Николай Амосов - Вечный Амосов.

Амосов Николай Михайлович

Вечный Амосов: Интервью с Н.Амосовым //Литературная газета. — 1998. — № 46

Надо ли представлять Николая Амосова? Читателям постарше он хорошо известен. Для молодых скажу: это академик медицины, ученый, исследующий проблемы управления сложными системами, писатель, один из умнейших и честнейших людей, которые жили в последние десятилетия на пространстве нынешнего СНГ.

— Николай Михайлович, мы с вами в последний раз виделись совсем недавно — 15 лет назад. Виделись у вас в Киеве. В том, 1983-м вам исполнилось 70. Стало быть, сейчас на вашем личном счетчике… Как вы поживаете?

— Живу. Не так чтобы очень хорошо. Как все живут. Недавно вот перенес операцию на сердце. Вставили клапан… Два шунта… Ну, уже очухался…

— Где вас оперировали? В вашем институте?

— Да что вы! Наш институт таких стариков, как я, оперировать не может. Операцию делали в Германии.

— Значит, своим вы все-таки не доверяете?

— Я их знаю как облупленных. Ни в Киеве, ни в Москве 85-летнему человеку клапаны и шунты одновременно не вшиваются.

— А в Германии это, наверное, рутинная операция?

— Да, там делают 4–5 тысяч операций с искусственным кровообращением в год.

— За деньги вам делали? Или бесплатно — в знак ваших заслуг?

— Конечно, за деньги. Ну, начальство, слава Богу, нужную сумму нашло…

— Помнится, вы решили поставить на себе эксперимент по достижению активного долголетия. Сейчас с этим покончено?

— Нет, почему? Я каждый день хожу, примерно час делаю гимнастику, в том числе немножко с гантелями. Только не бегаю.

— То есть вы по-прежнему уверены, что в принципе ваша методика правильна?

— Абсолютно уверен.

— А вы не допускаете, что как раз интенсивные нагрузки и навредили вашему сердцу?

— Не должно быть. Сердце у меня было изначально неважное: у меня кардиостимулятор стоит уже 13 лет…

— Еще в советское время вы приобрели славу одного из самых мудрых людей в Стране дураков. Обогатилась ли ваша мудрость за последние полтора десятка лет?

— В эти годы я думал над довольно специальными вещами. В частности, я понял, что в сложных системах огромную роль играет такое явление, как самоорганизация, и поэтому социальную эволюцию в принципе нельзя строго запрограммировать. Издал две книжки на эту тему. Третья скоро выйдет…

— Ну, а не поняли ли вы что-нибудь такое, что можно сформулировать на простом, обывательском языке? Как должен жить человек? Для чего он живет? Зачем?

— Дорогой мой, что же тут неясного? Живет, потому что он живой. Потому что у него инстинкт жизни. Так что эти философские вопросы бесполезно поднимать — зачем да почему.

— Короче говоря, вы, как большинство хирургов, были и остаетесь сугубым материалистом.

— Да, сугубым материалистом.

— И ваш материализм не поколебался с годами? Не возникло у вас желания поверить в Бога?

— Нет, не возникло. Я бы с удовольствием поверил в Бога, потому что это очень хорошо. У меня есть знакомые, которые верят. И особенно когда мне было очень скверно перед операцией, так славно было бы поверить в Бога. Но я не нашел для него места.

— Вы, как Лаплас, не нашли места для "гипотезы Бога"… Что вы думаете о происшедшем и происходящем на территории бывшего Советского Союза в целом и Украины в частности? И чего ожидаете в дальнейшем?

— Ничего хорошего я не ожидаю. Будет долгая стагнация. Очень долгая. Славянский народ и при царе был не высший сорт, а коммунисты его окончательно испортили. И привести его теперь к необходимым стандартам очень трудно.

— А не была ли в процессе преобразований последних лет допущена какая-то роковая ошибка?

— Роковых ошибок я не вижу. Коммунизм был ошибкой… Разучились работать… Вот недавно Светлана Сорокина беседовала с вашим вице-премьером по сельскому хозяйству Куликом. У него одна программа: дайте то, дайте это! Еще в 1989 году, когда я был в Верховном Совете СССР, я полазил по закрытым библиотекам и вычитал страшные факты: на производство миллиона тонн зерна Советскому Союзу требовалось в 10 раз больше тракторов и комбайнов, чем другим странам. Ввиду отвратительного качества и безобразной эксплуатации этой техники. Так вот я тогда еще подсчитал, что практически при советской системе, колхозной и государственной, никогда страну не накормить, не обеспечить. И вот теперь они — Кулик и другие — опять призывают к тому же самому. Конечно, я понимаю, что по мановению волшебной палочки фермеров не создать, но возвращение к старой системе — это просто безумие.

— И все-таки верите ли вы в то, что мы — и Россия, и Украина — сумеем выбраться из той дыры, в какую угодили?

— Рано или поздно мы, конечно, из нее выберемся. Хотя до высоких стандартов не дойдем. Причем Украина могла бы выйти из тяжелой ситуации быстрее, чем Россия, но у нас тут начальники еще более тупые, чем в Москве… А впрочем, они тупые в равной степени.

— В каком направлении надо двигаться? У вас ведь всегда были свои, оригинальные рецепты относительно решения неразрешимых проблем.

— Все, что надо делать, давно известно. Вопрос упирается в то, что я сказал о самоорганизации. Социум — это сложная система, где огромное количество взаимодействующих факторов. Препятствий возникает так много, что все время приходится отступать. А идеи всем известны. В России очень много мудрых экономистов. Я уважаю всех основных — Гайдара и других деятелей этого направления. Они образованные люди. Но я не уверен, что они трезво оценивают стоящие перед ними трудности. Им кажется: достаточно создать хорошую программу. Я же считаю: хорошая программа, которую можно было бы реализовать на практике, — цель недостижимая. Надо смириться с тем, что процессы усовершенствования будут происходить очень медленно. Поколение должно смениться… Кроме того, человек по своей биологической природе весьма сволочное существо. А тут еще эти 70 лет… Совесть у людей абсолютно пропала… Помочь делу могла бы религия, но она у нас, видимо, еще долго не привьется. К тому же православная религия очень неважная. Идея соборности — это почти идея колхоза.

— Каковы сегодня ваши научные интересы? Над чем работаете?

— Интересы как раз сводятся к построению моделей общества, моделей психики. То есть интересы у меня не менялись уже довольно давно. Ну и, конечно, медицина интересует в какой-то степени…

— А что с литературной деятельностью? По-видимому, с тех пор как вы перестали оперировать, исчезла и тяга к беллетристике — нет тех острых философских переживаний, того запредельного драматизма, из которых вылепились "Мысли и сердце"?