Виталий Овчаров - Жестокие истины (Часть 1)

  -Ты погоди, купец, - произнес мастер Годар, вдруг позабывший о своих высоких манерах, - Ты ее сам-то спросил?

  -А чего ее спрашивать? Моё слово, отцовское: супротив твоего стоит. Ударили по рукам - и готово!

  -Э-э, так не пойдет. Я без ее согласия не женюсь. Да и вообще, жениться я как-то не собирался!

  -А пора бы подумать, лекарь, пора бы! До седых волос бобыльствовать думаешь?

  -Нет, нет... Ослабь, Рон! Экий ты быстрый!

  -Ну как знаешь! - вздохнул Рон Стабаккер, - Да только помни: надумаешь ежели - милости просим. Да и так наведывайся. Мы к осени в город переберемся, как обычно, так что ходить далеко не надо.

  Элиот слушал этот сумбурный разговор, и чувствовал, что лицо его наливается кровью. Купец не замечал его, как не замечал и своих собственных слуг. Они не стоили его внимания, как мошкара у лампы, и потому не надо было скрывать от них своих намерений. Элиот с какой-то болезненной остротой почуствовал это, и сама мысль, что его просто не замечают, ранила его куда больнее горячих купеческих слов. Странно - он и к учителю своему испытал вдруг прилив ненависти, и именно это его и напугало. Элиот шумно выдохнул воздух сквозь стиснутые зубы и огляделся. Слуги или не слышали разговора, или делали вид, что не слышат. А два человека, маячившие у незапряженой кареты как-то резко свернули тему и заговорили о пустяках: о дороге, о лошадях и о ценах на овес. Элиот беспомощно уронил руки. Момент, когда он мог, дико взвизгнув, вцепиться в толстую шею купца, был упущен. Теперь оставалось только медленно остывать на ветру и скрежетать зубами.

  Дверь за спиной его тихо скрипнула. Он обернулся, и тут же легкая рука легла на его плечо. Да, это была она - Альгеда. Элиот мог в этом поклясться, хотя в темноте не видел ее лица. Он дал себя увлечь ее руке в черный мрак сеней.

  -Вот, пришла с тобой попрощаться, - сказала Альгеда беспомощно.

  И сразу же вся ненависть Элиота растаяла, и ощущение огромного счастья заполнило его до краев, как наполняет вино чашу, и потекло из него наружу. Он стоял, глупо улыбаясь, и рад был даже тому, что Альгеда не видит его идиотской улыбки в темноте.

  -Злишься на меня? - спросила она.

  -Нет.

  -Это хорошо... Ты... будешь навещать нас там, в городе?

  -Буду, думаю.

  -Ну, до свиданья.

  Легкий поцелуй, как крыло ночной бабочки, тронул его губы. Послышались торопливые шаги: Альгеда удалялась.

  -До свиданья, - сказал Элиот.

  Прикосновение ее губ еще жило на его губах; он торопливо облизнул их пересохшим языком. И шагнул на крыльцо.

  IX

  -Что-то устал я сегодня, - сказал мастер Годар, спрятав лицо в ладони, Какой это был по счету?

  -Тридцать второй, - ответил Элиот, убирая со стола инструменты, Столько человек за одно утро - надорветесь.

  -Достаточно? - спросил лекарь неизвестно у кого, и сам же себе ответил, - Достаточно, достаточно. Отпусти остальных, юноша. Больше не принимаю. И кофей потом сделай.

  Элиот вышел в приемную. Здесь толпилось человек двадцать: мужики, приехавшие из деревень, мастеровые, мелкие торговцы. Все они, как по команде, уставились на Элиота. Боль и надежда - всегда одно и то же. Элиот уже привык к этому, и глаза пациентов больше не цепляли его: скользили по нему, как мороз по снегу, и стекали в землю.

  -Приходите завтра, - сказал он людям, - Нынче не принимаем.

  К нему протиснулся грузный человек в дорогом камзоле. Он взял Элиота за локоть и заглядывая ему в глаза, заговорил:

  -А, может, поглядит меня лекарь-то? Шею, милый человек сводит, аж до печенок достает! И щеку дергает, как зараза. Сочтемся, довольный будете!

  И он многозначительно позвенел мошной.

  -Завтра! - повторил Элиот тускло и захлопнул дверь перед носом человека с больной шеей.

  Он быстро приготовил учителю кофе, и подлил немного холодной воды, чтобы осела гуща. Мастер Годар взял кружку обеими руками и стал прихлебывать кофе.

  -Временами мне кажется, что этот поток никогда не иссякнет, - говорил он, глядя на огонь в камине, - Я один, а их - бесчетное множество! И каждый ждет от меня чуда, будто я сам бог! Но это же не так! Возможности мои ограничены, и ограничены весьма существенно. Медицина - дорогое искусство, как это ни печально! Большинство моих пациентов может предложить мне лукошко яиц или ситцевый отрез, но к чему мне они? Нужны средства на лекарства, на инструменты, на прокорм лежачих больных, на жалованье санитарам! Голова действительно, хитрый человек, теперь я лучше понимаю позицию Уорта. Но как им откажешь, этим несчастным! А я ведь должен не только о них думать, но и науку не забывать! Три недели я не притрагивался к книгам! И что из этого проистекает? То, что я не продвинулся по стезе знаний и на пядь вперед!

  Элиот рассеянно слушал. С недавних пор между ними установились такие отношения, которые обычно возникают у единомышленников. Мастер Годар уже не пытался играть роль строгого учителя, хранителя тайных знаний, как было совсем недавно. Элиот перестал благоговеть перед ним, хотя уважал его по-прежнему. Это было внове для него - и он с радостным изумлением обнаружил, что учитель видит в нем человека, равного себе. Раньше он ни за что бы не подумал так откровенничать с учеником, а вот теперь - пожалуйта! - сидит себе, потягивает кофей, и жалуется на жизнь.

  -Вам следовало бы ограничить прием тремя днями в неделю, - сказал Элиот.

  -Да, пожалуй, - вздохнул учитель, - Видимо, придется, в самом деле, сокращать часы. А иначе работать невозможно.

  Он допил кофе, перевернул чашку вверх донышком, и сказал задумчиво:

  -У нас есть час с четвертью, чтобы потратить его на осмотр лежачих: потом я зашиваю грудной свищ у булочника. Всё, за работу.

  Как обычно, у дверей их ждала кучка просителей, и, как обычно, Элиот категорическим голосом велел им явиться завтра. Мастер Годар, болезненно морщась, поспешил на больничную половину: он не любил отказывать. Первой по счету была комната с чахоточными: самая большая и самая населенная. Здесь стоял тяжелый сырой дух: испарения от немытых тел и сладковатый запах крови. По стенам метались отблески от факелов; дым втягивался в отверстия под потолком. Чахоточная была буквально забита людьми, которые лежали рядами по пять-шесть человек. Как по команде Элиот и мастер Годар натянули на носы шарфы, пропитанные камфорой.

  -Сколько сегодня умерло? - спросил негромко мастер Годар у тощего санитара.

  -Двое, - ответил тот, - Кузнец с улицы Трех Трактиров и бродяжка какая-то...

  Мастер Годар одного за другим обходил больных: щупал пульс, оттягивая веки, заглядывал в зрачки, и быстро шел дальше. Некоторые, с отсутствующим взглядом, больше походили на тряпичных кукол; другие, стараясь сдержать кашель, робкими голосами просили его о чем-то. Около одного больного с залитой кровью рубахой, мастер Годар стоял особенно долго.