг до слуха ее донеслось еле различимое теньканье — слабый звон.

Почудилось? Да нет же! Она даже зажмурилась, чтобы лучше слышать, и сделала несколько шагов на звук вслепую.

Тусклый звон словно бы сделался отчетливее, и она пошла скорее, все так же не открывая глаз, всем существом своим ловя этот звон, протягивая руки, словно пытаясь схватить его, поймать, удержать.

Она шла, и вдруг звон усилился, и в то же время что-то затрепетало под ее пальцами, тонкое и липкое, словно паутина, и с невольным криком отвращения Александра открыла глаза.

Туман почти рассеялся, лишь кое-где еще плавали его клочья, как будто заблудившиеся облака, но все равно кругом царил сумрак, и огромный костер, горящий странным негреющим огнем, почти не рассеивал его. В этом медленном горении было что-то угрожающее.

Прямо перед Александрой стояли две деревянные чурки в человеческий рост, с грубо высеченными лицами, и только по обилию украшений, меховых и цветных лоскутьев можно было догадаться, что одна из них изображает женщину, а вторая, убранная попроще, мужчину.

У подножия идолов лежали связки мехов, груды охотничьего оружия, начиная от стрел и копий и кончая длинноствольными старинными ружьями, домашняя утварь, оловянные, серебряные и даже отливающие тусклым золотым блеском фигурки-обереги. Тут же висела на двух рогулинах зыбка, и в ней Александра увидела еще один деревянный обрубок, повитый кожей, сукном, холстиной и долженствующий, по-видимому, изображать младенца, только вместо лица у него был треснутый осколок темного от времени зеркала, и Александру вдруг до дрожи, до самозабвения потянуло заглянуть в это зеркальце, но, сама не зная как, она удержалась, заставила себя удержаться — даже обхватила себя руками, останавливая, будто чужого человека.

Над зыбкой и двумя большими фигурами громоздился островерхий навес из жердей: так что идолы стояли как бы в тереме.

На самой вершине его висел маленький тускло-серебристый бубенец. А к нему тянулись тонкие, как паутина, разноцветные нити, за которые и схватилась сослепу Александра.

Зыбка все покачивалась, пугающе посверкивал зеркальный осколок, колокольчик тихо тенькал, лениво шевелились языки пламени, порою взвиваясь на такую высоту, что наверное, достигали небес… или иных сводов этого мира, а ведь вокруг стояло полное безветрие, и даже непонятно было, почему раскачивается и звенит колокольчик.

Стоп! Да ведь она и сама раскачивает его, не отпуская нити!

Александра разжала пальцы, но звон не утихал — наоборот, сделался чаще, громче.

Александра оглянулась. Теперь уже все нити дрожали, передавая свой трепет бубенцу. За каждую держалась чья-то рука.

И Александра, пока еще не видя никого, поняла: к ней приближаются обитатели этого неведомого места!

Странное изнеможение овладело ею. Словно бы все жизненные силы иссякли в этом безвоздушье, в этой блеклой полумгле.

Но страха больше не было. Напротив, на душе стало печально, как при безвозвратном прощании, но в то же время спокойно. Сознание оставалось на диво ясным. И новым, внезапно просветленным умом и ожившей памятью Александра словно бы унеслась в мир иной, иной…

В старину, говорят, между людьми и зверьми разницы не было. Ничего не стоило им в любое время друг дружкой обернуться! Но это уж совсем давно было. То, о чем здесь речь пойдет, в иные времена приключалось. Как раз когда огненными полосами небо над Обимуром вдруг покрылось, недобрые перемены вещуя. И правда — случились они!

Жил в ту пору охотник из племени обимурских тонгасов. При рождении дали ему имя Чамх. Был он удачлив, и оттого жила его семья безбедно. Ходили слухи, что еще юнцом Чамх решил выведать свою судьбу и подстрелил кукушку, а после того, как велит обычай, улегся спать под тем же деревом, с которого ее сшиб. Одно ее крыло под себя подложил, другим укрылся. И всю ночь — а уж осень вступала в тайгу! — было ему на той подстилке и под тем покровом до того жарко, что он во сне и торбаза скинул, и одежду с себя сорвал. Примета верная — и счастливая. Если бы мерз той ночью Чамх, то всю жизнь не вылезал был он из нужды. А коли от жары изнемогал, значит, суждено, ему быть богатым и удачливым охотником.

Так и случилось. Лук его, сделанный из корня лиственницы, ни одного зверя перед собою не пропускал, птице, за облаками скрывавшейся, пролететь над собою не давал. Первого в осень добытого зверя жертвовал Чамх целиком соплеменникам, себе ни кусочка мяса его, ни клочка шерсти не брал. Обычаи старые велят это делать, чтобы род всегда сыт был. Чамх так и поступал, и духи-хозяева рек, деревьев, птиц и зверей были к нему благосклонны. Едва в свой балаган охотничий добравшись, спешил Чамх приношение сделать тайге — деревьям и речкам, сопкам и огню, и только потом на добычу шел.

Но вот как-то раз встретился и Чамх с неудачей! С самого рассвета попусту месил он сугробы ногами в лютую стужу. Не иначе за что-то ополчились на него аджех-ха — маленькие бродячие люди из родов тигров, лисиц, медведей, которые мешают охотникам! Злой и усталый, Чамх возвращался в свой балаган, когда вдруг увидел тигриный след поперек пути.

Нельзя ломать след своей стопой, но как быть Чамху, когда тропу тигр пересек — и никак не пройти?