Николай Романецкий - Полдень XXI век 2009 № 03

— Да-да, «мне всё не удалось — и даже смерть моя…»

— А вот мне всё удается. Даже твоя смерть! Ты хоть там-то знаешь, что она была не случайной? Ты хоть знаешь, с кем ты говоришь?

— Это не важно, это не важно.

— Ты всепрощенец по жизни был, да? Толстовец?

— Н-нет. Знаешь, я не очень прощал. Это, наверное, тоже ошибка. Но и это, может быть, определяется настройками…

— Да кому, к черту, это интересно? Ты меня уже заколебал резонансами своими. Кому нужны все эти фантазии, фантастики, фэнтэзи?

— «Фантазия инфекционная болезнь, и если вас окружают только здоровые, не беспокойтесь, она вас минует». Это один мудрый человек…

— Да вот здесь он у меня уже, твой мудрый человек! Ты достал уже меня! И если ты не заткнешься, я… я найду таких, которые тебя и там достанут!

— Ах, если бы это было возможно!

— Да и что у тебя брать? что с тебя возьмешь, с тебя даже взять нечего. Ты пустой, ты голый лузер с жалкими обрывками недоношенных мыслей! Кому, на что они могут сгодиться?

— Ты прав! Ты прав! Может быть, они годны только на то, чтобы посмеяться над ними, оттолкнуть их и оттолкнуться от них, чтобы твои, твои собственные были умней и глубже, чтобы они — были…

— A-а, родовспоможение, «акушер мысли». Да иди ты сам туда, акушер! Ты… ты даже не идиот — «идиот» для таких награда, вроде титула, — ты ничто, недоделок, чмо! Не о чем с тобой говорить. Да и нет тебя, и не было никогда. Всё, базар окончен.

— Как-то у тебя язык изменился.

— Всё, я сказал! Или ты думаешь, что тебе уже всё можно, раз ты заглох, как вам всем и положено, под забором? Да — ты так думаешь? А ты вот о мамочке заботился — может, мне о ней позаботиться?

— …Я б-больше не б-буду тебя б-беспокоить.

— То-то, мыслитель. Чмо везде чмо.

— Достаточно. Просыпайтесь. Ну, вот, отреагирование прошло, больше ваш Голос вас беспокоить не будет, как и было объявлено. Вот эти таблеточки, на всякий случай, возьмите с собой. А засим — приятного отдыха.

Так, что у меня дальше по списку? Магазины, банк. К старикам. Ну, вечером, если успею. Хорошо все-таки: ничего не вякает, не нудит, не отвлекает. Голова чистая… Заехать бы к матери урода этого, привезти что-нибудь. Но адреса же нет. И времени. Да и что я, сиделка? медбрат ему? Не сиделка я…

Ну, что, ложиться надо. Завтра — сегодня уже — последний подъем по будильнику. Последний недосып на месяц вперед! Ну, всё у нас?

— Елка, ты костюм мой уложила?.. А это что еще за явление? Ты чего бродишь, как лунатик, вместо того чтобы спать?

— Да-а, в-вы з-завтра улетите, а я?

— Ты чего заикаешься? Ленка, он чего у тебя, заикаться стал?.. У тебя, у меня — сводить надо было к логопеду, занята очень… А тебе еще месяц учиться. Всё, иди и спи.

— П-пап, а кто т-такой истец?

— Это ты где услышал?

— Д-дяденька на улице п-по мобильнику говорил.

— Слышь, Елка? Вот живое свидетельство прогресса, да? Мыто с улицы какие слова приносили? А эти вот с таких лет уже… Лучшая школа: учиться у самой жизни. Истец, Юра, это тот, кто привлекает к ответу, к суду, кто обвиняет в чем-то, за что-то совершённое или не совершённое — за измену, за преступление, за соучастие и за всё плохое, что ты сделал, а может быть, и за всё хорошее, чего не сделал, хотя должен был и мог. Правда, за это может привлечь только один последний истец, которого, наверное, нет.

— Есть, я п-понял! Есть, только его н-не видно!

— Ты-то откуда знаешь?

— Д-дяденька так про него с-сказал.

— Что про него сказал?

