Александр Юдин - Искатель. 2009. Выпуск №3

Я не подвергал ни малейшему сомнению слова Зороастра, рекомендующего тщательно наблюдать, в каком доме Зодиака находится Луна, когда гремит первый в году гром, ибо если оный ударит во время ее нахождения в знаке Овна, то это предвещает, что в сей местности люди будут сходить с ума, но придет погибель на арабов, в царском дворце случиться радость, в восточных же областях — насилия и голод. Случись же ему прогреметь, когда она пребывает в знаке Девы, то неминуемы заговоры властелей против императора, обрушится на него хула и непристойное пустословие, с востока появится другой император, который завладеет всей Вселенной, будет изобилие плодов, смерть прославленных мужей и прибыль овец.

Ныне же, с высоты прожитых лет, я полагаю, что звездам мало дела до нас и наших скорбей и радостей. Что Плеядам или Ориону до урожая маслин в Ливии или Киликии? Как их могут трогать судьбы свинопаса или препозита священной спальни? Мириады людей успели родиться и умереть, а вечные светила по-прежнему на своих местах, и движение их подчинено лишь воле и закону Создателя и никак не соотнесено с нашими жалкими делами и помыслами. Сказано: что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и ничего нет нового под солнцем.

Но вернусь к своей повести. Сразу после той памятной ночи решил я отрясти мирской прах с ног своих и всецело посвятить остаток жизни деятельному раскаянию, сиречь, служению Господу нашему Иисусу Христу. Распродав имения и обратив все имущество в звонкую монету, принялся я подыскивать монастырь или киновию, где бы возможно было поселиться и предаться умерщвлению плоти и молитвам о спасении души.

Первоначально, исполнившись смирения, вступил я под гостеприимный кров монастыря Пиги — Живоносного источника, в особенности прельстившего меня уединенностью своего местоположения, ибо находится он за стеной Феодосия, то есть вне городской суеты. Все здесь вполне соответствовало, на мой взгляд, святости места: густая кипарисовая роща, луг с мягкой землей, покрытый яркими цветами, сад, в изобилии приносящий плоды всякого времени года, и сам источник, спокойно бьющий из глубины земли чистой и вкусной водою.

Приняв после трехмесячного послушничества постриг, я прожил здесь семь лет.

Принужден, однако, сказать, что бытие сей обители оказалось на поверку весьма далеким от того идеала, который рисовался мне в воображении и к которому стремилось мое сердце. Населявшие его иноки (числом до семидесяти) более уделяли внимания ежедневным телесным трудам в саду и поле, чем посту и молитве, и сильнее озабочены были удовлетворением нужд физических, нежели нравственным совершенствованием собственных душ.

В монастыре имелись скрипторий и довольно обширная библиотека. Но что за книги хранились в этой библиотеке и переписывались братьями в скриптории! Все те сочинения, которые Феодор Присциан рекомендовал в свое время в качестве подбадривающего и возбуждающего средства страдающим любовной немощью, теснились на полках доступного всякому хранилища: сладостно написанные повести Филиппа из Амфиполиса, Геродиана, Ямвлиха и сравнительно невинных Харитона, Ахилла Татия, Гелиодора и Ксенофонта Эфесского соседствовали с нескромными «Милетскими сказаниями» Аристида и непристойными измышлениями Апулея и Петрония. Мог ли подобный подбор книг содействовать заботам об укрощении плоти?

Усугублению соблазна способствовало и проживание в обители большого числа безбородых отроков и евнухов — как принятых туда для исполнения различного рода подсобных работ, так и находящихся в услужении у отдельных иноков. Кроме того, значительное количество мальчиков постоянно пребывало при начальнике скриптория для обучения грамоте, Псалтыри и литургической премудрости. Удивительно ли после сего то распространение скоромного зла, проявлениям коего я не однажды сам был невольным очевидцем во время еженедельных посещений монастырских терм?

Все это весьма тяготило и смущало меня до того, что иной раз на целые месяцы затворялся я в своей келии, пытаясь уподобиться тем анахоретам и святым подвижникам, которые искали спасения в уединении и помощи в борьбе с плотью и греховными страстями в отшельничестве. Однако и такие меры не вполне уберегали меня от соблазнительных мук плотского искушения, ибо, сколь ни старался, никак не мог я достичь святости тех прославленных мужей, что и среди обнаженных блудниц и блудодеев имели силу ощущать себя словно бесчувственное полено среди поленьев.

Потому-то, едва прослышав о духовных подвигах и похвальном религиозном рвении славного игумена Феодора, который как раз в то время покинул Саккудион и, обосновавшись в столичном Студийском монастыре, занялся преобразованием оного в образцовую общежительную киновию, я тотчас поспешил перейти в эту обитель, где и пребываю по сию пору и надеюсь окончить свои земные дни…»

Глава 11

ПОСЛЕДНИЙ КАВАЛЕР

«Что нынче невеселый, Товарищ поп?»

Когда они въехали на территорию Центральной клинической больницы, Горислав как раз дочитал шестую часть «Жития». До сих пор ему не доводилось бывать в ЦКБ; как оказалось, это целый город, окруженный усладительным для глаз лесным массивом.

Священник в фиолетовой камилавке сопроводил Горислава с Вадимом до самой палаты (разумеется, отдельной), в которой пребывал страждущий отец Серафим, скрылся за ее дверями и, выглянув через мгновение, молча поманил друзей пальцем.

Протоиерей лежал, укрытый белоснежной простыней по самую огненно-рыжую бороду и опутанный трубками и проводами, точно добыча гигантского спрута-людоеда; половину его лица скрывала прозрачная кислородная маска. Кроме им уже знакомого священника, в палате находился еще пожилой мужчина в халате — по всей видимости, врач, а по обе стороны от изголовья больного ангелами-хранителями застыли две не то монашки, не то медсестры. Заметив вошедших, Серафим, не подымая головы, выпростал одну руку из-под простыни и слабо помахал ею в пропахшем медикаментами воздухе.

— Оставьте нас, — распорядился он тихим, властным голосом, стянув маску.

Доктор, прежде чем выйти, подошел к Хватко с Костромировым и прошептал, что в их распоряжении не более четверти часа — утомлять пациента нельзя, состояние-де сложное. Когда все, кроме следователя и профессора, покинули палату, протоиерей обратил бледное лицо на посетителей.

— Здравствуйте, ваше высокопреподобие, — первым прервал молчание Горислав, — вы хотели нас видеть? Я…

— Не утруждайтесь понапрасну, — перебил их Серафим, — времени у нас мало, а кто вы, мне и так ведомо…