Евгений Лотош - Несомненная реальность

— Тогда, после выборов, — сухо ответил Олег, — вы, Павел Семенович, стали государственным преступником. По собственному почину, между прочим.

Шварцман хмыкнул.

— Не надо старое вспоминать. Что случилось, то прошло, я тебе уже все объяснил.

— Не о том речь, — отмахнулся Олег. — Сам знаю, что не время сейчас старые счеты поднимать. Не пошли вы тогда убийцу – все по-другому сложилось бы. Но что случилось, то случилось. Сейчас я фактически не управляю страной. Чем дальше, тем больше она рассыпается на феодальные вотчины министерств и удельные наделы моих собственных Наместников. Министры же о нарастающем кризисе и знать ничего не хотят. Еще раз спрашиваю вас обоих – есть какие-то предложения по преодолению потенциального кризиса? Купить разработки нового движка с потрохами? Взорвать заводы, на котором его намерены производить? Ликвидировать изобретателей?

Оба начальника Канцелярии – и бывший, и нынешний – промолчали.

— Нет вариантов, понятно. Тогда, думаю, вы с большим пониманием примете то, что я намереваюсь предложить, — Олег напряженно выпрямился. — А намереваюсь я предложить небывалую в наших краях за последние полвека крамолу. Итак…

Он замолчал.

— Мы внимательно слушаем, молодой человек, — пробурчал, наконец, Шварцман. — Не стоит нагнетать.

— Я не нагнетаю, — вздохнул Народный Председатель. — Мне вдруг самому показалось, что бред нести начну. Ладно. В общем, господа, пришло время сворачивать с Пути народной справедливости.

Бегемот удивленно взглянул на него, приподняв бровь, потом порывисто встал, приблизился и заботливо пощупал лоб. Пожав плечами, вернулся на место.

— Жара нет, — сообщил он Шварцману. — Похоже, не бредит. И винищем не несет. Или ему траву такую нашли?

Олег насмешливо взглянул на него.

— Заботливый ты у меня, аж жуть, — хмыкнул он. — И что бы я без тебя делал? В общем, друзья, мне не до шуток. Мне совершенно не хочется войти в историю Нарпредом, при котором рухнула страна. Нужно раскочегарить нынешнюю машину народного хозяйства. И я вижу единственный способ: поступиться принципами.

— Ты публике так скажи, — вяло посоветовал Шварцман. — Если половина сходу тебе не заявит, что ты преступник против человечества, готов съесть собственное ухо. Что именно ты собираешься делать?

— Смотрите сами. Сегодня рабочий на фабрике получает фиксированную зарплату плюс премии, если упирается рогом. Премии невелики, горбатиться ради них особого смысла нет, а возможность подработать сдельно есть далеко не у всех. Следовательно, и упираются немногие. Остальные – убивают время. Дальше, главное у нас – план, а на качество всем наплевать. Отгрузили – забыли. Отсюда контроль за работничками никакой. Пашка, сколько, ты там говорил, процент брака?

— От десяти до пятидесяти, — наморщил лоб Бирон. — В зависимости от производства. Вроде и цифра семьдесят где-то проскакивала. Шрайс – ну, мой зав вэцэ, давеча анекдот рассказал. Пришли им новые терминалы для вычислителей, а те не включаются. Вскрыли наши технари корпуса – там половина комплектухи навалом, ватой переложенная. И записка: извините, мол, ребята, конец года, план горит, соберите как-нибудь сами. Хорошо хоть электрошнур внутри заизолирован, на корпус не коротил…

— Собрали? — поинтересовался Олег.

