Феликс Крес - Черные мечи

Он оглянулся на Карениру, но ни о чем не стал расспрашивать. Взгляды их встретились. С той памятной ночи будто что-то пробежало между ними. Неужели навсегда?

Порой он испытывал непреодолимое желание обнять девушку, прижать к себе, целовать ее широкие густые брови и маленький рот, ласкать, но не мог себе позволить, не имел права, хотя и понимал, что Рбит был прав. Он полюбил ее.

Но у него была жена, Илара.

Какой-то будет их встреча? В том, что он ее найдет, Байлей не сомневался. Он вовсе не думал о Бруле, не представлял себе и схватки с ним. Неведомо отчего, ему казалось, что Илару нужно не столько освободить, сколько попросту забрать. Возможность неудачи перед достижением самой цели он не принимал во внимание и вообще не мог себе представить, что какая-то преграда может встать у него на пути. Это было бы лишено всякого смысла.

Вот именно. Лишено всякого смысла.

Но не бесчестным ли было то, что он все время пользовался помощью женщины, которую потом должен оставить ради другой, спасенной при участии первой?

Байлей услышал пение.

Остановившись, он быстро огляделся вокруг. Хор сильных мужских голосов звучал все отчетливее, пение становилось все мощнее. Оно лилось отовсюду, подавляя гармонией и ритмом. Он застыл как истукан, остолбенев от ужаса и изумления. Его спутники тоже остановились. Дартанец услышал приглушенный, словно доносящийся с большого расстояния голос Старца:

— Что слышите? Быстро!

— Грозу, — ответила Каренира. — Гроза над равнинами.

— Байлей?

Он не в силах был вымолвить ни слова.

Каренира тряхнула его за плечо. Безрезультатно.

Старик посмотрел в расширенные, безжизненные глаза молодого человека и приказал:

— Ударь его! Ударь его, немедленно!

Она с испугом посмотрела на него, не понимая, чего он хочет. Старик не стал ждать, сам отвесил остолбеневшему Байлею могучую затрещину, потом другую. Голова дартанца бессильно дернулась. Глаза его были все так же широко распахнуты.

Каренира размахнулась и хлестнула наотмашь. Послышался глухой удар, голова Байлея снова дернулась. Застонав, он поднес руку к лицу. Каренира, не раздумывая, ударила снова.

— Байлей! — кричал Старик. — Байлей! Что ты слышал? Пение?

Он тупо кивнул. Старик сжал губы.

— Плохо, — бросил он. — Идем, идем скорее.

Каренира потащила дартанца за собой. Он с трудом передвигал ноги, наконец упал — и не вставал.

— Шернь, сколько я еще буду с тобой нянчиться? — закричала она больше со страхом, чем с гневом.

Старик обернулся.

— Быстрее! — бросил он с ноткой необычного для него раздражения. Здесь неподалеку Мертвое Пятно, — невнятно добавил он, — если мы до него не доберемся, плохо дело! Бей его, Кара! Только боль может отрезвить! Постоянная боль!

Собравшись, она изо всех сил ударила Байлея по щеке. Не помогло.

— Сильнее! Ты что, не понимаешь — надо бить, а не шлепать!

Стиснув зубы, она вскочила и пнула Байлея в бок. Тот глухо застонал.

— Хорошо! Еще! Он должен идти, и, если сейчас же не окажется в пределах Пятна, плохо.

С отчаянием она пнула его еще раз, потом еще… Он тяжело перевернулся на спину, открыл глаза и что-то неразборчиво пробормотал. Каренира неожиданно наклонилась и, застонав от усилия, взвалила тяжелое тело на плечо. Они побежали. Старик, тяжело дыша, трусил следом, голова Байлея моталась из стороны в сторону на ее спине. Каренира была сильна как волчица, но чувствовала, что и ее силы постепенно иссякают. А безжизненное тело казалось невероятно тяжелым. В какое-то мгновение она споткнулась и упала. Схватив голову дартанца, она изо всех сил прижала ее к груди. Голос ее звучал приглушенно и хрипло:

— Спаси, слышишь, спаси его. Ты По… сланник, слышишь? Спаси, слышишь, спаси его.

Она схватила дартанца за руки, словно пыталась удержать.

— Нет, Байлей, нет! Любимый!.. Ради Шерни, отец! Спаси его, умоляю! Байлей!

Она внезапно разрыдалась и закричала сквозь слезы:

— Ты — Посланник, проклятый старик! Да или нет? Что застряло в твоем больном мозгу, что ты не хочешь использовать свою силу?! Ну что?! Я убью тебя, если он умрет, слышишь?! Слышишь?!

Она снова разразилась рыданиями.

— Отец! Ведь ты Дорлан-Посланник. Самый могущественный. Спаси его, умоляю, отец.

— Так давай его сюда.

Он легко поднял безжизненное тело, что-то негромко сказал и, словно выпущенное из пушки большое каменное ядро, взмыл в воздух.

24

Байлей закашлялся и открыл глаза. В них тут же ударил блеск огромного, медленно поднимающегося из-за невысоких холмов солнца.

Он быстро зажмурился, но успел еще увидеть лицо склонившейся над ним девушки.

Каренира крепко затянула ремень, закрывая горловину кожаного мешка с водой, и, отложив его в сторону, мягко коснулась любимого лица, поправив на лбу прядь волос.

— Как себя чувствуешь?

— Что это было, Кара?

Она положила его голову к себе на колени.

— Зов Мертвых, — неуверенно ответила она. — Так говорит Дорлан.

— Дорлан?

Она кивнула.

Посланник стоял неподалеку, выпрямившись и как-то помолодев. Улыбнувшись, он кивнул дартанцу. Их глаза встретились.

Во взгляде Старика чувствовалась непостижимая, безграничная сила.

Дорлан медленно подошел.

— Ты приказала мне стать Посланником, — сказал он Каренире. — Ты приказала мне снова стать Посланником. Не знаю, хорошо ли это, но раз уж так случилось, да будет так! Так тому и быть… — Он оглядел молодых людей и сказал: — Вы не настолько сильны, чтобы встретиться с Брулем. У вас даже не хватит сил на беседу с ним, если он этого не захочет. Подождите меня здесь. Нам с Брулем нужно поговорить.

Он насупился, не так, как обычно в задумчивом настроении. Посланник смотрел в Полосы Шерни. Потом медленно повернулся, тихо произнес короткую Формулу — и ушел. Он шагал размеренно, но хватило и нескольких шагов, чтобы он почти сразу скрылся из виду. Он исчез, как растаял в свете, будто вошел прямо в диск солнца, закатывающегося за гряду опаленных холмов.

Они молча переглянулись.

— Дорлан-Посланник, — уже нормальным, хотя и тихим голосом сказал Байлей. — Каренира, кто он? Кем он был?

Армектанка молчала.

— Ты ведь уже знаешь, что когда-то он дал мне глаза другого человека, наконец сказала она. — Тот человек хотел этого сам, а потом покончил с собой. С той минуты Дорлан и отказался от своей силы. Он никогда не хотел со мной разговаривать на эту тему. Я не понимаю, не знаю в точности, как все было, но он, видимо, решил, что не достоин более быть Посланником. Он считает, что не должен был передавать мне дар того человека, как мне кажется. Я не знаю, в самом деле не знаю, почему он стал просто Старцем. Это, видимо, какая-то традиция или обычай. Кто поймет Посланников?