Герберт Уэллс - Остров доктора Моро (пер. Быкова)

Все это, какъ я уже сказалъ, относится къ первымъ недѣлямъ, проведеннымъ мною между звѣрями. Въ этотъ промежутокъ они еще уважали установленные закономъ обычаи и сохранили въ своихъ поступкахъ наружную благопристойность. Однажды нашелъ я одного кролика, растерзаннаго, конечно, Гіеной-Свиньей — но это было все. Только около мая мѣсяца я началъ ясно чувствовать возрастающую разницу въ ихъ рѣчахъ и ихъ походкѣ, болѣе замѣтную грубость въ сочетаніи звуковъ съ обнаруживающейся все яснѣе и яснѣе наклонностью къ утратѣ дара слова. Болтовня моего Человѣка-Обезьяны увеличивалась количествомъ, но дѣлалась все непонятнѣе. У нѣкоторыхъ вполнѣ исчезала способность выражать мысли; хорошо еще, если они были способны въ то время понимать то, что я имъ говорилъ.

Представьте себѣ рѣчь, вначалѣ точную и опредѣленную, которая, постепенно утрачивая форму и правильное и членораздѣльное сочетаніе звуковъ, теряетъ все болѣе сходство съ человѣческой.

Имъ было все труднѣе ходить, и не смотря на стыдъ, который они должны были испытать время отъ времени, я заставалъ того или другого изъ нихъ бѣгающимъ на четверенькахъ и совершенно неспособнымъ возстановить вертикальное положеніе тѣла. Руки ихъ хватали предметы не такъ ловко. Каждый день они пили, лакая воду, грызли и рвали вмѣсто того, чтобы жевать. Теперь яснѣе, чѣмъ когда-либо, мнѣ вспоминались слова Моро объ ихъ упрямомъ и упорномъ звѣрствѣ. Они превращались въ безсловесныхъ животныхъ очень быстро. Нѣкоторые и это были прежде всего, къ моему большому удивленію, самки начали пренебрегать самыми элементарными правилами благопристойности и почти всегда съ умысломъ. Преданія, внушающія почитаніе закона, ясно теряли свою силу. Мой Человѣкъ-Собака впадалъ, мало-по-малу, въ свои собачьи наклонности, день за днемъ онъ превращался въ нѣмое четвероногое и покрылся шерстью прежде, чѣмъ я могъ замѣтить переходъ отъ товарища, ходившаго рядомъ со мною, въ собаку, все вынюхивающую что-то, постоянно находящуюся на-сторожѣ, то забѣгающую впередъ, то отстающую. Наряду съ возраставшей дезорганизаціей страшное загрязненіе оврага, и раньше не представлявшаго пріятнаго жилища, заставило меня покинуть его, и, пройдя островъ, я устроилъ изъ вѣтвей въ серединѣ развалинъ сгорѣвшаго жилища Моро убѣжище. Неопредѣленныя воспоминанія страданій животныхъ дѣлали изъ этого мѣста самый надежный уголъ для меня.

Было бы невозможно отмѣтить каждую мелочь постепеннаго превращенія этихъ чудовищъ въ прежнихъ животныхъ и сказать, какъ съ каждымъ днемъ они теряли человѣческій обликъ; какъ они пренебрегали одеждой и отбросили, наконецъ, всякій признакъ ея; какъ начала рости шерсть на частяхъ тѣла, выставленныхъ наружу; какъ лбы ихъ дѣлались болѣе плоскими, а челюсти выдвигались. Перемѣна происходила медленно и неизбѣжно; для нихъ, какъ и для меня, она совершалась почти незамѣтно, не производя сильнаго впечатлѣнія. Я чувствовалъ еще себя въ ихъ средѣ въ полной безопасности, не боясь нападеній, но не могъ предохранить ихъ отъ постепеннаго паденія, допуская тѣмъ утрату всего того, что имъ было внушено человѣческаго.

Но я началъ бояться, чтобы вскорѣ это измѣненіе не обнаружилось. Мое животное, Сенъ-Бернаръ, послѣдовало за мною въ мой новый лагерь, и его бдительность позволяла мнѣ иногда спать почти спокойно. Маленькое розовое чудовище, тихоходъ сдѣлалось слишкомъ робкимъ и покинуло меня, чтобы возвратиться къ своимъ естественнымъ привычкамъ лазанія по вѣтвямъ деревьевъ. Въ этомъ состояніи равенства мы были точно въ клѣткѣ, населенной различными животными, которыхъ показываютъ нѣкоторые укротители, послѣ того какъ укротитель покинулъ ее навсегда.

