Виталий Храмов - Сегодня – позавчера

Вот теперь можно на завод. А там меня обрадовали — сорок семь «доспехов» полностью готовы. Все до одного лично проверил, прощупал, только что на зуб не попробовал. Мельник и Миша тут же примерили. Остались довольны. Я расписался в актах приёма — заводчане тоже остались довольны. Вызвал полуторку, чтобы отвезла бронники в роту.

А потом — в инструменталку. Мужики долго затылки чесали, потом кивнули, забрали коробку с прицелом, винтовку.

— Только он съёмный должен быть, — остановил я их. Опять репы чешут. Наверно, на сварку хотели посадить.

Я мелом на щите нарисовал, насколько смог, видимые по Интернету и в играх крепления «ласточкин хвост» и натовскую «рельсовую планку».

— Я видел такие способы крепления. Не подойдёт — придумаете, может, своё. И, ещё, глушитель нужен. Вот, примерно, такого устройства.

— А его как крепить?

— Тут два варианта — накручивать на ствол резьбой, либо разрабатывать такой глушитель, чтобы крепить вместо штыка.

— Он же снизит скорость пули.

— А у вас есть свёрла диаметром 7,62? Всё равно будите на 8 мм сверлить.

— Тогда шум не снизит.

— Исказит, точно. Приглушит. А пламя выстрела полностью скроет. Уже большое дело.

— А длины какой?

— Думаю, 150-ти мм достаточно. Когда приходить на примерку?

Дальше поехали на швейную фабрику. Что интересно, на всех проходных я так примелькался сторожам, что они даже документов у меня не спрашивают. А если говорю: «Это со мной», то и у моих спутников. Непорядок, конечно, но мне удобнее.

Марии Фёдоровне, радостной от встречи с сыном, заказал маскировочный балахон. Лёгкий, просторный и бесформенный. Одного покроя, но в двух цветах — белый и пятнисто-зелёный. И, в порядке спецзаказа, по двадцать балахонов каждого цвета, все расшитые петельками и обрезками тканей и ленточками этого же цвета.

— Это тоже для маскировки. В таком костюме даже с пяти шагов не увидишь стоящего в кустах бойца. Для снайперов — самое то. Залёг в траве или зимой в снегу — и не видно тебя, пока не стрельнёшь.

Дальше поехали на артиллерийские склады. Хотел получить ручных пулемётов. Обломался. Нету. И только три 82-мм миномёта. Выписал все. Вызвал машину за ними.

Проезжая через город, остановились послушать сообщение Совинформбюро. Киев в сводке звучал. Ещё бились ребята там. Опять накатила тоска. Казалось — всё, что делаю, так мелко, незначительно. Не способно ничего ни изменить, ни исправить. Да и что я сделал? Сломал десяток костей своим же, не смог обучить ничему ни ребят в бригаде, ни в роте, даже ни одного немца не завалил. А он сейчас громит наших предков как хочет, когда хочет и сколько хочет. Вот там, на фронте, дела делаются. А всё что я делаю — детская игра в песочнице.

— Уж скорее бы на фронт. Сил нет уже терпеть. Ребята там гибнут, а мы — как в санатории, побегали, пожрали, поспали, водочку попили. Э-эх!

Миша и Мельник удивлённо смотрели на меня.

— Что?

— Сам говорил — не готовы мы к фронту.

— К этому нельзя быть готовым. Ладно, этот кадет, но ты-то, Мельник, воевал же уже.

— Какой там воевал! Выгнали в поле. Ура! Бежишь, падаешь, опять бежишь. Пули свистят вокруг, ребята падают, кричат, взрывы, что происходит — не понимаешь. Куда стрелять — не понятно. Куда-то вперёд стрелял, как все. Я и финна-то живого ни разу не видел.

— Ты же снайпером был.

— Был. Сидел в засаде, как они. А никого так и не увидел.

— Так никого и не убил?

