Клиффорд Саймак - Почти как люди

Однако в душе у меня не было той уверенности, которую я вложил в это заявление. Ведь если мы все вместе спустимся вниз и Пес начнет трепаться, а Лиггет его услышит, не оберешься неприятностей. К тому же в машине лежала винтовка с полупустым магазином и следами недавних выстрелов на внутренней поверхности ствола, выстрелов, которые я произвел по той машине. Мне здорово придется попотеть, объясняя, во что я стрелял и почему вообще брал с собой винтовку. В одном кармане у меня лежал заряженный пистолет, а другой бил набит винтовочными и пистолетными патронами. Никто, ни один добропорядочный гражданин, — если у него совесть чиста и благие намерения — не станет разгуливать с заряженным пистолетом в кармане, возя с собой в машине заряженную винтовку.

Было еще много кой-чего, на чем они могли поймать нас. Более чем достаточно. Хотя бы тот телефонный звонок — когда Джой позвонила Стирлингу. Если сыщики взялись за дело всерьез, без дураков, они скоро понюхают про этот звонок. И наверняка какой-нибудь сосед Джой, выскочивший на тот жуткий гвалт, заметил стоявшую перед ее домом машину и видел, как она на полной скорости рванула по улице.

Быть может, подумал я, нам следовало бы сообщить Лиггету побольше сведений. Или в своих ответах быть с ним пооткровеннее. Ведь стоит ему только захотеть, он запросто уличит нас во лжи.

Однако если б мы пошли по этому пути, если б мы сказали ему хоть четверть правды, уж тут-то они бы обязательно продержали нас в участке несколько часов, чтобы всласть позубоскалить над нашим рассказом или попытаться подыскать этим фактам какое-нибудь солидное, вполне современное объяснение.

Впрочем, возможно, так оно и будет, сказал я себе, все это еще вполне может произойти, но, пока мы держим язык за зубами, еще есть надежда на какой-нибудь неожиданный поворот событий.

Когда я в тот свой приезд открыл коробку с винтовочными патронами, часть их высыпалась на пол. И их поднял Стирлинг. Но как он ими распорядился — отдал их мне, положил себе в карман или на лабораторный стол? Я попытался вспомнить, но не мог, хоть режь меня на куски. Если эти патроны нашли полицейские, им нетрудно будет увязать винтовку в моей машине с лабораторией, что еще больше усилит их подозрения.

Если б мне только дали время, подумал я, я бы все объяснил. Но времени у меня не было, а сейчас такое объяснение само по себе повлечет за собой мышиную возню расследований и допросов, пронизанных непробойным скептицизмом. Поэтому, когда я решу, что пора все рассказать людям, я выберу не полицейский участок, а более подходящее место.

Я отлично сознавал, что мне одному не расхлебать эту кашу. Но я обязан был найти человека, которому это под силу. И уж кому-кому, а полиции такой орешек не по зубам.

Я стоял, исподтишка оглядывая лабораторию, отыскивая глазами пакет. И вдруг увидел нечто другое — на какой-то миг тут появилось что-то еще. Уголком глаза я заметил какое-то движение и зримый образ — сознание мое зафиксировало мимолетное вороватое движение в раковине, и у меня создалось отчетливое впечатление, что из раковины на секунду высунулась любопытствующая голова огромного черного червя.

— Ну как, пошли, что ли? — спросил Лиггет.

— О, конечно, — согласился я.

Я взял Джой за руку — ее бил озноб, но внешне это не было заметно; я почувствовал это только, когда прикоснулся к ней.

— Успокойся, девочка, — сказал я. — Лейтенант только возьмет показания, и все.

— С вас обоих, — уточнил Лиггет.

— И с собаки тоже? — спросил я.

Он оскорбился. Я понял это по его виду. Черт дернул меня за язык.

Мы направились к двери. Когда мы уже подошли к самому дорогу, раздался голос Джо:

— Ты уверен, Паркер, что тебе нечего передать со мной Старику?

Я быстро обернулся — лицом к нему и лейтенанту — и одарил их обоих улыбкой.

— Ни полслова, — отчеканил я.

Мы вышли в коридор: Джо шел за нами, а сыщик замыкал шествие. Он захлопнул за собой дверь, и я услышал, как щелкнул замок.

— Поезжайте в центр, — сказал Лиггет, — К полицейскому управлению. А я следом за вами, в своей машине.

— Благодарю, — сказал я.

Мы спустились по лестнице и, выйдя из парадного, сошли по ступенькам на тротуар.

— Пес, — шепнула мне Джой.

— Я заткну ему глотку, — успокоил я ее.

А как же иначе? На какое-то время он должен превратиться в самого обыкновенного добродушного нечленораздельно ворчащего пса. Неприятностей хватало и без его разглагольствований.

Но мы напрасно беспокоились.

Заднее сиденье пустовало. Пса и след простыл.

24

Лейтенант провел нас в какую-то комнатушку, чуть побольше каморки, и оставил одних.

— Я на минутку, — бросил он, уходя.

В комнате стояли небольшой стол и несколько неудобных стульев. Она была какой-то безликой, холодной, и в ней гнетуще пахло плесенью.

Джой взглянула на меня, и я понял, что ей страшно, но она изо всех сил храбрится.

— Что ж теперь делать? — спросила она.

— Понятия не имею, — ответил я, И добавил: — Прости, что я впутал тебя в эту историю.

— Но мы ведь не сделали ничего дурного, — возразила она.

В этом-то и крылась вся нелепость создавшейся ситуации. Мы не сделали ничего дурного, а вместе с тем завязли по уши, и хотя могли вполне обоснованно объяснить все события, таким объяснениям никто не поверит.

— Я бы не отказалась хлебнуть чего-нибудь покрепче, — сказала Джой.

Наши желания совпадали, но я промолчал.

Мы все сидели и сидели, а секунды тащились, еле волоча ноги; разговор не клеился, и было очень муторно.

Сгорбившись, я сидел на стуле и думал о Кэрлтоне Стирлинге, о том, каким он был замечательным парнем и как мне будет не хватать моих набегов на лабораторию, когда я неожиданно врывался к нему, наблюдал, как он работает, и слушал его рассуждения.

Должно быть, Джой думала о том же, потому что она вдруг спросила:

— Ты считаешь, что его кто-то убил?

— Не кто-то, — поправил я. — Что-то. Я не сомневался, что его прикончили те самые существа, которых я принес ему в полиэтиленовом мешке. Я переступил порог лаборатории, неся смерть одному из своих самых близких друзей.

— Ты казнишь себя, — произнесла Джой. — Брось, тут нет твоей вины. Откуда ты мог знать?

Что правда, то правда, знать мне было неоткуда, но это служило слабым утешением.

Открылась дверь, и в комнату вошел Старик. Один, без сопровождения.

— Поехали, — сказал он. — Все улажено. Вы здесь больше никому не нужны.

Мы встали и направились к двери.

Я смотрел на него с некоторым замешательством. Он коротко хохотнул.