Эдмунд Купер - Пять к двенадцати

- Возможно, - согласился Дайон. - Как бы там ни было, твое сообщение принято к сведению. Сильфида заплакала.

- Это кошмар, - рыдала она, - этого не может быть. Все, что мы хотим, - жить и любить друг друга и чтобы нас оставили в покое. Почему кто-то хочет разрушить все это?

Дайон нежно поцеловал ее:

- Это вопрос на шестьдесят четыре миллиарда львов, любимая. - Он взглянул на Леандера. - И ответ чрезвычайно прост. Потому что какой-то ублюдочный шутник устроил так, что легче богатой доминанте пролезть сквозь игольное ушко, чем бедному жигану попасть в царствие небесное.

17

Стояло прекрасное тихое утро. В пьянящем, как вино, воздухе чувствовался легкий аромат мороза. Дайон, одетый в летный комбинезон переменчивого цвета, с гоночным реактивным ранцем за спиной, распростерся лицом вниз на крыше Мемориала погибшим в первой и второй мировых войнах в Уайтхолле. Дуло его лазерной винтовки с оптическим прицелом осторожно покоилось между толстыми столбами низкой балюстрады Кенотафа. [Памятник англичанам, погибшим в I и II мировых войнах]. Эта балюстрада была пристроена в начале двадцатых годов, когда телевидение еще базировалось в основном на земле, а для съемок государственных событий требовались удобные и выгодные позиции.

Но теперь, когда повсеместно использовались управляемые с земли парящие камеры, вершина Мемориала оказалась полностью в распоряжении Дайона, поскольку даже жадные до сенсаций доминанты из телевидения вряд ли осмелились бы снимать цареубийство.

Он лежал здесь с самого рассвета, окостенев от страха и неподвижности, ни разу не пошевелившись в продолжение последних четырех часов. Несмотря на хамелеоновские качества летного комбинезона, малейшее движение Дайона было бы замечено дрейфующими в воздухе камерами или патрулирующими офицерами порядка, и тогда цифры его индивидуального индекса были бы перечеркнуты навсегда. Даже неудачное покушение на цареубийство заслуживает первой степени.

Лежа в ожидании радиосигнала от Леандера, который, затаившись на вершине арки Адмиралтейства, должен был подать знак, когда процессия окажется в четырех минутах от Мемориала, Дайон имел достаточно времени подумать обо всех тех вещах, о которых думать ему не хотелось. Например, 6 том, что, вероятно, через полчаса он будет, так или иначе, окончательно мертв. Разрежет он Викторию или нет - в любом случае найдутся люди, которые возжаждут его крови. Так что Дайон попал между молотом и наковальней.

Инструкции Леандера были исчерпывающи и недвусмысленны.

- Окончательная, а не временная смерть - вот что нам требуется, дражайший мой, - говорил он. - Если Виктория выживет, она сделается паршивой героиней. Так что тебе надо либо прожечь ей голову, либо разрезать ее саму пополам. Все должны увидеть, что быть монархом в этом оккупированном доминантами мире - опасное занятие.

План бегства был достаточно прост, чтобы оказаться удачным - при условии, что им удалось бы благополучно взлететь. Подав сигнал с арки Адмиралтейства, Леандер должен будет тут же перелететь на крышу нового Дома Мира, расположенного параллельно. Мемориалу, и ждать, пока Дайон не откроет огонь. Затем, когда Дайон, выжимая полную мощность из своего гоночного реактивного ранца, поднимется с крыши Мемориала, Леандер отвлечет внимание на себя и постарается сбить со следа бросившихся в погоню офицеров порядка. В конце концов они встретятся на высоте десяти тысяч футов, что, как надеялся Леандер, на две тысячи футов превышает высоту, до которой офицеры порядка осмелятся подняться, и вместе полетят на север. Над Кэмбриджширом, если им удастся оторваться от преследователей, террористы разделятся. Они приземлятся возле брошенного сарая, где Леандер припрятал взятое в аренду летное снаряжение, выбросят свои винтовки и гоночные костюмы и, сказав краткое "прощай навеки", расстанутся друг с другом. Дайон полетит дальше на север, в Витс-Энд, а Леандер на юг, в Лондон, - два невинных сквайра, спешащих по своим законным делам.

Это был разумный план, но, как предчувствовал Дайон, не из тех, что сработают. Потому что для того, чтобы что-то сработало, вы должны этого хотеть. А Дайон, как всегда, сам точно не знал, чего хочет.

Так он и лежал, потея, чувствуя, как холодный воздух омывает лицо, слушая приглушенный шум уличного движения и раздающиеся неподалеку крики, которые издавали нанятые за пару львов инфры и жиганы, громко приветствовавшие кортеж королевы.

Но, Стоупс побери, почему Дайон должен сжечь ее? Разве, зажарив Викторию, он свергнет весь чудовищный режим власти доминант? Конечно нет. Он только разозлит этих сук. Так почему же он лежит здесь?

Ответ: потому, что Д. Кэрн заключил некое соглашение с учеником дьявола. Или потому, что Д. Кэрн развил в себе joie de mourir. [Жажда смерти (фр.)]. Или потому, что Д. Кэрн просто-напросто скучает.

Прозвучал посланный Леандером радиосигнал, и Дайон вздрогнул, как испуганный кролик. Это движение определенно должно было быть замечено, но ничего не произошло. Он был этим даже несколько разочарован.

- Bon chance, [Желаю удачи (фр.)] жиган! - прошептал сквозь потрескивания голос Леандера. - Ты должен поджарить эту колбаску. Выдай ей со всей любовью две тысячи градусов по Фаренгейту... Увидимся над облаками, чудный малыш. Все.

- Или в аду, - проворчал Дайон себе под нос, - отделанные так, что родная мать не узнает.

Все еще держа голову ниже балюстрады, он осторожно поднялся на колени и выглянул между столбов. Кортеж, возглавляемый полуэскадроном дворцовой кавалерии, повернул к Уайтхоллу. Заклепки на выпуклых металлических кирасах гвардейцев сверкали в неярком солнечном свете, подобно множеству похожих, как близнецы, жадных глаз.

Дайон задрожал. Лазерная винтовка показалась ему добела раскаленной кочергой и, одновременно, весящей десятки тонн железякой.

Сэр Дайон Кэрн, подумал он, столь недавно получивший рыцарское звание, государственную пенсию и интимное внимание самой королевы, готов теперь предать окончательной смерти тело своего милостивого суверена. Да будет его имя за это проклято навеки.

Нетвердой рукой он поднял лазерную винтовку и посмотрел сквозь оптический прицел. Виктория, прекрасно видимая при десятикратном увеличении с расстояния в две сотни метров, милостиво улыбалась в лучших традициях британских монархов. Они все милостиво улыбались на протяжении слишком многих кровавых столетий. Настало время пресечь это.

Дайон установил винтовку на максимальную мощность, приложил щеку к ложу и снова посмотрел через оптический прицел. Сверкающие глаза на кирасах дворцовой кавалерии танцевали в гипнотическом танце. Черт побери, откуда взялась здесь эта радуга? Черт побери, должно быть, идет дождь. Черт побери, никакого дождя нет. Черт побери, да это же плачет он сам.