Контраходцы (ЛП) - Дамасио Ален

— Чтоо?

— В сторону! Дербелен!

Мне никогда не нравился Эрг Макаон, я всегда считал его спутником жутковатым и слишком склонным к паранойе. Но в этот миг я увидел его таким, каким должен был видеть всегда: человеком, посвятившим свою жизнь нашей защите в одиночку. Его доспех из горсовой шкуры был глубоко изрезан на бедрах, животе, груди, сильно истерзан дробью. Его покрывала кровь – своя, чужая? — на лице, лопнувшем носе, на шее, на руках. На руке повис отрубленный палец, и я даже не уверен, что он об этом вспоминал. А мы, затравленно тут стоящие зрители, совершенно ошеломленные, совершенно беспомощные, — мы не могли ни его ободрить, ни помочь ему, только надеяться. Только верить. Я видел, как он дышит, проверяет свое снаряжение, следит глазами за Силеном, ждет его. Гончий нырнул за потерявшимся пропеллером и прямым броском послал его в Эрга — тот вытянул руки. Пропеллер врезался в центр посоха, который раскололся. Он немедленно бросился к колеснице, чтобы отрезать Гончую от ресурсов — но Силен снова оказался быстрее. Попутно мы увидели у него в бедре арбалетный болт, который он обломил, не вынимая. Из колесницы, подобно кулю с черной магией, выплыл еще один объемистый шар и поднялся над нами...

— Отойдите, Орда! ОТОЙТИ!

Мы отошли. Воздушный шар вяло разорвался от выстрела Силена, и на прерию высыпалось множество светлых лепешек. Барбак, который вместе с Фиростом был лучшим другом Эрга, не мог сдержаться, чтобы не подбежать.

— Не прикасайся, Барбак, вернись! — крикнул Фирост.

Осознав опасность, Эрг побежал, чтобы выручить нашего буксира, и внезапно рухнул на траву. Силен не двинулся с места. Безмолвие смерти. Обезумевший Барбак, не думая, бросился к нашему воину-защитнику, и раздался голос Эрга, кричащий: «Нет, уходи!» Слишком поздно: Барбак только что нечаянно наступил на одну из лепешек, наполненных сжатым воздухом и набитых стеклянным и керамическим ломом. Мина взорвалась, располосовав ему обе ноги.

∫ Я решительно был не в ударе этим вечером — ни на вечеринке, ни здесь, ни хоть где еще. У меня мозг плавился в черепе, и каждый раз, когда в нем появлялось лицо Кориолис, мне хотелось заскулить. Я для приличия поднял голову. Мне вообще-то было лень двигаться. А потом разговор стал достаточно сумасшедшим, чтобы снова меня зацепить:

— Я все думал, почувствуешь ли ты бой...

— Он очень заметен.

— Силен пока что своими разрывами режет текстуру ветра. Он стал выдающимся мастером молнии. Ты боишься за Эрга, верно?

— Признаюсь.

— Я тебя понимаю. Он сейчас настрадается. Это станет, как и все бои, столкновением скоростей, которое будет происходить в трех измерениях: быстрота, подвижность, мощь витальности. Тут кто кого сможет поймать в своем любимом измерении.

— Эрг быстр, особенно в бросках. Я так считаю, под его грубой оболочкой скрывается гибкость, подвижность души. Он не придерживается единственной стратегии, он постоянно варьирует, он движется, он адаптируется...

— Я немного знаю Силена. Иногда он мгновенно достигает той точки, где его подвижность настолько стремительна, что кажется, будто начинает проявляться витальность. У него, в частности, есть методики расслабления мышц, инерционных движений, которые превосходят возможности любого тела, которое действует динамически. Еще он использует скорость элементов. Мне она очень нравится. То, что происходит, — прекрасный бой, потому что он овеществляет ту схватку, что разыгрывается в нас...

— Как это, Лердоан?

— Каждому измерению скорости соответствует медлительность или его собственная неподвижность. Быстроте противоположна тяжеловесность; подвижности противоположно повторение; витальности противостоит непрерывное. В каком-то смысле поддержание жизни в существе может быть достигнуто только через эту троякую борьбу: против сил тяжести внутри нас — лени, усталости, тяги к успокоению; против инстинкта повторения — уже делавшегося, известного, безопасного; и, наконец, против соблазнов непрерывного — всяких затянутых усовершенствований, реформизма или этой сугубо фреольской повадки накручивать приятные вариации, разбавлять интересную мелодию бренчанием вокруг да около.

