Виталий Храмов - Сегодня – позавчера

Пошли, а я запел:

В руках — автомат, потому что — солдат,Блестят ордена, потому что — война.Вернулся домой, потому что — герой.Вернулся домой, ЖИВОЙ!!!Эта тишина и Солнца светВдруг сказали — смерти больше нетПросто Солнца свет и тишинаПотому что, кончилась войнаВдруг сказали — кончилась война!

— Так, стоим. Вы, трое, ты, ты и ты. Разрядили оружие. Дайте проверить. Будите изображать атаку пулемётной точки. Найдите вот такие комки земли или что похожее. Это гранаты. Вы — боевая тройка. Все вы позже будите разбиты на тройки. Дистанция между вами — минимум двадцать метров. Да, стойте пока. Я буду показывать пулемёт. Действуете так — один бежит, пригнувшись максимально низко, высматривая укрытие. Как только огонь переноситься на него — падаешь, где был, перекатываешься в укрытие. Нет укрытия — просто в сторону. Как только огонь по тебе прекратился — высовываешься, отстреливаешь в пулеметчика магазин, перекатываешься в другое место, перезаряжаешь оружие, если по тебе не ведётся прицельный огонь, вскакиваешь и опять бежишь. Ясно? Покажи. Все трое.

Посмотрели. Не очень. Наработается.

— А теперь, самое главное — фокус. Сдвигаем фазы. Пока я, как пулеметчик, стреляю по правому, он лежит и землю, как милашку обнимает, плотно, пылко и горячо! Центральный боец в это время высаживает в меня магазин. А левый бежит, как за получкой. Я переношу огонь в центр, тот откатывается, залегает и ссыт в штаны, левый садит в меня, правый бежит. И так далее. Идея ясна? Пробуем.

Я отошел подальше, направил незаряженную «Светку» на «штурмовиков» и стал изображать пулемёт:

— Ту-ту-ту, та-та-та.

Под ноги мне упал комок земли — «граната». Второй — ударил по каске, третий — вообще пролетел мимо.

— Да кто вас так гранаты учил метать? Только центровой и справился.

Бойцы стояли довольные, потные, красные, грязные, но довольные! Улыбки — шесть на восемь.

— Но, в целом, удовлетворительно. Разбились на тройки все! Отрабатываем упражнение. Как кто пулемётчики? Вы что, совсем оборзели? Я вам кто? Ротный или как? А чего тогда пристали с таким мелочным вопросом? Голова вам на что? Каску носить? А если через голову не дойдёт, в печень постучу! Мельник, ты что ль? А что ты тут делаешь, на стрельбище, с гипсом? А в этом огневом взводе? Как же ты отстрелялся?

А он мне показывает значёк — «Ворошиловский стрелок». Ни фига себе! А ты не так прост, сержант Мельников.

— Мельник — за старшего! Всё одно с гипсом не поползаешь. Если что-то пойдёт не так — вторую руку сломаю в трёх местах. Даже подтереться не сможешь. Я понятно объясняю? А они тупить будут — постучи в печень от моего имени. Я — ко второму огневому взводу.

На самом деле сам хотел пострелять. И за Мишкой приглядеть, как не говори — ребёнок. А кругом не просто менты-волчары, а волкодавы. Или будут ими. Скоро, я надеюсь.

Вечером — марш-бросок обратно. После ужина объявил политинформацию, но провел её сам. В разрезе исторического экскурса, как я люблю. Слушали с интересом. Даже не дремали (кому охота испытать моим кулаком грудную клетку на ударную прочность).

А утром явился в сильно возбуждённом состоянии ротный — Александр Тимофеевич Степанов, с порога начал орать на меня. Оказалось, что я иду под трибунал за самоволие, самосуд и.т.д. и т. п. Ну, не старшина, а Мамай-разбойник. Я молчал, молчал, потом не выдержал:

— Товарищ лейтенант госбезопасности, если не прекратите на меня орать — отправлю в больницу с переломами челюсти и рёбер. Если не устраивает стиль моего командования — прошу написать рапорт на имя вышестоящего командования, отдать меня под трибунал или расстрелять меня лично. Но, орать на меня — я не позволю!

Последнюю фразу я проорал так, что сам оглох. Но Санёк сразу успокоился, уже тише продолжил:

— Старшина Кузьмин, по факту совершённых вами деяний вами занялась военная прокуратура. Вы отстранены от командования ротой. Я же объявляю вам выговор!

— А, вот это — пожалуйста. Разрешите доложить о проделанной работе?

— Докладывайте.

Я доложил. Принёс план-график боевой учёбы, график-показатель стрельб, другие графики (а что вы хотели — экономист это не специальность, а диагноз, как говорит моя жена).

— Как штаб какой поработал, — ротный был удивлён.

— А вы, Александр Тимофеевич, думали, я тут только опричиной занимаюсь? Не спится мне, болит всё, вот и сижу допоздна, думаю, бумажки мараю.

— Ладно, прости за крик. Сорвался я зря. Рассказывай, что было-то?

— Чтобы не терять времени до твоего выздоровления, как старшина роты, принял командование. Но, рота оказалась не ротой, а толпой ментов…

— Как?

— Это так милиционеров называют.

— Кто?

— Не важно. Тебе рассказывать или отвлекать меня ерундой будешь?

— Рассказывай.

— Толпа махновцев, многие пьяные. Принял решение восстановить порядок. А для этого требуется приучить этих…, в общем дисциплине. А дисциплина состоит из трех компонентов: авторитет командира, угроза сурового наказания, четкости и ясности целей и задач.

— Во-на, как. Как ты всё по полочкам разложил.

— Мы договаривались, что ты не отвлекаешь. Ещё раз — не буду рассказывать.

Он замахал рукой.

— Первые два составляющих можно было в данной ситуации применить в комплексе. Надо было выявить фокус-группу…

— Какую группу?

— Заткнись! — осадил я ротного и продолжил: — И неформального анти-лидера, как раз больше всего и мешающего действиям командира, подрывающего его авторитет и разлагающего моральный климат коллектива. Таких можно перевоспитать, перетянуть на свою сторону, но это если время не поджимает. А проще — удалить из команды. В данном случае, ещё и продемонстрировать степень суровости и решимость в исполнении наказания. Парочке сломал челюсти, этому уроду прострелил ногу, отправив в больницу, исключив из команды.

— Этот оглашенный в госпитале такую бучу поднял! А Натан Аароныч посмеивается. Я не понял — чего он, а оно вон оказывается как.

— Натан знает меня. Ну, и последний компонент — чёткость и ясность целей. Над этим работаем. И ты — в первую очередь. Не с руки мне твоё одеяло на себя тянуть — своего за гланды. За эти дни все свои проекты забросил. А знаешь, это хорошо, что вся рота слышала, как ты орал, да и я орал. Они уже знают, что я — зверь. Пусть думают, что ты — зверь ещё страшнее.

Ротный рассмеялся от души, но тут же скривился от боли.

— Болит ещё, — объяснил он, хотя и так понятно.

— Только ты их не расслабляй. Гоняй и в хвост, и в гриву. Я тут план накидал, подправишь, если что.