Михаил Емцев - Бог после шести

Ответить Худо они не успели. Дачу вновь потряс давешний вой. Задребезжали стекла. Погас свет. “Я же ввернул пробки”, — сердито подумал Виктор и вскочил со стула. Но его остановил крик Люси:

— Там, там, я же говорила! Она, она!

В голосе девушки звучало неподдельное отчаяние, боль. “Вот кто единственный здесь верит во все это по-настоящему”, — мелькнуло у Виктора. Мелькнуло и пропало, чтобы воскреснуть потом, намного позже, в горестных воспоминаниях.

Немая, выразительная, полная значения картина. Лунный свет на полу и застывшие фигуры притворяшек. Рука Люси с растопыренными пальцами протянута к окну. Второй рукой девушка прикрыла лицо. Согнутая фигура Худо. Маримонда съежилась, вобрала голову в плечи, будто ожидая взрыва. Пуф и Костя неподвижны, в легком оцепенении. Лунный луч неровен, ломок, бесконечно раздроблен на большие и малые плоскости в убранстве комнаты.

Виктор бросился к окну, куда тянулась рука Люси. Сзади услышал частое дыхание Тани.

На снежной поляне перед дачей взметнулся снежный столб. Неровный, колеблющийся, прозрачный. Сквозь него темнели кусты сирени, реечный забор, дорожка. Столб подсветился, будто на него упал свет прожектора. Затем внутри столба проявилось нечто. Неясная, расплывчатая фигурка, точнее, изображение ее заиграло в блеске кружащихся снежинок. Фигурка прояснилась и вырисовалась, становясь миловидной девушкой в черном купальнике с широким красным поясом. Девушка эта посмотрела на них серьезно, даже сурово. И раздалось:

— У-у-у, Люся-а-а-а!

Виктор вздрогнул. Столб снега опал, привидение исчезло. Через минуту все повторилось снова: снежный столб, девушка, завывание с четким обращением к Люське и темнота. Потом опять то же. Притворяшки прилипли к стеклам и комментировали спектакль. Только Люська сидела в глубине комнаты, закрыв лицо руками, и твердила:

— Не хочу, не хочу, не хочу! Не хочу к ней!

— Я ее знала, — сказала Маримонда. — Это Валя, Люськина подружка. Она погибла два года назад. Попала под электричку. Но почему в купальнике?

— Она такая в моем альбоме, — всхлипывая, сказала Люська. — Я часто на нее смотрела. Разговаривала с ней, плакала. Она даже снилась мне так. И вот…

“Сейчас ты вряд ли обнаружила бы это фото в своем альбоме”, — подумал Виктор. Он направился было вворачивать пробки, но свет в комнате вспыхнул сам. Привидение за окном тут же исчезло. Потом, в течение вечера, оно еще несколько раз появлялось, но уже не столь торжественно, и притворяшки перестали обращать на него внимание. “А, это Валька нашу Люську завлекает”, — говорили они и отходили от окна. Электрическое освещение работало исправно, на даче было тепло и уютно, на столе появился торт, мороженое, кофе. Только Люська, съежась, лежала на ковре, переживала.

— Дурочка, — сказал ей Худо. — Прекрати.

— Тебе хорошо, — ответила девушка, — а я очень боюсь, мне страшно. Я не хочу туда, к ней!

А потом вновь много танцевали, пели. Виктор отвел Худо в сторонку.

— Твой помощник действует классно, — сказал он, — но ты скажи, чтоб он прекратил.

— Что прекратил?

— Это кино на снегу. Ведь Люська верит!

Худо взял Виктора за плечи:

— Слушай, Солдат, а я ведь тоже верю. Понимаешь, верю! Мне наплевать, что там, в подвале, работает кинопроектор и вентилятор выдувает снег. Наплевать, понимаешь? Хоть я сам над этим трюком трудился, может, не один день. Раз мы это делаем, значит, оно нужно. Значит, оно есть и действует через мою волю. Ты понимаешь, Солдат? Есть привидение, есть! Человек не может придумать ничего такого, что бы уже не существовало в природе. Мы только расшифровываем и формулируем символы, не более того. Понял? Покойница является по-настоящему, верь мне. Хоть и подстроено нарочно. Я стащил у Люськи фото, так-то, а привидение все-таки есть!

После этого короткого разговора с Олегом Виктор только растерянно поморгал глазами и, бормотнув “знаешь ли”, отошел в сторону. Шипела пустая магнитофонная лента, ползла” наматываясь на бобину, а Виктор рассуждал:

“Как же так? Все привычное, знакомое, все, что я делаю, мое, родное, и вдруг — не совсем мое? Совсем не мое? Глупость какая-то! Я человек, у меня — воля, цель. Я делаю что хочу, точнее — если мне позволяют делать. И вдруг заявление: я делаю не сам, а… Черт знает что! Трюк есть трюк, это куда ни поверни — трюк. А они говорят, им наплевать на трюк. А главное — что́ он значит. Да ничего не значит! Фокус-покус, больше ничего. И все. И точка”.

Расправившись с идеями притворяшек, Виктор почувствовал себя гораздо лучше. Однако ж на душе остался осадок. Червячок сомнения и раздражения нет-нет да поднимал голову.

А на даче тем временем опять что-то происходило. Виктор своими глазами видел, как кресло, на котором сидел Пуф, начало расти. Вздулись подлокотники, обволакивая растерянного парня, возвысилась и вытянулась спинка, набухли, слились в толстое основание ножки кресла. Не успел Пуф прийти в себя, как оказался заключенным в зеленоватую упругую массу, стремительно тянувшуюся вверх, к потолку. Толстый ствол поднимался и поднимался, прорываясь сквозь гирлянды и фонарики, пока голова растерянного Пуфа в ожерелье кружевного воротника, напоминавшая фантастический цветок, не уперлась в крашенные белилами доски.

— Ой! — сказал Пуф. — Оно, кажется, просится наружу, на улицу!

Из ствола во все стороны стрельнули зеленые ветки, из веток высунулись веточки с листьями. На ветках повисли апельсины.

Притворяшки захлопали. Виктору дерево тоже понравилось. Маримонда и Таня начали срезать апельсины.

— Судя по всему, Пуфик преуспеет в семейной жизни. Жизнь и потомство его будут подобны этому разросшемуся дереву, — толковал Худо.

— Ствол, конечно, несомненный знак мужества, — согласился Костя, — но есть и ограничения. Потолок, в который уперся Пуф, о чем-то говорит.

— Да, это точно. Не дадут развернуться Пуфику доски. Доски — бывшие деревья. Трупы деревьев преградят рост молодого дерева.

“Галиматья”, — решил Виктор.

Костя-йог подошел к аппарату для криков в бездну. Остальные молча наблюдали за ним и держались в отдалении. А Худо, присев на корточки, закрыл голову руками. Пуф из-под потолка кричал, чтобы Костя остановился, не смел ничего такого делать.

“Что они так переполошились?” — сонно подумал Виктор. Похоже, какое-то время он отсутствовал и пропустил нечто существенное.

Меж тем Костя присел на корточки перед граммофонной трубой и показал ей язык. Скорчил рожу. Вытаращил глаза. Захохотал и плюнул. Плевок шлепнулся на кофейную мельницу. Виктор рассмеялся, а притворяшки закричали: