Николай Амосов - Записки из будущего

— Но ведь твоя врачебная физиология питается от нас, от чистых теоретиков!

— Может быть, когда-нибудь и питалась, а теперь что-то там копаетесь со своими собачками, а мы лечим больных. Да вот пример: один ваш физиолог, я забыла фамилию, на кроликах изучает изменение кровообращения и дыхания после удаления легкого. Беседовал с нами. Я ему говорю: зачем губить кроликов, приходите ко мне в отделение, изучайте больных! Те же пробы можно проделать, если вам интересно. Нет, говорит, это не то, А почему ответить не мог. Докторскую диссертацию пишет — ты представляешь?

Я знаю этого товарища. Физиолог чистой воды.

— Что же, значит, закрыть физиологию?

— Всю, наверное, закрывать не надо, какие-то сугубо теоретические вопросы есть. Я не знаю. (Спасибо!) Но большинство бездельников нужно разогнать. Пусть работают вместе с врачами.

Сам знаю недостатки, но когда вот так нас порочат — задевает. И, главное, ведь она не понимает сути… И многие врачи так думают.

— Что же, по-твоему, нервную клетку, мозг тоже в больнице нужно изучать?

— Не в больнице, а рядом с больницей. Чтобы чувствовали, на кого работают. В общем, ты меня не убедишь. Поэтому переезжайте к нам в клинический городок. Оплодотворяйте нас своими идеями.

(Конечно, тебя не переспоришь. «Оплодотворяйте». Тоже — слово! Смолчу.)

— Ваня, хотя ты и запретил мне спрашивать о болезни, но все-таки скажи, как себя чувствуешь?

— Ничего, день пережил. Как видишь, (Намек поняла.)

— Я пойду.

Жалко отпускать. Хотя бы раз осталась на ночь! Чтобы не спешить, разговаривать, спать… Все поняла. Видно по мне.

— Нужно. Ну-ж-но. И — нельзя. Поцелуй меня.

Целую много раз. В щеки, в глаза, в губы. Обнимаю нежно. Ощущаю ее всю, мою милую. Без страсти, только нежность.

— Пусти меня, иначе я не уйду.

Пустил. Не удержать.

Ушла. Двери закрылись, и каблучки простучали по лестнице. Затихли.

Выбежал на балкон. Белая фигурка растаяла в теплой полутьме. Не оглянулась. Мысли ее уже там, дома.

А я остался один.

Опять один.

Так плохо, когда она уходит. Я еще вижу ее здесь, разную… Пальчиком провела по столу. Показала с улыбкой — пыль. Спорит: глаза блестят, лицо жесткое. (Ограниченность!) Потом вдруг улыбнется — ямочки на щеках. Как ребенок. И еще одна — страсть. Белые руки, закинутые за голову, полузакрытые глаза. Влажные губы. Вся — как струна. Звенит. Не нужно вспоминать. Не хочу. Достаточно ощущать ее здесь. Чувствовать запах волос.

Ушла.

Попросить бы получше — осталась. Но мучилась бы. А зачем она — с муками? Еще хуже.

Одиночество обступило со всех сторон.

Странная мысль, уже много раз: залезть под письменный стол. Сидеть там, скрючившись между тумбами, отгородиться креслом. Кажется: недоступен. Все меня ищут, черные мысли — тоже, а я сижу, притаился. И Смерть пришла, не увидела. И Любовь. И Дружба. Всякие заботы, обязательства. А потом уснуть…

Нет. Нужно делать что-нибудь. Делать. Иначе — с ума сойдешь. Тоже неплохой выход? Нет, не хочу. Помню: студент, занятия по психиатрии. Дантов ад. Голые тела. Странные позы. И — глаза, безумные. В некоторых ужас, в других — нечеловеческое страдание. Не хочу.

Убрать со стола. Потом заняться делом. Вадим оставил свои новые схемы регулирующих систем. Посмотреть.

Или, может быть, лечь, почитать? Есть новый роман.

Нет. Начинал уже этот роман — казенный оптимизм раздражает.

Юра. Казалось, все ясно в нем, никаких тайн. И вдруг — опять незнаком. Взрослый человек, твердо знает, что делать. Возможно, вынашивает честолюбивые мечты. А может быть, из тех подвижников, только на современный манер. Кибернетик. Нужно пойти с ним к Борису Никитичу, уговорить взять лабораторию к себе в институт. Настоящая современная физиология и настоящая физиологическая кибернетика, а не те декларации, что сейчас печатают. Мой вклад. Как же, гений!

Приятно, что Вадим позвонил. Так страшно обманываться в людях. Предательство учеников. Измена возлюбленной. Лицемерие друга. Тогда — и жить нельзя.

А что если позвонить Леньке? Приглашу? 9:30. Еще не поздно. Так хочется поболтать с ним… Последний раз мы виделись в больнице на тон неделе. Были люди. Мешали.

Но нужно ж просмотреть схемы Вадима. Несколько глав его диссертации, одна — Игоря. Захочет ли Игорь перейти с ребятами? Наверное, да. А Семена они сами не возьмут. Ни к чему. Надоели эти диссертации. Правда, наши интересные. Характеристики сердца. Модель регулирующих систем. Защищать они уже будут без меня. Года два, три пройдет, они уже станут на собственные ноги. Если не перессорятся. Вадим, кажется, покорился Юре. Он — хороший. Одна беда — плохо воспитан: мало выдержки, такта, Оставлю ему свою квартиру. Доброе дело. Но не скрою — жаль. Мои книги, вещи, все куда-то денется. Вещи — они как живые: жили-жили, а теперь убирайся в чужие люди.

Ну, что, позвоним? Посидим часок, другой. Если он еще не пьян. Стоит ли мне утруждать себя диссертациями под конец? Не так много удовольствий осталось. В конце концов сегодня я уже заработал отдых. Опыт удался. После Любы никогда не работается.

Иду звонить. Восстание.

— Марина Васильевна? Леня дома? (Говорит, что дома. Даже почти трезвый. Занимается. Позовет.)

— Леня, может быть, ты придешь навестить болящего друга? Да, немножко есть. (Это о коньяке.) Марина пусть не беспокоится, много не дам. Просто у меня нет. «Маленькая» одна. Приходи. Расскажу об опыте. Реальная возможность увидеть будущее. Жду. Привет Витальке.

Все. Грехопадение совершилось. Вечер пропал. Беда в том, что потери времени невосполнимы. Что не сделаю сегодня, уже не сделать через годы.

Смотри, цветок так и остался на столе. Она составляла букет (как в Японии!) и потом забыла. Поставить его в воду. Бедный. Сантименты. А почему? Он чувствует жажду. Границы жизни — в растениях. Сложные структуры, со своими программами, которые обеспечивают рост, развитие, размножение… И — умирание. Нет, это уже от нарушения программ. Старость — накопление помех. Между клетками, в клетках в течение жизни собираются какие-то «нестандартные» атомы, молекулы, загромождают, мешают. Машина работает все хуже и хуже, пока не остановятся какие-то важные агрегаты, например, сердце. Смерть.

Старость — неизбежна. Только вопрос времени. Раньше — позже. Конечно, можно над этой машиной поставить другую, более сложную. Она будет моделировать первую, учитывать накопление в ней помех, оказывать воздействие с целью очищения от вредных примесей. Это во многом удастся, жизнь удлинится. Но в этой, высшей машине тоже будут накапливаться свои помехи, и она тоже будет стареть… И так — без конца. Бессмертие организмов как биологических систем невозможно. В принципе невозможно.