Сергей Щепетов - Люди Быка

Разумеется, Семен принялся выяснять причины столь странного влияния соленосов на местное общество. Оказалось, что решительно ничего странного в этом нет: «Как река вбирает в себя мелкие ручейки, становясь все более полноводной, так ватага снабженцев по мере продвижения вперед вбирает в себя все новых и новых членов. Все еще ничего, пока не сойдутся на лесных тропах три старых приятеля – Филя, Миля и Киля. Живут они в разных местах, и каждый год отправляются за солью. Как только друзья встречаются, поход приобретает характер нашествия: в попутных деревнях выпивается все, что можно пить, мужчины подвергаются физическому насилию, а женщины – сексуальному. По отбытии славных витязей старейшины считают долговые зарубки, мужики – выбитые зубы и сломанные ребра. Посчитав же, принимаются пороть своих согрешивших жен и дочерей – в качестве моральной компенсации.

В общем, идти следом за героями Семену быстро надоело – голодно, противно и почти вдвое дальше. Он принялся выведывать более короткие пути. Пару раз они чуть не заблудились, но в целом продвижение сильно ускорилось. В конце концов усталые и оголодавшие путники оказались в последнем перед степью населенном пункте, название которого условно можно было озвучить как «Пендюрино». Деревушка не большая и не маленькая – примерно на сотню жителей. От прочих ее отличало, пожалуй, несколько избыточное количество строений и оборудования для производства и хранения пива. Разведывать обстановку Семен начал еще на подходе – быть выгнанным в лес на ночь глядя ему не хотелось. Группа старух, волокущих хворост, доходчиво объяснила Семену, что… Ну, в общем, перевести то, что они сказали, можно было так: эти самые соленосы никуда не делись, торчат в деревне и двигаться не желают. Семен принял решение – где наша не пропадала!

На гургула с ручным лешим и лысой женщиной туземцы не обратили почти никакого внимания. Несмотря на вечерний час, из-под навеса над током доносился разноголосый храп. Поскольку погода была безветренной, при приближении обычные деревенские запахи перекрыл аромат перегара, мочи и пота. Не меньше полутора десятков мужиков спали под навесом на охапках ячменной соломы, а то и просто на голой земле.

– Зря пришли, – оценил обстановку Семен. – Похоже, клоунов тут и без нас хватает.

Праздного любопытства ради, он захотел обойти человеческое лежбище по кругу, но круг этот замкнуть не смог.

– Гургул! – раздался хриплый голос за его спиной. – Гургул тарах-тибидахнутый!

Семен оглянулся. Перед ним стоял детинушка лет тридцати. В засаленной до безобразия рубахе и штанах. Был он примерно с Семена ростом, но явно тяжелее, в том числе и из-за довольно заметного брюшка. «В будущем данную форму назовут „пивной живот" – мысленно усмехнулся гургул. – Чего ему надо?»

– Эх, дубинушка, ухнем! – промычал детина и начал придавать ускорение своему орудию.

«Однако, – озадачился Семен. – Вообще-то, у него в руках ствол березы вместе с корнем. Всякие отростки, естественно, давно обломаны, так что эта деревянная дура напоминает просто первобытную палицу. И что, он собирается меня ею бить? Первый поединок с неандертальцем в этом мире занял времени вроде бы меньше, чем один замах данного оппонента. А ведь с тем хьюггом мы успели обменяться добрым десятком ударов».

Семен чуть подался в сторону, и сучкастое корневище просвистело мимо.

– Подернем – сама пойдет! – ободрил себя детинушка и вновь, поднапрягшись, начал разгонять свое приспособление – уже с другой стороны.

– «…Много песен слыхал я в родной стороне, – печально сказал ему Семен. – В них про радость и горе мне пели…»

Он не спеша сменил опорную ногу, выдохнул воздух и врезал незнакомцу правой снизу в челюсть. Тот постоял пару секунд в задумчивости, а потом уронил оружие и рухнул на землю.

– «…Из тех песен одна в память врезалась мне – это песня рабочей артели…» – продолжил цитировать Шаляпина Семен. – Сам ты тарах тибидахнутый – чуть палец из-за тебя не выбил!

Народ между тем начал просыпаться. Он кряхтел, кашлял и шумно испускал газы.

– Гургулы наших бьют, – отметил бородатый всклокоченный мужик и протяжно зевнул. – Может, осталось чего?

– Отапел, что ли?! – удивился другой. – Вчера все дотибидахали. Давай, собирайся – рассвет уже мапится!

Надо сказать, что почти все мужчины здесь были, по местным меркам, довольно крупные и широкоплечие. Совсем уж молодых мало, в основном лет по 25—30. Один из них пихнул в бок соседа, продолжавшего безмятежно дрыхнуть:

– Киля, вставай, тапом те в капу!

– Пошел в мапу! – ответил Киля. – Куды в таку рань?!

– Вставай, тап тибидахнутый! Миля выпить примапил!

– Наливай! – взвился было разбуженный, но быстро понял шутку, опустился на место и простонал: – М-м-м, башка тапится!

– У всех тапится, – пробурчал кто-то с краю. – А тибидахать надо – вчерась порешили!

Какой-то совсем уж зачуханный ватажник, отдыхавший даже без подстилки, обратился к Семену:

– Слышь, гургул, что стоишь, как тап мапий?! Воды бы принес – вишь, как людям тапово.

– Тибидахал я ваши капы! – гордо ответил Семен. – Капить надо меньше, мапы таповы!

– Ну, пускай леший твой или девка смапятся, – не отставал туземец. – Сушняк тапит, а тибидахать тап знает куда!

– А тапом в капу не хочешь? – лениво огрызнулся Семен и отошел в сторону.

Народ пробуждался, судя по всему, с великого перепою, но, несмотря на это, куда-то мужественно собирался. Кряхтя и охая, мужики справляли нужду (отойдя на пару шагов в сторону), поправляли плетеную обувь, пристраивали за спиной пустые мешки, разбирали копья-рогатины. Тот, которого Семен отправил в нокаут, очухался, встал на четвереньки и начал блевать. Спустя некоторое время он прекратил это занятие, уселся на землю, взялся руками за голову, обвел присутствующих задумчивым взглядом и изрек:

– Тибидахал я такую тапню! Мы за народ мапимся, капами своими тапим, а нас!.. А они!.. Отапели совсем! Да пошли все в мапу, тапом им в капу!

Народ прекратил сборы и стал переговариваться в том смысле, что, мол, действительно, это не жизнь, а сплошной тарах и даже тибидах! Обсуждение становилось все более оживленным и возмущенным. Суть его Семен улавливал с трудом, но постепенно стало заметно, что в толпе все обращаются, в основном, к широкоплечему белобрысому парню, опухшая рожа которого покрыта веснушками. Наконец общее решение было принято. Звучало оно примерно так:

– Верно говорит Филя: как тарах, так тибидах, а как тапом в мапу, так тибидах тарах!

Порешив на этом, мужики начали составлять обратно в пирамиду свои рогатины и снимать заплечные мешки. Миля и еще двое парней куда-то отправились – уверенным, но не очень твердым шагом. С собой они прихватили кособокий глиняный кувшин с обколотым горлышком. Минут через пятнадцать они вернулись: посудину Миля держал двумя руками перед собой, боясь расплескать содержимое. Народ приветствовал прибывших радостными криками. Суть их сводилась к утверждению, что Миля, в отличие от некоторых, настоящий тал, и с ним можно тибидахать любой тарах.