(Алексрома) Ромаданов - Оживи покойника

- Так просто? - усмехнулся Федор.

- Да, представь себе! Минимум усилий: ставишь перед экраном баночку с водопроводной водой, а потом эту воду выпиваешь - и no problem, как говорят англичане...

- А что, англичане тоже ряженку пьют? - лукаво спросил Федор, приканчивая очередную стопку коньяка.

- Да нет, - почти серьезно ответил Горячин, - до такого только русские додуматься могут. - Он выпил, не закусывая. - На чем я, однако, остановился?

- На исцелении от всех проблем, - подсказал Федор.

- Да... Однако вскоре открылось, что на самом деле ряженка отнюдь не заменяет пищу и не излечивает от болезней, а лишь утоляет голод и притупляет боль. Но к тому времени, когда это стало всем очевидно, Барабашкин успел взять в свои руки рычаги государственной власти, что, впрочем, нетрудно было сделать с учетом огромной его популярности у народа и полного бездействия правительства, которое никак не могло оправиться от шока, вызванного развалом производства и торговли по причине массовых невыходов на работу и отказа от продуктов питания. Кроме того, ему удалось в рекордно короткие сроки разработать и принять новую конституцию, в которой записано, что в нашей стране построено Райское царство во главе со Всевидящим и Вездесущим Царем. Этот период перехода власти от коммунистов к Царю известен теперь как Триумфальное шествие Барабашкина.

- Так значит, конституционная монархия?

- Точно! - отрыгнул Горячий. - К тому же теократическая. Царь и Бог в одном лице. Слушай теперь три основополагающие принципа нашего государства, его три кита: никто не работает, потому что любой труд есть эксплуатация; никто ничего не ест, потому что любая пища, за исключением ряженки, есть отрава; и никто не лечится какими бы то ни было способами, отличными от телетерапии Царя, ибо применение лекарственных средств и хирургическое вмешательство - суть надругательство над человеческим организмом и телом. Так вот, когда люди поняли, что их обманывают, и стали отказываться пить ряженку и смотреть телевизор, по которому теперь можно было увидеть только Царя, был создан институт контролеров, задача которых заключается в том, чтобы следить за соблюдением Конституции, а если конкретнее - тех самых принципов. Вот к этим-то контролерам и перешла вся власть в стране. Де-юре страной правит Царь, а де-факто - контролеры. Есть еще, правда, армия, но она довольствуется тем, что получает часть оброка, который контролеры собирают с населения, и вмешивается во внутренние дела только в случае крайней необходимости... если бунт, к примеру, подавить надо.

- И часто случаются бунты? - спросил Федор.

- Да нет, не часто, - Горячин пристально посмотрел на Федора. - Не больно много находится желающих с топором на танк идти. А то еще карательная экспедиция нагрянет - эти ребята свое дело туго знают - или "птички" налетят...

- "Птички"?!

- Ну да, реактивные, с ракетами "воздух-земля" в клюве... Выжгут все "к ябеной матери" и улетят...

- А коммунисты?

- Что коммунисты?

- "Подпольный обком" не действует?

- Некому, старик, действовать.

- Неужто, истребили все 17 миллионов или сколько их там было?

- Да нет, сами исчезли по-тихому... Рыцарей или инквизиторов, скажем, тоже ведь никто не истреблял "как класс"... Просто их время прошло. Есть, правда, еще группы экстремистов и маньяки-одиночки - эти спят и видят, как бы Царя ликвидировать. - Горячин снова посмотрел на Федора пристально. - Но это, поверь мне, старик, бесполезная затея. Царь-то наш трансцендентный...

- Что-что?

- Бесплотный он, понимаешь ли... Существует лишь в виде электрического сигнала, преобразуемого посредством телевидения в изображение. Как говорят в народе, "в телевизоре сидит", а больше его и нет нигде... по крайней мере, на Земле. Так что, старичок, чтобы Царя убить, надо телецентр в Останкино взорвать или Останкинскую башню завалить, а они Царской гвардией охраняются... И близко не подходи!

- Слушай, Горячин, а ты по какому ведомству числишься? спросил Федор прямо.

- По контрольному, Федя, по контрольному, - охотно ответил Горячин, словно давно ждал этого вопроса, - в чине майора контрольной службы.

- Ого! Майор Горячин - звучит! То-то я гляжу, от тебя казенщиной так и разит!

- А от тебя, старичок, разит щенячьим протестом, - сузил глаза Горячин.

- Слушай, майор, - не унимался слегка захмелевший Федор, я вот что спросить хочу: ты Достоевского читаешь?

- А ты думаешь, друг мой Федя, контрики - это небритые мужики с обрезами? Да мы единственная сила, которая в стране хоть какой-то порядок поддерживает, если бы не мы, давно бы уже каннибализм начался! А насчет Достоевского или, скажем, Канта готов с тобой поспорить. Кстати, тот же Кант сказал, что "свобода есть осознанная необходимость". Так вот, я эту необходимость осознал.

- И стал рабом системы, - продолжал за него Федор.

- Это, старик, уже из другой оперы - я с таким же успехом могу сказать, что ты стал рабом протеста против этой системы. Оставим демагогию! Свободным можно быть только имея власть, иначе всякий встречный-поперечный будет твою свободу ограничивать. Вот ты ухмыляешься, а у меня, между прочим, даже телевизора нет!

- А жена? Свободу не ограничивает?

- Раньше ограничивала, а теперь - нет.

- Как же тебе это удалось?

- Да просто взял и прогнал ее пинком под зад. Зачем мне нужна эта стерва старая, когда я себе любую молодую девку на ночь взять могу! Так что хочешь - давай к нам, я помогу оформиться.

- Спасибо за доверие, но я постараюсь оправдать его где-нибудь в другом месте. Разрешите идти?

- Иди, Федя. Искренне желаю тебе не попадаться в мои руки. Дружба дружбой, а служба службой, сам понимаешь.

Федор отставил наполненную коньяком стопку, поднялся из-за стола, взял в прихожей велосипед и благополучно вышел от Горячина, не попрощавшись. "Странно выходит, - думал он, - до разговора с Горячиным я Царя просто ненавидел, а теперь готов ему горло перегрызть... Все-таки убедил меня майор контрольной службы в том, что я бунтовщик экстремистского толка".

5. Подмосковные вечера

В голове у Федора немного шумело от выпитого, будто в его черепной коробке работал на малых оборотах моторчик средней мощности, но он усердно давил на педали правой-левой, имея целью добраться до проселочной дороги засветло, а то в темноте и заплутать недолго.

Когда город остался позади, Федор воочию увидел последствия деурбанизации: шоссе было буквально облеплено разношерстными времянками: незатейливыми фанерными домиками; приспособленными под жилье "Икарусами", среди которых можно было увидеть как аэрофлотовские экспрессы, некогда связывавшие аэропорт Шемеретьево с Аэровокзалом, так и экскурсионные автобусы "Интуриста"; железными сараями, сильно походившими по своему виду на гаражи; и прочими памятниками подмосковной архитектуры начала XXI века, слепленными, подобно птичьим гнездам, из всего, что только может сгодиться: из разнокалиберных досок, дюралевых листов, кусков плексигласа (вместо окон), пенопласта и брезентовых полотен.