Виталий Овчаров - Жестокие истины (Часть 1)

  Подкатила, захлестнула Элиота первая его любовь, как набегающая волна захлестывает пловца, вздумавшего купаться в шторм. Элиот и сам не заметил, как оказался в ее плену. Он спал - и видел Альгеду в своих снах, а когда просыпался по утрам, то подолгу валялся в постели с улыбкой вспоминая, что она говорила ему, и как смотрела при этом. Действительность была хуже снов. Альгеду Элиот встречал разве что за столом. Она, словно чувствуя, что может случиться между ними, и не смотрела в его сторону: сразу же, как только было можно, исчезала в своей комнате. И тогда Элиот мучился, теряясь в догадках: почему она ведет так себя, почему не хочет глядеть на него? Может, он ненавистен ей? Или чересчур круто обошелся с ее бедным гувернером, который теперь при встрече с долговязым парнем шарахался от него, как от огня. И новые сомнения грызли Элиота, новые предположения изобретал его живой ум, одно другого нелепей. Тогда он выходил на двор, пристраивался где-нибудь в укромном месте и подолгу наблюдал за ее окном. Но Альгеда так ни разу и не появилась.

  Известно, какая учеба бывает у влюбленного человека. Элиот совершенно забросил книги, которыми регулярно снабжал его мастер Годар, и постоянно путался в ответах на те вопросы, что задавал своему ученику дотошный лекарь. Мастер Годар, конечно, догадывался, что творится с парнем, и по мере сил, старался не отпускать его далеко от себя. Снова Элиот стал сопровождать своего учителя в его походах по округе. Замелькали дни, похожие друг на друга. Мастер Годар и Элиот кочевали от одного крытого соломой дома к другому, и везде было одно и то же: испуганные лица, в которых страх мешался с надеждой, боль и нужда, запахи кислого теста и навоза, торопливые, благодарные речи. Элиот видел людей, покрытых язвами, как святой Йоб, людей с тонкой, как лист, желтой кожей, обтянувшей их кости, людей, с расцарапанными шеями, задыхающихся от отека легких и людей, просто медленно угасающих, словно огонек на осеннем ветру. И постепенно все страдания этого мира вошли в него, и он понял, насколько этот мир несовершенен.

  К исходу второй недели мастеру Годару пришла в голову спасительная мысль, которой он немедленно воспользовался. С этого дня Элиот по возвращении, должен был таскать воду в огромную бочку посреди двора. Или вычищать свинарник. Или до потемнения в глазах скоблить рубанком какое-нибудь бревно. Теперь Элиот едва доползал до своего тюфяка, и тут же засыпал - как в черную яму проваливался. Снов он больше не видел.

  Наконец, настал день, когда мастер Годар объявил купцу, что они уже порядком здесь загостились, и им пора в город. Купец попытался его отговорить, но видно было - только приличия ради, и получив категорическое "нет", тут же успокоился. Случилось это за ужином, и Элиот, погруженный в свои мысли, не сразу сообразил, в чем дело, а потом, когда сообразил, то даже удивился своему равнодушию. Душевные метания сменила какая-то вселенская отрешенность, и мастер Годар, хорошо знакомый с черной меланхолией, встревожился не на шутку. После ужина он пригласил Элиота к себе.

  -Завтра утром в путь собираемся, юноша, - сказал он, не глядя на Элиота, - Это ты понял?

  -Понял, учитель, - равнодушно отозвался тот.

  Лекарь побарабанил пальцами по столу.

  -Нет, так не годится! - сказал он нервно, - Что тебя гнетет?

  -Всё нормально... - сказал Элиот, - Вы напрасно так обо мне беспокоитесь. Только устаю очень.

