Юлий Буркин - Цветы на нашем пепле. Звездный табор, серебряный клинок
И вновь Он сказал:
— Хеллоу.
А затем, выдержав паузу, принялся, жестикулируя, говорить дальше на неизвестном певучем языке. С благоговением внимали ему потрясенные путники.
Он говорил. И вдруг на его месте возникла подернутая дымкой голубая сфера. «Это земля, — догадалась Ливьен. — Или какая-то другая планета? Земля покрыта водой, а здесь — минимум треть поверхности занимает суша с причудливой конфигурацией материков».
Голос Бога продолжал звучать, а на месте сферы появилось объемное изображение фантастического города. Город этот был населен не бабочками, а такими же, как и Бог, бескрылыми существами. Они сновали по пешеходным дорожкам, ездили на удивительных самодвижущихся приспособлениях, парили над землей, сидя на летающих площадках, покрытых прозрачными полусферами… Они заходили в свои странные громоздкие жилища, они занимались множеством дел, смысл которых не был ясен нашим путникам…
Первой догадалась Сейна:
— Хелоу — тоже только изображение. Я не знаю, как это сделано, но это записали заранее и сейчас нам показывают…
Они принялись экспериментировать. Они удалялись от этого места, и видения исчезали. Они возвращались, и вновь появлялся Хелоу, произносил те же слова, в той же последовательности появлялись объемные «картинки»… И тут Ливьен поняла, зачем они взяли в экспедицию Лабастьера. Он, получая информацию от Сейны, должен был расшифровать и выучить язык Хелоу, а затем перевести и запомнить все, что тот говорит… С Дент-Байаном все это можно было сделать в сотню раз быстрее, ведь он мог становиться «глазами» и «ушами» думателя.
Целиком «обучающая программа» Хелоу занимала чуть меньше суток. Дент-Байану пришлось просмотреть ее трижды, мало что понимая и лишь механически передавая образы Лабастьеру. Запасы провианта для думателя кончались, и Сейна страшно волновалась за его здоровье. Но в то же время она признавала, что никогда еще тот не был так счастлив. Наконец-то он получал количество новой информации, соизмеримое с возможностями его интеллекта.
Остальные тем временем исследовали Пещеру, но изобилием находок похвастаться не могли. Точнее, находка была одна, и она была тут же, перед носом — огромная цельнокаменная дверь. Но как открыть ее, путники не знали. Все, а особенно Рамбай, изнывали от любопытства: что находится за ней? Что узнал Лабастьер из «уроков» Хелоу? Но думатель, со свойственной ему строптивостью, отказывался сообщать что-либо, пока не поймет, не переведет и не усвоит ВСЁ.
Только в конце третьих суток путники из уст Сейны кое-что узнали от него.
Когда-то давным-давно Земля выглядела совсем не так, как сейчас. Суши было значительно больше, и населяли ее вот такие бескрылые гиганты. Несмотря на то, что каждый из них в отдельности хотел жить, по какой-то странной причине сплетение их судеб неминуемо вело к самоуничтожению вида. И понимая это, они попытались создать систему возрождения.
«Биохранилище» с эмбрионами бескрылых расположилось внутри одной из самых высоких гор мира, называемой ими «Джомолунгма». Но временной отрезок между предполагаемой катастрофой и моментом, когда Земля вновь станет пригодной для жизни, мог оказаться слишком долгим. Эмбрионы не могли оставаться способными к оживлению и развитию сотни тысяч, а то и миллионы лет…
И появилась новая идея. Даже без специального оборудования, при достаточно низкой температуре куколка насекомого может оставаться жизнеспособной столетия. Познания бескрылых в области биологии были столь велики, что позволяли создать совершенно новый вид разумного существа — нечто среднее между ними и насекомыми. В биохранилище эмбрион такого существа мог сохраняться в сотни раз дольше, чем эмбрион теплокровных.
Выбрав из насекомых четыре вида бабочек, существо наделили крыльями (сказалась вечная мечта бескрылых). Соответственно, чтобы полет был возможен, размер этого существа должен быть много меньше. Однако на уровень интеллекта повлиять это не должно было. Мозг Insecta Sapiens, включая в себя элементы строения мозга насекомого, должен был стать не менее мощным, чем у Homo Sapiens.
Куколок поместили в биохранилище, не слишком надеясь на успех. Скорее надеясь на то, что Insecta Sapiens никогда не появятся на свет, что такой необходимости просто не возникнет, что здравый смысл восторжествует, и бескрылые не дойдут до полного самоуничтожения… А если это все-таки случится… Система обеспечения биохранилища была запрограммирована так, что в случае успешного оживления эмбрионов бескрылых, куколки Insecta Sapiens уничтожались. У Земли не должно быть двух разумных хозяев…
— Но случилось так, что выжили именно мы, — резюмировала Сейна. — Точнее, три вида из четырех. Один из видов по каким-то причинам исчез.