— Говорю же тебе — даже в оптику не видел. Зато — воевал. У нас в роте половина побита-поранена, а похвалиться нечем. Как в атаку пойдём — кровью умоемся, отползаем. А потом, то место, откуда по нам стреляли — перепашут пушками — опять — «ура-в-атаку!» бежим. Так три недели отбегали и отвели нас в тыл. Вот и вся война.

— Неужели и сейчас так воюем?

— А как? По-другому не умеем. И-э-эх! Нам бы тебя, старшина, туда, в Карелию, сколько бы мужиков целыми домой вернулись. У нас же за три недели три ротных убило. Они что — «Ура! За Родину!» первый вскакивает, пистолетиком махнёт и бежит впереди всех. Первый и падает. Мёртвый. Одна пуля — в голову или в сердце.

— А был бы я там — изменилось бы что?

— Уверен! Ты ведь до хрена знаешь и умеешь. Вот научил бы нас, по-другому бы всё было.

— Ты ошибаешься, Лёха. Ни хрена я не умею. Так, видимость создаю.

— Старшина, ты это брось. Меня ещё никто никогда один на один не бил. А ты — играючи.

— С трудом, Лёха, с трудом. Я как увидел, ты «мельницу» раскручиваешь — аж похолодело всё.

Мельник, довольный, заржал. Смотрит на меня преданными глазами, как собака на хозяина. Вот, блин. Теперь я за него в ответе, как за всякого, кого приручили.

— Спасибо, Алексей. Буквально, к жизни меня вернул.

— Ага, а то я смотрю — приуныл «медведь» наш.

— Как ты сказал? Почему Медведь?

— Ты себя бы со стороны видел бегущим в броне на «пулемёт», согнувшись. Точно, как косолапый.

— Сам придумал?

— Нет, ребята. Сначала Чёртом назвали, теперь Медведь, да Медведь. И каптёрку свою «берлогой» называешь.

— И точно. В берлоге же медведь спит. Ладно, оставим лирику. Вань, поехали в расположение.

— А в управлении вас, старшина, младшим Наполеоном назвали, — вставил Иван. Ржали вчетвером.

— Ну, что думаешь? — ротный выжидающе уставился на меня.

— Одобрямс! — ответил я.

— Тебе все б ржать! Я же серьёзно.

— Твой выбор. Ребят этих ты лучше знаешь. Не справятся со взводом — заменишь. Ты бы хороших оперов отобрал в отдельное подразделение, а дознавателей ещё в одно.

— Разведка и контрразведка?

— Растёшь на глазах!

— Думал я уже об этом. Но, мы не полк и даже не батальон. Нам не положены такие структуры.

— Кто говорит об официозе? Негласно. Стрелки и стрелки. А в свободное время, по приказу ротного — разведка и дознание. Чую я, когда на фронт попадём, наш батальон будет посильнее некоторых сильно битых дивизий. И задачи нам будут ставить соответствующие.

— Например?

— Остановить танковую дивизию. Как тебе?

— Справимся?

— Умеючи-то? Нет, уничтожить, конечно, не уничтожим, но задержать, потрепать, танки пожечь — это можно, ежели с умом-то.

— Уговорил. Сделаю из них два отдельных отделения.

— Ещё отделение «леших». Как тебе костюм?

— Отлично. Ни одного не нашёл. Пока один не говорит, вот так, с болью: «Товарищ капитан, (при переводе Степанова из НКВД в ОИПТБ ему было присвоено общевойсковое звание, равное имеющемуся), сойдите с руки».

Мы рассмеялись. Это мы проводили испытание масккостюмов, которые сразу окрестили «Леший», тем более, что командира отделения снайперов, чемпиона областного турнира по стрельбе среди подразделений НКВД, звали Алексей Олегович Алёшин, а с детства Лёха Леший. Десяток снайперов спрятались в лесополосе, а ротный их через полчаса искал.