— Что он подкрадывается н-незаметно!

— А — апчхи! А ну, марш в кровать! Юриспрудент.

Незаметно. Ко мне вот отпуск подкрался незаметно! Так всё у нас или не всё? Это что? Тряпки… ну-ну. Ладно. Похоже, всё. Даже не верится: уже сегодня я залезу в теплое море, а потом зароюсь в горячий песок. С головой! Обратив ко всему миру свою высоко задранную… Хоть и без перьев. А все-таки, как это так?

Этого же не может быть — или я чего-то не понимаю? А вот сейчас спросим, он всё знает. Спит? В субботу? А сколько сейчас времени? Опять встали, что за черт? Во, есть контакт!

— Жор, слушай — извини, что так поздно, разбудил, да? Да ничего не стряслось, вопрос один… Да нет, никто. Ты только не думай, что это розыгрыш или шутка. Короче, слушай, вот страус, когда опасность для его жизни — хищник там или охотник, — прячет голову в песок, да? а задница торчит, он даже не приседает. Да ни к чему не клоню, я про страуса в натуре, в природе. Вот скажи, ведь это ж был естественный отбор, да? закреплялось там, передавалось то, что помогает выжить. Тогда как же могла закрепиться такая повадка? Да я знаю, который час, то есть, не знаю, но я завтра — сегодня уже — улетаю. Понимаешь, как-то в первый раз в жизни появилась какая-то лишняя мысль, ну, которая ни к чему не нужна, а удивила: ведь они ж должны были с такой политикой все вымереть еще тогда, а они живут. Это — как? Да не надо в Скворцова-Степанова, не надо в отдельную… Ну, извини… Ну, чего-то вот въехало в голову, а поговорить не с кем. Ну, не с кем поговорить! Да я толь…

Эх! Ладно, к черту, все к черту. Отоспаться. Отлежаться. Отмыться… Я в отпуске. В от-пус-ке! Мне не нужны все эти галстуки. У меня остался только один вопрос: брить или не брить?? В Анталию! В Анталию!!

МАЙК ГЕЛПРИН

Мастер

Рассказ

Солнце подбирается к зениту, в Ширазе сейчас, должно быть, градусов сорок в тени. Горе правоверному, не привязавшему ишака у забора, что вокруг чайханы, а бредущему под палящими лучами туда, куда его сподобил Аллах. Однако здесь, в сорока милях от Шираза, в высокогорном лагере, упрятанном в холмах великого хребта Загрос, совсем не жарко и даже прохладно.

Мы сидим в палатке впятером: три боевика, я и почтеннейший Абдулла, мой работодатель. Тот, что завтра отдаст приказ меня расстрелять. Или зарезать, а вполне возможно, и удавить, от почтенного Абдуллы можно ожидать что угодно.

Но это произойдёт завтра, и тогда я буду знать наверняка. А сегодня мой контракт ещё действует, так что надо работать. Я обвожу глазами группу. Отличные парни, надёжные, решительные, я сам их подбирал. Лучшие из лучших. Бейдр с виду хрупок, даже изящен, он резок в движениях и откровенно красив. И двадцати ещё нет парню, а за плечами уже три боевых операции. Али и Мансур постарше, они братья. Глядя на их полные смирения, достоинства и покоя лица, трудно предположить, что за каждым десятки подвигов во имя Аллаха. Устранения, похищения, теракты по всему миру — досье на обоих я изучал в деталях.

План операции разработан лично мной и одобрен самой верхушкой Аль-Кайеды. Я трудился над ним больше двух лет — план безупречен. Для обеспечения операции также задействованы мои связи, коих за пару последних веков я накопил немало. Меня знают и угрюмые сицилийские доны, и растатуированные российские воры в законе, и раскосые цинично жестокие боссы китайских триад. Знают большей частью заочно, тех, кому выпала честь видеть Мастера, не так много. И, как правило, они не слишком долго задерживаются на этом свете после свидания со мной. Правда, моей вины в том нет, просто так складываются обстоятельства. Абдулле, например, осталось жить недели две-три, его непременно уберут свои. А парням — парням не знаю, как повезёт. Я желаю, чтобы повезло, но это уже от меня не зависит.