Однако существа, населявшія островъ, не превратились въ точно такихъ звѣрей, какихъ читатель можетъ видѣть въ зоологическихъ садахъ — обыкновенныхъ волковъ, медвѣдей, тигровъ, быковъ, свиней или обезьянъ. Было нѣчто странное въ ихъ натурѣ; въ каждомъ изъ нихъ Моро смѣшалъ одно животное съ другимъ; одно, быть можетъ, было болѣе всего похоже на быка, другое на животное кошачьей породы, третье — на медвѣдя, но каждое сочетало въ себѣ нѣчто, принадлежащее созданію иной породы, и такая, такъ сказать, обобщенная животность проявлялась въ ихъ характерахъ. Опредѣленныя черты, свойственныя человѣческой расѣ, по временамъ давали себя знать среди населенія острова: такъ, замѣчался кратковременный возвратъ дара слова, неожиданное проворство переднихъ оконечностей или жалкія попытки принять вертикальное положеніе.

Безъ сомнѣнія, со мною также произошли странныя перемѣны. Одежда висѣла на мнѣ клочьями, сквозь нее проглядывала темнокрасная кожа. Мои длинные волосы совершенно спутались, и мнѣ часто говорятъ, что и теперь еще мои глаза обладаютъ особеннымъ блескомъ и удивительною быстротою.

Вначалѣ я проводилъ дня на песчаномъ берегу, разсматривая горизонтъ и прося Провидѣніе о помощи. Мой разсчетъ на ежегодное прибытіе къ острову шкуны «Chance-Rouge» не оправдался. Пять разъ на горизонтѣ показывались паруса и три раза — клубы дыма, но ни одно судно не пристало къ берегу. У меня всегда былъ на готовѣ громадный костеръ; однако, внѣ всякаго сомнѣнія, вулканическое происхожденіе острова дѣлало всѣ объясненія излишними.

Было около половины сентября или октября, когда мысль о постройкѣ плота крѣпко запала мнѣ въ голову. Къ этому-же времени рука совершенно зажила, и къ моимъ услугамъ снова были обѣ руки. Съ перваго-же шага меня поразило мое безсиліе. Я никогда въ своей жизни не занимался не только плотничьимъ трудомъ, но и вообще какою-то ни было ручною работою и теперь все время проводилъ въ лѣсу, рубя деревья и пробуя вязать ихъ между собою. У меня не было подъ руками никакихъ веревокъ, и я не могъ найти ничего, что бы послужило мнѣ для скрѣпленія плота; ни одна изъ породъ въ изобиліи ростущихъ ліанъ не казалась достаточно гибкой и прочной, а не смотря на весь свой запасъ научныхъ познаній, мнѣ не найти было средства сдѣлать ліаны прочными и гибкими. Въ теченіе болѣе пятнадцати дней рылся я въ развалинахъ ограды и на берегу, въ мѣстѣ сожженія шлюпокъ, отыскивая гвозди или другіе желѣзные кусочки, могущіе послужить мнѣ на пользу. Время отъ времени нѣкоторые изъ звѣрей приходили созерцать меня и убѣгали большими прыжками прочь при моемъ крикѣ на нихъ. Затѣмъ наступилъ періодъ грозъ, бурь и проливныхъ дождей, сильно замедлявшій мою работу; однако, въ концѣ концовъ, мой плотъ былъ оконченъ.

Я восхищался своимъ произведеніемъ. Но за недостаткомъ практическаго ума, который составлялъ постоянное мое несчастіе, я строилъ плотъ въ разстояніи болѣе одной версты отъ моря, и, прежде чѣмъ дотащилъ его до послѣдняго, онъ развалился. Можетъ быть, это было счастьемъ для меня, случившись до моего отправленія въ открытое море; однако, въ первый моментъ ударъ былъ такъ тяжелъ, что въ продолженіе нѣсколькихъ дней я не могъ взяться ни за какую работу и блуждалъ по берегу, созерцая волны и помышляя о смерти.