Марина и Сергей Дяченко - Рубеж. Пентакль

Сэнсей прямо-таки увидел внутренним взором, как мастер Фынь Крученик-младший лезет вверх по колодцу, упираясь в стенки наподобие человека-паука. Не оглядываясь, лягнул кирпичную кладку. Ничего не изменилось, только боль в лодыжке усилилась.

– О хорошем! – надрывался Эскулап. – О счастливом! Привлекайте на нашу сторону добро и свет! Небо, солнце, золотистые закатные лучи…

– Куча денег, – пробормотала Джульетта. – Не подумать ли нам, каждому, о десятке-другом тысяч долларов?

– Не подумать! – рявкнул Эскулап. – О возвышенном, о духовном!

– О давно ушедшей молодости, – ухмыльнулся Доцент.

– Вы не стараетесь, – упрекнул его Эскулап. – Пентакль, между прочим, ваша идея!

– Белый Бим Черное Ухо, – отозвался Доцент, глядя через плечо Сэнсея на замурованную дверь. – Есть двери, которые не открываются.

– Давайте помолимся, – предложила Джульетта.

– Что? – спросил Эскулап и вдруг побледнел до синевы. Он и прежде не был румян – но теперь и вовсе перешел в черно-белое изображение, будто картинка на гаснущем экране монитора.

– Помолимся, – робко предложила Джульетта. – Я имела в виду, что…

– Нет! – Эскулап смотрел, не отрываясь, на Доцента. – Бим… Я же собаку утром не выводил!

Он вытянул вперед руки, сжимая ладонь Джульетты так, что дамочка пискнула, и руку Доцента, который молча попытался высвободиться, но не смог. По цепи из пяти звеньев пробежала ощутимая дрожь.

– Собаку?! – выкрикнула Джульетта. – У меня дочь вечером приедет от бабушки – без ключей!

Дрожь в цепи сделалась сильнее.

– Иудеи и христиане, – пробормотал Доцент себе под нос, – считали пентакль первой из Семи Печатей, которые представляли собой тайное имя Бога…

Пять замков из крепко сжатых ладоней дрожали и почти соприкасались.

– Путеводи меня в правде своей, – сказал Аптекарь неожиданно для себя.

– Что?!

Аптекарь не ответил. Он смотрел на Джульетту. Она вдруг оказалась очень высокой – на полголовы выше мужчин.

Эскулап, Доцент и Сэнсей разом глянули сперва вниз и почти сразу – вверх. Ноги Джульетты в открытых туфлях не касались битого кирпича. Джульетта медленно, как величавый дирижабль, поднималась к небу, увлекая за собой Эскулапа и Доцента.

Сэнсей подпрыгнул и завис в воздухе. Аптекарь опередил его на долю секунды. Держась за руки, они поднимались все выше, скользили мимо серые стенки колодца, и где-то на темном дне осталась замурованная дверь – из тех, что не открываются.

Пятеро плыли над городом, взявшись за руки. Внизу сменяли друг друга светло-зеленые и темно-зеленые кроны, черепичные скаты и темные от времени шпили, и скучные плоские крыши, покрытые битумом, и веселые кошки на карнизах, и белье на веревках, и старушки на скамейках, и лаковые потоки машин, и матовые лужицы городских прудов, покрытых ряской.

– Как парашютисты, – сказала Джульетта.

– Как эстонские парашютисты, – уточнил Доцент. – Очень медленно падаем.

– Я не понимаю, куда мы летим? – обеспокоился Эскулап.

– Хотите об этом поговорить? – весело предположил Аптекарь.

А Сэнсей ничего не сказал. Он смотрел вниз и думал, что даже Фынь Крученик-старший, не говоря уже о его сопливом наследнике, никогда не совершал подобных полетов.

…Радуясь культуре общения и развитию частного предпринимательства, Сэнсей миновал два абрикосовых дерева, детскую площадку с песочницей и свернул к арке, выводящей к метро. Заскочил сначала в булочную; в «гипермаркете», страдающем, судя по названию, манией величия, купил ряженки. Выйдя на улицу, столкнулся с незнакомой дамочкой, бледной от недосыпа, чье миловидное в общем-то лицо было подпорчено брезгливой и усталой миной. Дамочка нарядилась в летний кардиган, призванный скрывать полноту.

– Прошу прощения. – Он уступил дорогу в полной уверенности, что дамочка брякнет нечто вроде «Смотреть надо, куда идете!».

Дамочка и хотела что-то подобное сказать, но удержалась. Кивнула с достоинством. На чуть тронутых помадой губах появилась тень улыбки; прижимая к груди пачку кофе «chibo», дамочка пошла дальше по своим делам, и Сэнсей, задержавшись на минутку, глянул ей вслед.

Тем временем открылась дверь подвала, наполовину утопленная в асфальте, и оттуда, как из подземного узилища, появились пленник и конвоир. Пленник, в котором с полувзгляда угадывался матерый сантехник, шел впереди, невнятно бормоча про плановую проверку коммуникаций и «этого куркуля Данилыча». Конвоир, очень довольный, шагал следом, воинственно выставив перед собой небольшую бороду.

…Аптекарь отыскал сантехника, как и предполагалось, в катакомбах под шестым домом и вцепился в добычу хваткой бульдога. Как обрадуется жена, когда вечером обнаружит, что бачок, неделю страдавший недержанием, снова корректен и сдержан!

Мимо прокатила машина к повороту на Тебелинку. Сидящий за рулем Эскулап только что принял решение круто поменять жизнь и для начала просто уехать на дачу, пожить там месяц в тишине и покое и, может быть, начать писать мемуары…

…Третья пара – свои, истфак. Четвертый курс, Французская революция. Можно будет отдохнуть душой, даже рассказать кое-что сверх программы. Робеспьер, Марат, Дантон… Доцент шагал, никуда не торопясь, и на секунду остановился перед девочкой, рисующей мелом прямо посреди тротуара.

– Смотри, толкнет кто-нибудь, – предупредил по-отечески. – Бывает, люди торопятся, под ноги не глядят, вот и толкаются…

Девочка посмотрела на него снизу вверх. На светло-сером тротуаре она рисовала небо – солнце, луну, облака и много-много звездочек.

Пятиконечных.

С разных концов улицы за девочкой, стесняясь собственного интереса, внимательно следили четверо мальчишек.

Один вдруг засмеялся, и смех расплескался от угла до угла.

Послесловие

Владимир Бычинский

Urbi et orbi, или Городу и миру

I. География

«Чудный город Миргород! Каких в нем нет строений!»

Как бронзовой золой жаровень,Жуками сыплет сонный сад.Со мной, моей свечою вровеньМиры расцветшие висят.

И, как в неслыханную веру,Я в эту ночь перехожу,Где тополь обветшало-серыйЗавесил лунную межу,

Где пруд как явленная тайна,Где шепчет яблони прибой,Где сад висит постройкой свайнойИ держит небо пред собой.

II. Математика