— Что будет, если Эрг проиграет? — расхрабрился я (поверх икоты).

— Силен — это составная часть Погони. По правилам Погони любой, кто убьет бойца-защитника в честном бою, получает право перебить также всю его орду, кроме Трассёра.

— Как это конкретно понимать, Лердоан?

— Так, что если Эрг проиграет, вы мертвы. Только ваш Голгот спасется.

— Мы будем защищаться!

— Ну конечно, защищайтесь. Но уровень развития мастера молнии таков, что вам до него даже не дотронуться. Он устранит вас меньше чем за день. Или за ночь. По одному или вместе. Как захочет.

π Подпрыгнув на крыле, Силен отправился подобрать Барбака. Ноги у того превратились в кашу, боюсь, он их лишится. Силен перенес его по воздуху и положил к нашим стопам. За пределами заминированного района. Барбак все еще в сознании. Верный Кодексу Кер Дербан, Эрг не воспользовался возможностью ни двигаться, ни стрелять. У него больше нет крыла: он приговорен озирать два измерения. У него осталось три побитых пропеллера — тех, которые он использовал для парирования. Он закрепил их за спиной. Плюс арбамех, привязанный к левому предплечью. С несколькими, может быть, оставшимися болтами, парочкой дисков размерами с блюдце и этими тремя утяжеленными отрезками тросика, которые он может запустить с высокой скоростью и зовет роторными нитями.

Стратегия Силена ясна. Контролируя воздух, он распоряжается поверхностью. Он как книгу читает расположение мин, которое Эрг из-за травы угадывает плохо. Он может заставить нашего защитника наступить на них. Он может сам взорвать их выстрелом. Земное пространство поделено; воздушное пространство остается гладким. Первый принцип Подвижности. Прерия превратилась в смертельную шахматную доску, которая усложняет каждое движение Эрга, поскольку Силен сохраняет полную свободу уклонения от удара. Эрг это знает. Он активно засекает мины, некоторые бережно сдвигает. Они покоятся. Силен не оставляет ему передышки. Он швыряет падающие диски, которые поднимаются в зенит и обрушиваются дождем на границы заминированной территории, чтобы пресечь побег. Эрг заключен в круг стометрового радиуса. Когда он пытается выбраться, Силен ныряет в бреющем полете, и качается рядом, осыпая ударами — бросает вперемешку камни с бумерангами, чтобы заставить его отшатнуться, утомить, подтолкнуть к ошибкам. Эрг отражает пропеллер. У него кончились идеи. Он всего в двух десятках метров, но не более. Расстояние, на котором обычно достаточно одного броска, чтобы убить противника. Но Силен отдыхает, он тошнотворно бодр. Молния, точно. Недосягаемая. Однако досягающая до прочих.

∆ Разыграй усталость, макака. Дай ему подойти ближе. Еще ближе. Мины фиксированы у меня в голове, вся поверхность. «Молния расслабляется, когда доминирует. Предоставь молнии атаковать, макака, пока она не станет слишком уверенной в себе, слишком сосредоточенной на роковом ударе, который должен убить тебя, и она забудет, хотя бы один раз, на пятидесятый раз изменить траекторию уклонения». Я слышу голос Те Жеркки, я слышу его смех, я снова вижу этот бой. Мне было тринадцать. «Всегда наступает момент, когда ты узнаешь повторы. Повторение, повторение. Те же удары, макака, сильнее варьируй, заставь его войти в навязанный тобой шаблон... Снова и снова, истощай его! Траектории уклонения не бесконечны. Пока не опознаешь одну. Одной достаточно. Одной! И вот ты бьешь, Эрги, и все кончено...» Я снова вижу его лицом к лицу с Косым, который так меня впечатлил. Четверть-молния. Он, как и здесь, был в воздухе. Неудержимый. Этот молодой идиот палил из арбалета. И Те Жеркка, уже старый, без брони и неторопливый. Который появляется с доской! Который со мной разговаривает. Который мне показывает. В какой-то неприметный момент от моего учителя пошел пропеллер. Спокойный бросок. Четверть-молния упал на землю. Мертвый. Те Жеркка извинился передо мной. «Старость, макака, бедра не те. Солнечное сплетение вечно подводит!»