— Кажется, да, — кивнул начальник Канцелярии. — У нас ребята ушлые, безруких не держим. А директору того завода я устроил веселую жизнь…

— Толку-то, — Олег поморщился. — У него основной показатель отчетности – вал. Не выполнил план – получай по мозгам. Не думаю, что ты ему больше веселья доставишь, чем главк. А главкам, комитетам и министерствам наплевать на качество. Им отчитаться важно. Фонды получить. Новые должности с приличной зарплатой выбить. В общем, изобразить бурную деятельность. Куда здесь качество продукции вписывается? Да никуда. А на самом верху сидит какая-нибудь жирная скотина вроде Смитсона, себя крупным феодалом воображающая. И носа в ее вотчину не сунь – сам лучше знает, что и как. Даже если заменишь тварь, ничего не изменится. Система…

— И ты решил систему ломать, — полувопросительно заметил Шварцман. Бывший начальник Канцелярии напряженно наклонился вперед. — А не боишься, что она тебя сломает раньше?

— Не боюсь, — огрызнулся Кислыцын. — Знаю. И так по грани хожу. Так что ломать ее не стану – пока. Но без смазки в шестеренках не обойтись. Хрен с ними, с боровами министерскими, людей жалко. Пусть себе феодалы владычествуют, лишь бы работали.

— Смазка – что в виду имеется? — поинтересовался Бирон, лениво разглядывая ногти. Олег, прекрасно знавший старого товарища внутренне усмехнулся. Тот уже сделал стойку и просто не желал выдавать заинтересованность раньше времени.

— А смазка – элемент проклятого империализма, так любимого нашими друзьями из вечнозеленой Сахары, — Олег улыбнулся ослепительной улыбкой, натренированной перед зеркалом. — Деньги, проще говоря.

— Деньги у нас давно изобретены, — пробурчал Шварцман. — Даже у меня в бумажнике есть. И целый Центробанк имеется – из окна Резиденции выгляни, увидишь. Можно поконкретнее?

— Можно, — легко согласился Олег. — В нашей экономике деньги, в общем, деньгами не являются. Форинт – всего лишь статистическая единица. Циферки в бухгалтерских ведомостях, которые иногда едва ли не по недоразумению превращаются в бумажки в кошельке. Однако толку от них мало. Купить предприятие на циферки фактически ничего не может – фонды распределяются министерством, свободного рынка нет. У простого человека тоже выбор небогат – или пустые магазины с дикими очередями за тем, что еще есть, или рынок, на который никакой зарплаты не напасешься. Да и на рынке все не так просто – чуть что, торговца записывают спекулянтом, — он постучал пальцем по одной из папок у себя на столе. — Вот, Павел Семенович, папочка еще из ваших времен. Там доклады по взяточничеству в полиции в целом и среди патрульных на рынках в частности. Взятки, разумеется, закладываются в цену товара.

Он прокашлялся.

— Пусть за пятнадцать лет я почти начисто забыл курс политэкономии, но азы еще помню. Вроде бы при наличии спроса должно увеличиваться предложение, а при увеличении предложения – падать цены. Однако у нас все не так. Спрос огромен, но производство продуктов не растет. Нет возможности? Сомневаюсь. Частные хозяйства до сих пор играют в сельском хозяйстве важную роль. Три четверти картофеля там выращивают…

— Восемьдесят процентов, — педантично поправил Олега Бирон.

— Пусть, — отмахнулся тот. — Половина молока тоже производится частниками, ну, и все в таком духе – при том, что государство вбухивает огромные средства в госхозы и сельпрозы, а частники работают сами по себе! То есть один и тот же кадр полный рабочий день волынит на государственных угодьях, а потом за пару вечерних часов на собственном огороде демонстрирует чудеса производительности. Думаю, при необходимости он могли бы и увеличить производство. Но не станет – а почему? Да потому что деньги, которые мог бы выручить, ему без надобности. Куда их тратить? Ковры покупать? Чтобы соседи из зависти дом спалили вместе со всеми коврами? Или участковый заявился поинтересоваться доходами? В технику вложиться, в трактор или еще что? Нельзя частникам сельхозтехнику покупать, да и земли для обработки им никто не даст – частное предпринимательство, кулаки и все такое. Опять же, как теплицы двадцать лет назад рушили и коров резали, народ еще не забыл, как и раскулачивания. В общем, зарабатывать больше необходимого частник не станет. Да ему еще в сельпрозе нужно свои трудодни отработать хотя бы формально, а по пути – мешок комбикорма домой уволочь.