Альфред Бестер - Тигр! Тигр! (Tiger! Tiger! / The Stars My Destination)

– Что это за порок?

– Тебе незачем знать. Это все, что у нас есть общего с Формайлом.

– Значит, он испорчен? Я почувствовала. Как Борджиа, ты сказал. Безнравственный Борджиа, с черными глазами и печатью на лице.

– С печатью?

– Да. Я видела какие-то линии… не обычную электрическую сеть нервов и мышц. Что-то еще на это накладывается. Это поразило меня с самою начала. Фантастическая, чудовищно порочная печать… Не могу описать ее. Дай мне карандаш. Попробую нарисовать.

Они остановились перед чипенддейльским секретером. Престейн достал плиту оправленного в серебро хрусталя. Оливия прикоснулась к нему кончиком пальца. Появилась черная точка. Она повела палец: точка превратилась в линию. Быстрыми штрихами она набросала кошмарные завихрения дьявольской тигриной маски.

Саул Дагенхем покинул затемненную спальню. Через секунду ее залил свет, излучаемый одной стеной. Казалось, гигантское зеркало отражало покои Джизбеллы, но с одним причудливым искажением. В постели лежала Джизбелла, а в отражении на постели сидел Дагенхем. Зеркало было на самом деле свинцовым стеклом, разделяющим две одинаковые комнаты. Дагенхем только что включил в своей свет.

– Любовь по часам, - раздался в динамике голос Дагенхема. - Отвратительно.

– Нет, Саул. Нет.

– Низко.

– Снова нет.

– Горько.

– Нет. Ты жаден. Довольствуйся тем, что имеешь.

– Богу известно, это больше, чем я когда-либо имел. Ты прекрасна.

– Ты любишь крайности… Спи, милый. Завтра едем кататься на лыжах.

– Нет, мои планы изменились. Надо работать.

– Саул… ты же обещал. Достаточно работы, волнений и беготни. Ты не собираешься сдержать слово?

– Не могу. Идет война.

– К черту войну. Ты уже пожертвовал собой. Что еще они могут требовать от тебя?

– Я должен окончить работу.

– Я помогу тебе.

– Нет. Не вмешивайся в это.

– Ты мне не доверяешь.

– Я не хочу тебе вреда.

– Ничто не может повредить нам.

– Фойл может.

– Ч-что?…

– Формайл - Фойл. Ты знаешь это. Я знаю, что ты знаешь.

– Но я никогда…

– Да, ты мне не говорила. Ты прекрасна. Так же храни верность и мне, Джизбелла.

– Тогда каким образом ты узнал?

– Фойл допустил ошибку.

– Как?

– Имя.

– Формайл с Цереса? Он купил его.

– Но Джеффри Формайл?

– Просто выдумал.

– Полагает, что выдумал… Он его помнит. Формайл - имя, которое используют в Мегалане. В свое время я применял к Фойлу все пытки Объединенного Госпиталя в Мехико. Имя осталось глубоко в его памяти и всплыло, когда он подыскивал себе новое.

– Бедный Гулли. Дагенхем улыбнулся.

– Да. Как мы ни защищаемся от внешних врагов, нас всегда подводят внутренние. Против измены нет защиты, и мы все предаем сами себя.

– Что ты собираешься делать, Саул?

– Покончить с ним, разумеется.

– Ради двадцати фунтов ПирЕ?

– Нет. Чтобы вырвать победу в проигранной войне.

– Что? - Джизбелла подошла к стеклянной перегородке, разделяющей комнаты. - Саул, ты патриотичен? Он смущенно кивнул.

– Странно. Абсурдно. Но это так. Ты изменила меня полностью. Я снова стал нормальным человеком. Он прижал лицо к стене. Они поцеловались через три дюйма свинцового стекла.

Море Спокойствия идеально подходило для выращивания анаэробных бактерий, редких плесней, грибков и прочих видов микроорганизмов, требующих безвоздушного культивирования и столь необходимых медицине и промышленности.

«Бактерия Inc.» была огромной мозаикой возделанных полей, разбросанных вокруг скопления бараков и контор. Каждое поле представляло собой гигантскую кадку. Сто футов в диаметре, двенадцать футов высотой и не более двух молекул толщиной.

За день до того, как линия восхода, ползущая по поверхности Луны, достигала Моря Спокойствия, кадки заполнялись питательной средой. На восходе – резком и слепящем на безвоздушном спутнике - их засевали. Следующие четырнадцать дней непрерывного солнца их лелеяли, прикрывали, подкармливали полевые рабочие в скафандрах. Перед заходом урожай снимали. Кадки выставляли на мороз и стерилизовали их в течение двухнедельной лунной ночи.

Джантация не требовалась для этой кропотливой работы. «Бактерия Inc.» нанимала несчастных, неспособных к джантации, платя им жалкие гроши. Это был самый непрестижный труд. Занимались им отбросы и подонки со всей Солнечной системы. И бараки «Бактерии Inc.» во время вынужденного четырнадцатидневного безделья напоминали Ад. Фойл сразу же убедился в этом, войдя в барак N 3.

Ему открылась ужасающая картина. Большое помещение прямо-таки ходило ходуном. Две сотни мужчин жрали, пили, сидели, лежали ничком, тупо смотрели на стены, плясали и горланили. Между ними сновали шлюхи и пронырливые сводники, профессиональные игроки с раскладными столиками, торговцы наркотиками, ростовщики и воры. Клубы табачного дыма перекрывала вонь пота, сивухи и Аналога. На полу валялись безжизненные тела, разбросанное белье, одежда, пустые бутылки и гниющая пища.

Дикий рев отметил появление Фойла, но он к этому уже был подготовлен.

– Кемпси? - спокойно сказал он первой искаженной роже, возникшей в сантиметрах от его лица. Вместо ответа Фойл услышал хохот. Он улыбнулся и сунул банкноту в 100 Кр. - Кемпси? - спросил он другого. Вместо ответа услышал проклятья. Он снова платил, проталкиваясь вглубь, спокойно раздавая банкноты в благодарность за насмешки и оскорбления. В середине барака он, наконец, нашел того, кого искал, «капо», огромного, чудовищно безобразного зверя. Громила возился с двумя проститутками и лакал виски, подносимое льстивыми руками лизоблюдов.

– Кемпси? - обратился Фойл на незабытом языке отродья городских трущоб. - Нужно Роджера Кемпси.

– Тебе ни шиша не нужно, - ответил громила, выбрасывая вперед огромную лапу. - Гони монету.

Толпа радостно взревела. Фойл оскалился и плюнул ему в глаз. Все испуганно застыли. Громила отшвырнул проституток и яростно кинулся на Фойла. Через пять секунд он жалко ползал по полу. Фойл давил его шею ногой.

– Нужно Кемпси, - ласково повторил Фойл. - Сильно нужно. Лучше скажи, а не то конец тебе, и все.

– В уборной! - прохрипел громила. - Отсиживается. Он всегда там…

Фойл презрительно швырнул ему в лицо остаток денег и быстрым шагом прошел в уборную.

Кемпси скорчился в углу, прижав лицо к стене. Он глухо постанывал в однообразном ритме, очевидно, не первый час.

– Кемпси?

Ему ответило мычание.

– Что такое, ты?