Путешественники подавленно молчали. Тишину нарушил Рамбай:
— Рамбай думает, все правильно. Махаоны говорят: Хелоу сделал бабочек, он их и сделал. Значит, он — Бог.
Сейна усмехнулась:
— Никакого Хелоу нет и не было. Того, чье изображение мы с вами видим, зовут Роберт Страйк. Он — ученый бескрылых.
— А Хелоу? — не унимался Рамбай. — Я слышал, он так сказал…
— «Хеллоу» — на языке его народа означает «здравствуйте».
На Ливьен это известие почему-то произвело даже более гнетущее впечатление, нежели то, что бабочки — искусственно созданные существа. Искусственно и «на всякий случай».
Сейна добавила:
— Они оставили это «послание потомкам», рассчитывая, конечно же, на то, что это будут их прямые потомки — бескрылые гиганты. Какие-то специальные приборы улавливают биополе. Видимо, наше биополе отличается не слишком сильно или не отличается совсем… Там, внутри, бескрылые поделятся с нами всеми своими знаниями.
— Как открыть дверь? — нетерпеливо спросил Рамбай.
— Нужно произнести какое-то сочетание слов. Сейчас я уточню, — Сейна вновь наклонилась к Лабастьеру.
— Заклинание, — удовлетворенно заметил Рамбай.
Ливьен усмехнулась.
Подлетев к двери, Сейна выкрикнула несколько непонятных слов, первым из которых было все то же «хеллоу». И та со скрежетом ушла вправо.
Путники подхватили Лабастьера и впорхнули внутрь.
— Что ты сказала? — поинтересовалась Ливьен.
— На языке бескрылых эта фраза означает буквально: «Здравствуйте, родители. Ваши детеныши пришли домой».
«Неуместный юмор предков», — подумала Ливьен.
Дверь позади закрылась.
Просторный коридор круто уходил вниз. Дважды вспыхивали какие-то бесформенные осветительные приспособления, но тут же с шипением гасли, по-видимому, выходя из строя. Но бабочки и без того прекрасно ориентировались в темноте.
Ливьен сразу узнала помещение, в которое они влетели, спустя пару часов. Гигантские останки бескрылого лежали именно там, где она видела их в наркотическом бреду. Путники опустились возле них. На одной руке скелета не было пальца. «Работа Первого», — догадалась Ливьен, и жуть, нагоняемая на нее этим могильником древней расы, на миг уступила радости: ее сын сейчас где-то совсем недалеко от нее, хотя между ними и непроницаемая каменная толща.
Сейна коснулась другого пальца скелета. С легким шорохом тот отделился от кисти и рассыпался в прах.
Сколько же прошло тысячелетий?..
На полу, возле головы скелета Ливьен увидела неровно высеченные на камне знаки, похожие на те, что были начертаны на «перстне Хелоу». Дент-Байан наклонился над ними, передавая зрительный образ Лабастьеру. А еще через пару секунд Сейна, узнав у думателя перевод, произнесла его вслух:
— «Я — один».
Ливьен вновь стало нестерпимо жутко. Рамбай ласково приобнял ее. Наверное, он чувствовал то же самое.
Зал был наполнен множеством предметов непонятного назначения и, конечно же, огромных размеров. Но почти все, к чему прикасались бабочки, ломалось или даже рассыпалось в ничто.
Когда они добрались до центра залы, вновь, так же неожиданно, как и у входа, появилось голографическое изображение Роберта Страйка. И он сразу принялся говорить.
Словно губка, впитывал Лабастьер знания древней эпохи бескрылых через слух и зрение Дент-Байана. Математика и кибернетика, прикладная теология, физика поля и физика элементарных частиц, астрономия и термодинамика, микробиология и химия… Это был «подарок предков». Доселе бабочки даже и представления не имели о многих направлениях науки, которыми в совершенстве овладели бескрылые.
Кое-какие пробелы появлялись — оттого, что все материальные пособия, на которые предлагал обратить внимание Страйк, пришли в полную негодность. Но Лабастьеру хватало и чистой теории. Мощный интеллект думателя быстро восполнял прорехи собственными логическими выкладками. К тому же выяснилось, что голограмма, управляемая логической машиной под названием «компьютер», была способна не просто выдавать информацию, но и вести нечто похожее на беседу…
