Константин Малахов - Молния среди леса

Внутри была не кромешная тьма, но рассмотреть что-то детально было трудно, поэтому первым вопросом стал свет.

– Митт, будьте любезны, попробуйте открыть нам дверь, возможно где-то рядом висит запасной ключ, – донесся до меня как всегда точный и правильный совет Костомарова. Словно я сам бы не догадался. После того, конечно, как поискал бы лампу.

Света из оконца хватало, чтобы видеть дверь. Я уже шарил вокруг взглядом в поисках классического гвоздя с висящим ключом, но увидел, что дверь заперта на засов изнутри. Ну что ж, так даже легче.

Открыл. Корней Аристархович не спеша вошел, вращая головой в изучении внутреннего убранства, а оно было пускай небогатым, но не совсем деревенским.

Возле стены стоял красивый резной секретер. Я прищурился, рассматривая его получше, но тут док уверенно прошагал к противоположной от вторжения стене, чем-то лязгнул и в комнату хлынул свет.

– Надо же, – хмыкнул он. – Ставни с запиранием изнутри. Оказывается, я тут не один такой.

Тот самый секретер тут же постарел, обнажив свои морщины на лаке и потертости, но оставался все таким же красивым. Возле него стоял стул с вогнутой спинкой, который очень шел секретеру. Обязательная печь было уставлена глиняными горшками, наполненными землёй. Между ними теснилось ведро, в котором лежал большой термометр.

Я покосился на доктора. Тот с большим внимаем отнесся к этим предметам. Я перевел взгляд на остальных членов нашей комиссии. Наседкина мяла пальцами край кофты и осторожно смотрела по сторонам, председатель же был спокоен и задумчиво смотрел вперед себя. Все еще стоял запах, синтезированный доктором, но уже не такой концентрированный.

Мои глаза не останавливали анализ помещения: пальто висящее на крючке в стене (не на гвозде), табурет со стоящим на нем тазике с водой. Рядом маленькая тумбочка, на которой тускло отсвечивало зеркало, отражая в себе лежащую рядом бритву и кусок кожаного ремня. Все эти обычные бытовые детали, из которых состоит повседневный образ жизни, почему-то заставили меня задуматься.

– Стойте! – подавившись собственным криком, я закончил шепотом. – Подождите. Видите пальто на крючке? А дверь, кстати, была заперта.

Я выдержал паузу глядя на нахмурено удивленные лица:

– Изнутри, на засов.

Мы снова все переглянулись. Ясно было одно – хозяин где-то внутри этого дома.

Я посмотрел на лестницу, приставленную ко входу на чердак. Корней Аристархович тоже взглянул на нее, потом на меня и одобрительно кивнул.

Я с максимальной осторожностью подошел к лестнице и взялся за деревянные перекладины. Очень медленно поставил ногу на первую ступень. Хотя, если хорошо подумать, мы уже нашумели более чем достаточно, но вдруг меня там кто-то подстерегает. Я старался снизу осмотреть чердак. Темно там не было, но обзор мой был слишком уж ограничен. Я думал, как будет лучше – вылезти аккуратно или же выпрыгнуть как…черт, помнил же классное выражение…ах ну да – чертик из табакерки. Получилось нечто среднее – высунув голову в проем и убедившись, что никого нет, я быстро забросил остальную часть туловища.

На чердаке было тепло, комфортнее, чем внизу. Крыша изнутри была утеплена чем-то вроде соломы, только очень толстой. Скорее всего – это камыш. В наклонной крыше было прорезано достаточно большое окно, сквозь которое помещение заполнял яркий свет. Я медленно зашагал в сторону этого светлого пятна. Глаза уже все увидели, но мозг еще удостоверялся в чем-то, складывал факты и не давал отвести взгляда.

Под окном стоял простой деревянный стол. На нем разместилась медная лейка, еще один термометр, несколько непонятных мне приборов со шкалами и лист бумаги, придавленный чернильницей. На длинной железной ноге крепилась необычно большая лампа. Нечто вроде моей лампы Коулмана, только больше, с железными шторками по бокам и фиолетовым цветом стекла. Прямо под небесами находился деревянный ящик, засыпанный рыхлым грунтом, похожим на куски коры и оттуда произрастала чудеснейшая, красивая своей аккуратностью цветков, четкостью линий, и контрастов соцветий и простого гладкого стебля – орхидея. Рядом, тихонько покачиваясь, свисал с потолка Хуртинский.

Последующие минуты для меня расплывчаты, видимо сознание решило пощадить и поскорее стереть все ужасные моменты. Словно я был случайным прохожим и лишь мельком видел происходящее. Костомарову залезть на чердак было сложно, старик-председатель снова впал в полукоматозное состояние, и лишь Галина Ивановна с легким кряхтением влезла на чердак, откуда-то взяла нож, сняла труп на пол. Или я ей помогал? Вот опускали его с чердака мы вместе, прямо в сильные руки доктора и подрагивающие Игната Никитовича. Док производил осмотр, старик крестился, Наседкина спокойно смотрела ни умершего и лишь еле заметно покачивала головой. Я машинально подошел к орхидее. Красивая, необычного красноватого оттенка. Видимо, все эти приборы и окна служили этому цветку. Рука сама вытащила лист бумаги из-под чернильницы. Письмо, предсмертная записка.

«Дорогая Фимочка!

Столько дней я ждал встречи с тобой и все надежды на то, что священные слова не врут и встреча состоится. Пускай на небесах, на дне морском, или вообще за гранью всего этого – мне не важно. Я каждый день смотрю на твой портрет, помнишь тот что тебе сделали на набережной в Ялте? Он мне очень нравится. Такой вроде простой – без цветов, полутонов и прочих художественных деталей, но ты там такая живая, веселая, знакомая и любимая. Разговариваю с рисунком, да уж. Но Фима, с кем мне еще говорить? Всё и все что и кого мы знали – изменилось. Эта революционная волна словно краска – на кого попала, то отмыть уже трудно. И тебя она не пощадила, захлебнулась, моя бедняжка. Милая моя Фима, ты можешь спросить, почему я не решился на этот поступок раньше? Думаешь, собирался с силами, не мог решиться? Мог, еще как мог, но было у меня одно обязательство, перед тобой, да и перед собой. Помнишь, я как-то рассказывал про свои работы по цветам? Я еще тогда пообещал вывести новый сорт, в честь тебя. Причем не просто цветок, а цветок выросший в самом неподходящем и сложном для него месте – в русском лесу, холодном и одиноком. Как, наверное, и я. Дело шло трудно: мало света, холодно, об оборудовании и говорить нечего, хорошо прихватил с собой самое необходимое. И то, спасибо Павлу Мироновичу, доставил мне самое важное отдельной повозкой прям к поезду. Мне самому-то почти ничего не надо, в каком пальто приехал в том и ходил, ел что придется, даже не раздумывая. Трудно поверить, да? Когда-то я ругал повара за то, что эскалоп был без розовой серединки…