Андрей Жвалевский - Те, которые

– Не… хулигань! – он произнес сложное слово с первого раза, погордился собой и полез за бритвой.

Это оказалось очень сложным процессом. Пришлось аккуратно и медленно опуститься на четвереньки, а потом, следя за равновесием, засунуть голову под диван. Для обычного человека вся процедура заняла бы несколько секунд, но Богдану пришлось потратить гораздо больше времени. А главное – это потребовало полной концентрации внимания.

Нюша, которой надоело наблюдать за нерасторопным братом, лихо забралась на диван и решила пробежаться по нему на четвереньках. Он оказался слишком коротким и слишком скользким.

Богдан как раз выбрался на свет божий с бритвой в руках, когда прямо перед его носом на пол шлепнулось что-то маленькое и розовое. И немедленно завопило.

Он впервые в жизни перепугался до смерти. Нюша валялась перед ним на спине, а по ее голове струилась неправдоподобно алая жидкость.

Страх запустил мозг Богдана на полную мощность. Он вдруг все понял. Что алая жидкость – это кровь. Что его сестра очень сильно ударилась головой. Что она может даже умереть от этого. Что виноват только он. Что его будут ругать… но это как раз неважно. Главное, что маленькая Нюша по его вине вдруг перестанет жить.

И что он может все исправить.

Богдан схватил сестру в охапку, прижал к себе и зажмурился.

Мама бежала с кухни всего пару секунд, но ему хватило и этого. Когда она ворвалась в комнату, кровь уже остановилась. Нюша даже перестала реветь от удивления – так быстро ушла боль и стало хорошо.

– Нюшка! – Мама вырвала сестру у Богдана и с испугом принялась ее осматривать. – Что случилось?! Откуда кровь?

Нюша по тону мамы поняла, что дело плохо, и заревела с новой силой.

Мозг Богдана еще несколько мгновений продолжал работать на бешеных оборотах, и мальчик понял, что нужно делать. Он быстро мазанул кровью по носу.

– Н… Н-н-нюша играла… А у меня… к… к-к-кровь носом п-п-пошла… А она упала… Но не… с… с… с-с-с-с-сильно…

Говорить было тяжело, даже тяжелее, чем обычно. Простое слово «сильно» получилось только с третьего раза. Мама бросила на Богдана настороженный взгляд и умчалась с Нюшей в ванную. Там она быстро смыла кровь и убедилась, что с дочкой все в порядке, только небольшая шишечка на темени. Мама уже собралась прочитать сыну небольшую лекцию о том, что он большой, а сестренка маленькая, и что на него надеются… Но когда она вошла в комнату, сердце снова рухнуло куда-то к селезенке.

Богдан лежал на полу ничком, глаза его бессмысленно смотрели перед собой.

Врачи ничего не смогли сказать толком, хотя и откачали Богдана. Они вообще мало что понимали в этом мальчишке, который, по всем правилам медицинской науки, должен был всю жизнь провести в растительном состоянии.

– У него перед этим кровь носом пошла! – говорила мама, требовательно заглядывая в глаза усталому доктору. – Может, давление?

– Может, давление, – пожал плечами тот. – Хотя давление, наоборот, у него сейчас пониженное.

– Так что же нам теперь делать?

– Пусть отлежится у нас. Понаблюдаем, – доктору смертельно хотелось курить, а эта ненормальная мамаша все никак не могла успокоиться.

– А можно мне к нему?

Вообще-то было нельзя. Но доктору хотелось курить до рези в желудке.

– Идите, – сказал он, – под мою ответственность.

Богдан лежал на больничной койке непривычно ровно. Обычно он старался свернуться калачиком или хотя бы лечь на бок. Сейчас, похоже, сил не осталось даже на это. Лицо его было такое белое, что мама сразу хватила его за руку – проверить, теплый ли. Рука была прохладная, но живая. Мама погладила ее кончиками пальцев.

– Ты как? – спросила она шепотом.

– Н… нормально. А Нюша… как?

– Нюша с папой! Она раскапризничалась, мы не смогли ее привезти. Папа остался, а я с тобой. Болит?

– Н… нормально. А у Нюши… голова как?

– Да никак… То есть шишечка есть, но она быстро пройдет.

Мама почувствовала, как рука под ее пальцами чуть шевельнулась. Но больше Богдан ничего не говорил. А она и не спрашивала. Просто сидела и пела песенку без слов.

Богдан был уже достаточно большой, чтобы давать ему сильные обезболивающие. Это и спасло. Иначе вряд ли он – даже с его закалкой – выдержал бы. Вся боль, которая только может существовать в мире, обрушилась на него, как водопад из иголок. Некоторые иголки пробивали его тело насквозь то в одном месте, то в другом. Боль от них была острая и всегда неожиданная. Другие иглы – толстые и тупые – врезались в голову, в живот, в шею, в кости медленно и неотвратимо. Хуже всего оказались кривые иголки с крючками на кончиках. Они путешествовали по всему Богдану, разрывая нервы в лоскуты. Крючки тащили боль за собой, как пойманную рыбу – и боль билась, как рыба, насаженная на крючок.

Но лекарства вытащили Богдана. Сначала они укрыли его, как бронированным плащом, от новой боли. Потом принялись охотиться за иглами, которые уже застряли в теле. Лекарства растворяли одну боль за другой, и каждый раз это было ни с чем не сравнимое облегчение.

К вечеру Богдан смог свернуться клубочком и заснуть.

Видимо, лекарства обладали каким-то побочным действием, потому что сон вышел яркий и цветной. В нем даже были запахи. А когда Богдан прикасался к чему-нибудь, то чувствовал тепло, или прохладу, или шершавость, или мягкость.

Стоял яркий солнечный день, кажется, на бабушкиной даче, хотя дома в окрестностях не было заметно. Богдан сидел на широком белом диване. Сидел в свободной позе, развалившись. Перед ним стоял столик с его любимыми грушами, которые бабушка не разрешала есть, потому что сразу начинал болеть живот. Богдан взял самую большую грушу и откусил. Сладкий сок потек по подбородку. Живот не болел. И вообще ничего не болело!

А еще с ним кто-то разговаривал. Богдан все время пытался рассмотреть говорящего, но почему-то не мог. Собеседник неизменно оказывался не в фокусе, где-то сбоку. Но голос не менялся – шел ровно и уверенно.

– Извини, Богдан, – сказал он, – у нас очень мало времени. А мне еще нужно спасти тебя.

– А ты кто? – Богдан вдруг понял, что говорит легко и свободно, как у него никогда не получалось раньше.

– Это долгая история. А времени мало, – незнакомец говорил без раздражения, но стало ясно, что он действительно очень торопится. – Неважно, кто я. Важно, что с тобой. И кто это сделал.

– Никто не делал, – не только голос, но и мысли сейчас текли ровно и плавно. – Родовая травма.

«А ведь не больно! – думал Богдан. – Мне теперь совсем не больно! Вот оно как бывает…»

– Штука в том, – невидимый собеседник говорил жестко, но без нажима, – что в твоем мире есть хозяин.