  -Ты стал рассеянным, то, что раньше схватывал на лету, теперь дается тебе с большим трудом, - быстро говорил лекарь, - Вчера я тебя попросил подать мне чашу с водой для того больного, с горячкой. Ты уронил ее на пол тут же, едва я к ней приторонулся. А сегодня - сегодня мне пришлось три раза повторить, чтобы ты, юноша, изволил отодвинуться и дать мне проход в сенях. Как мне сие понимать?

  Искорка мысли мигнула в глазах Элиота, и он ответил:

  -Простите, учитель. Я, верно, был нерасторопен.

  -Ну-ну... Вероятно, я и сам кое-где перегнул палку, каюсь. Но я делал это только ради тебя!

  Он вдруг вскочил, быстро подошел к Элиоту и заглянул ему прямо в глаза:

  -Может быть, скажешь, что с тобой случилось, мальчик? Тебе же известно правило: лекарь должен знать о своем больном всё!

  -Со мной всё в порядке, учитель! - с усилием проговорил Элиот и глаза его наполнились слезами.

  Мастер Годар перекосился ртом и безнадежно махнул рукой:

  -Ладно, ступай... Там поглядим, что можно сделать. И выспись хорошенько перед дорогой!

  -Спасибо... - тихо сказал Элиот и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

  В эту ночь снов он, как и в предыдущие, не видел.

  Его разбудили затемно. Элиот долго лупал глазами, а потом вяло подумал, что, видимо, он навсегда теряет Альгеду. Он медленно оделся, собрал свой нехитрый скарб и покинул этот дом, ежась от утреннего августовского холода. У конюшни скрипели овсом кони, лениво переругивались заспанные слуги. Элиот встал на крыльце и задрал голову, подставив лицо утреннему ветерку. Там, в вышине, плыла луна. Но Млечного пути уже не было видно, и звезды гасли одна задругой оставались только самые яркие. А на востоке медленно занималась тихая заря солнце еще не появилось, но небо уже дышало рассветом. Дверь толкнула Элиота в спину; он посторонился, давая дорогу хозяину. Купец, не обращая на него внимания, подошел прямо к мастеру Годару. И тут между ними состоялся разговор, который Элиот запомнил на всю жизнь.

  -Светает... - сказал Рон Стабаккер загадочно.

  -Да, светает, - отозвался лекарь, думая о чем-то своем.

  -Славно у нас погостил, господин лекарь? - продолжал купец.

  -Не так уж и плохо.

  -Жена у меня хорошая женщина, правда? - спросил купец.

  -Угу...

  -А дочка - прямо раскрасавица. Она как у нас родилась, так я сразу себе смекнул: красавица будет! - и поскольку лекарь молчал, ободренный купец, продолжал более смело, - Ты ведь ей, лекарь, вроде как третьим отцом стал. Понимаешь? Считаем так: я - первый, голова - он крестный, - второй. Ну а ты, когда ее с того света вытащил - третьим стал. Так, что ли?

  -Так, так, - отозвался мастер Годар, и Элиот по голосу его понял, что он улыбается.

  -Боюсь я за нее шибко! - пожаловался купец, - Помру - что с ней, горлицей, будет? Люди, они знаешь, как псы, всё клок норовят свой урвать. А она у нас в масле каталась.

  Лекарь молчал. И тогда Рон Стабаккер решился:

  -Бери ее в жены, Рэмод!

  -Как? - спросил мастер Годар потрясенно.

  -Она доброй женой будет, - давясь словами и придыхая от волнения, заговорил купец, - Можешь не сомневаться, в том тебе мое слово порукой! Справна, работяща, незлоблива, детишков тебе нарожает... Ты понимаешь, лекарь: боюсь я ее кому чужому отдавать. Мы, кравники, народ тяжелый, женам кости правим испокон веков. Другие своих дочек за дворян, да за негоциантов всяких пристроить норовят, а я не таковой! Зря я, что ли, до седьмого пота горб гнул? Деньги - это прах земной, понимаешь? Деньги и добро всякое для меня - тьфу! Главное - чтобы в доме порядок был, а всё остальное пустяк.