Джон Бойд - Опылители Эдема
— Благодарю вас, доктор. Я так счастлива, что вы поступили именно так. Я не хотела бы, чтобы мой запрос бросил тень на качество работы вашей команды.
Чисто рефлекторно он улыбнулся в ответ, кивнул и пошел прочь, оставляя ее — она ликовала, сознавая это, — в окружении группы сконфуженных властолюбцев, которые видели улыбки, но не слышали слов.
В эту пятницу рынок власти потрясут толки о курсе ее акций.
Неделя, начавшаяся суматохой, вызванной получением доказательства общения тюльпанов и высевом семян клумб С на участки G и Н, пролетела быстро, но кульминация пришлась на четверг, когда самые взрослые цветы клумб А вели дальнобойную залповую стрельбу по самым новым участкам J, К и L, посылая семьдесят процентов своего боезапаса на расстояние тридцать пять метров.
— Ого! — говорил Хал, собирая недолетевшие семена с брезента. — В следующем месяце нам надо подумать о брезентовой стене вдоль ограды земельной компании, иначе в августе они будут собирать говорящий хлопок.
Мучившая их тайна раскрылась во вторник на следующей неделе. Хал вошел в ее служебное помещение с интригующим выражением на лице.
— Фреда, показываются новые ростки. Для меня непостижимо, что на клумбы Е не упал ни один недолет, но там и в самом деле не выскочило ни одного нового ростка, а геометрия точна.
— Может быть, все недолеты оказались на разделительной полосе, — предположила она.
— Может быть, но я подозреваю, что дело сделали эти твари. Клумбы А ждали благоприятного ветра для стрельбы широким фронтом, но даже если это так, подобная точность означает либо, что каждый тюльпан является математиком-чародеем, либо, что где-то в клумбе есть центральная станция управления огнем.
— Это невероятная мысль, — продолжал Хал, — но другая моя мысль еще страшнее. Если каждый тюльпан рассчитывает перед выстрелом траекторию полета своих семян, это означает, что их средние умственные способности выше моих. Я ничего не имею против преклонения время от времени перед каким-нибудь гением, но мне ненавистна мысль, что абсолютно у всех них мозгов больше, чем у меня… При стрельбе семенами они даже мужчинам определили места в своих гаремах совершенно правильно.
— Размещение мужчин — это случайности стрельбы, — сказала Фреда. — Женщины превосходят мужчин по количеству семян в коробочке в отношении тридцать к двум.
— Я принимаю это как рабочую гипотезу, — сказал он. — Но начинаю чувствовать, что здесь что-то не так. Взгляните, Фреда, вы это видели?
Он остановился возле ее рабочего стола, быстро перебирая почту, и вытащил бандероль с пометкой «К исполнению».
Она открыла пакет. Гейнор читал бумаги и направил их ей обычной почтой, что было отклонением от обычной процедуры, означающим либо отсутствие срочности, либо небрежность. Внутри пакета было четыре ленты и письмо от руководителя Бюро Лингвистики, которое, если не обращать внимания на разные напыщенные словечки, гласило: «Мадам, тщательный анализ приложенных лент не обнаружил заслуживающего внимания повторения фрагментов записей».
Она протянула письмо Халу, который прочел его и в подавленном настроении почти повалился на стул; он был так жалок, что она подошла к нему и положила руку ему на плечо. Он поднял взгляд, с трудом улыбнулся, на мгновение обхватил ее за талию, потом хлопнул в ладоши и встал. Идя к двери, он сказал:
— Не расстраивайтесь, Фреда. Правда, даже придавленная к земле, поднимется вновь, как неравносторонний многогранник.
Глядя на тюльпаны через открытую дверь, он заговорил, продолжая прерванный разговор:
— Так вот, здесь что-то не так. Любая клумба — это мозг, каждый тюльпан — его ячейка, и чем больше вырастает этот мозг, тем сообразительнее становится, превращаясь в огромное безнравственное животное, которое играючи сможет нас уничтожить.
Он высказал мысль, над которой следовало бы подумать, но его объятие пробудило в ней такие чувства, которых прежде она никогда не испытывала. Какой-то теплый и влажный сирокко подул из жарких Сахар ее существа и стал наигрывать беззвучные пиццикато на ее позвоночнике, срывая с него низкие ноты самыми последними. Она услыхала собственный голос, прозвучавший с какой-то необычной интонацией;
— Хал, это девочки из Старого Города дали вам имя «Эль-Торо»?
В ответ он вскинул голову, жестом и взглядом подчеркивая, что ее предположение никак не может соответствовать истине, и, опуская взгляд, сказал:
— Вовсе нет. Я не притрагивался ни к одной девушке с тех пор, как вы поцеловали меня.
— Какой вы впечатлительный.
— Из вашего поцелуя родился «Карон канкан».
— Я полагала, что его сочинили цветы.
— Этот флорианский компьютер сочинил всего четыре ноты, однажды утром, когда вы проходили мимо. Ваша песня целиком моя, а вы никогда ее не слышали.
— Я поступила неосмотрительно, Хал. — Ее голос обволакивал его и своими призывными нотками манил к ней.
Она выдержала паузу и с мексиканским акцентом мягко добавила:
— Сыграй мне свою мелодию, мой мальчик, когда приду к тебе, лишь сумерки окрасят в розовый цвет саманные стены. — А затем своим голосом сказала: — Если в вашей песне есть хотя бы половина вашего шарма, я буду танцевать канкан под вашу мелодию в следующую субботу в Мексикали.
— Боже мой, в следующую субботу! — Он был в полном отчаянии. — В пятницу я должен поехать в Лос-Анджелес, чтобы сделать запись, и не собирался играть в заведении. Я расторгну контракт, хотя мой отец и нуждается в деньгах.
— Нет, этого вы не сделаете, — сказала она. — Мы перенесем наше посещение кафе на следующую субботу, на восемнадцатое. Вот, я делаю пометку в календаре. А теперь марш отсюда.
Как только он ушел, Фреда вернулась к своему столу и сидела, витая в облаках.
Какое-то мгновение они стояли друг перед другом нагие, отбросив всякое притворство, и каждый осознавал тайную мысль другого о безнравственности их поступка, но их глаза вступали в соглашение, все пункты которого были совершенно понятны. Она смущенно поежилась от своего мысленного грехопадения, ощущая, как бедра налились какой-то тяжестью, влагой и теплом в предвкушении свидания и четырех с четвертью порций мартини.
Ослабевая, большая волна чувств отхлынула, выбросив ее на сушу. Заключенного договора уже не существовало; то, что ей представлялось откликом юноши на томление ее души, выглядело теперь всего лишь естественным порывом мужчины, осознавшего пробуждение ее женственности. Она никогда не принесет свою душу в жертву бессмысленному позору. Она приблизила к себе Полино ради Пола, но было бы безумием по доброй воле поджариваться на вертеле под звуки диссонансной музыки. На это она не пойдет. Жить — это больше, чем танцевать, и перед лицом неизбежности она собрала воедино всю решимость, на какую была способна, твердо сказав себе, что танго, этот танец только для двоих, — не для нее.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});