Роберт Силверберг - Маски времени (сборник)

— Что я ему сделал! — требовал объяснений Гандерсен.

— Не будем об этом говорить, — ответил Срин'гахар.

Нилдор замолчал, а Гандерсен начал размышлять над смыслом его слов. Исходя лишь из их значения, это можно было понимать как «об этом бесполезно говорить», или «мне трудно об этом говорить», или «об этом неуместно говорить», или «об этом бессмысленно говорить». Лишь с помощью дополнительных жестов, движений гребня, хобота или ушей, нилдор мог уточнить свои слова, а Гандерсен никогда не в состоянии был понять этих жестов. Он ломал голову, но не припоминал, чтобы обидел какого-то сулидора, даже невольно; наконец он пришел к выводу, что Срин'гахар намеренно выражался не слишком ясно и, возможно, пользовался намеками слишком специфичными и чуждыми для того, чтобы их мог понять землянин. Так или иначе, сулидор в конце концов перестал возражать против дальнейшего путешествия Гандерсена. Страна Туманов была уже рядом. Пейзаж начал меняться: деревья росли редко, были намного темнее, ниже и листва их была не столь густой, как у деревьев в джунглях. Все чаще появлялись облака. Во многих местах желтая песчаная почва была полностью обнажена. Воздух был теплым и чистым, а на небе ярко светило солнце. Здесь еще царил мягкий и ласковый климат.

Внезапно Гандерсен почувствовал порыв холодного северного ветра. Тропа вела вниз по склону, а потом снова поднялась на холм. Гандерсен охватил взглядом большую, угрюмую, безлюдную территорию — ничейную землю между джунглями и Страной Туманов. Здесь не росло ни одно дерево или куст, даже мох — только желтый песок и разбросанные по нему тут и там камни. За этой пустой зоной сверкала на солнце обледеневшая скала, высотой в несколько сотен метров, на огромном пространстве преграждавшая путь. Вдали грозно маячила вершина уходившей в небо горы, иззубренная, с выступающими утесами и каменными уступами, бледно-розовая на фоне серо-стального неба. В этом далеком краю все казалось неизмеримо крупным и массивным, просто чудовищным.

— Теперь ты должен идти сам, — сказал Срин'гахар. — Мне очень жаль, но таков обычай. Я не могу нести тебя дальше.

Гандерсен слез с нилдора. Смена способа передвижения не казалась ему неестественной, напротив, он считал, что до места повторного рождения должен дойти собственными силами. Он испытывал легкое смущение оттого, что много сотен километров проехал на спине Срин'гахара. Однако, пройдя метров пятьдесят рядом с нилдорами, он начал задыхаться. Они шагали медленно и размеренно, но, видимо, воздух здесь был более разреженным. Он заставлял себя не показывать виду, что устал. Он пойдет дальше. Гандерсен считал, что сумеет преодолеть сердцебиение и пульс в висках, тем более, что дул свежий холодный ветер. Они прошли половину пути через нейтральную зону, когда он заметил, что то, что казалось монолитной белой скалой, на самом деле было стеной густого тумана. Он чувствовал его холодное прикосновение на лице, что наводило на мысль о ледяном дыхании смерти, о саванах, гробах, могилах и черепах, но как ни странно, мысли эти не были ему неприятны.

Внезапно тучи рассеялись, и солнце осветило вершину далекой горы огромный снежный купол; Гандерсену показалось, что на него смотрит оттуда изменившееся, безмятежное лицо Курца.

Из белой пелены, вставшей перед ними, появилась фигура огромного старого сулидора. На-синисул сдержал свое обещание, что будет их проводником. Сулидоры, сопровождавшие их до сих пор, обменялись парой слов с На-синисулом и ушли обратно к границе джунглей. На-синисул дал знак, и процессия двинулась вперед.

Через несколько минут их окутал туман. Гандерсен заметил, что туман не столь густой, как казалось. Почти все время видимость была достаточно хорошей, метров тридцать-пятьдесят в любом направлении. Иногда, правда, появлялись значительно более плотные завихрения, и тогда он едва различал зеленое туловище Срин'гахара, шагавшего рядом; однако они быстро рассеивались. Небо было серым и пасмурным; лишь изредка можно было различить солнечный диск, слабо просвечивавший сквозь облака. Пейзаж был суровым: голая земля, немного валунов, низкие деревья, совсем как в земной тундре. В воздухе, однако, чувствовалась приятная прохлада, и не было по-настоящему холодно. Многие из росших здесь деревьев можно было встретить и на юге, но их местные разновидности были карликовыми и деформированными; иногда они вообще не походили на деревья, а стелились по земле, словно лианы. Те деревья, что стояли вертикально, ростом были не выше Гандерсена, и клочья серого лишайника свешивались с каждой ветки. Капли вдали покрывали листья, камни и все вокруг.

Они молча шли уже по крайней мере час. Гандерсен уже не мог распрямить спину, ноги его одеревенели. Дорога незаметно поднималась в гору, воздух становился все более разреженным, а температура резко падала, по мере того как день подходил к концу. Кошмарный туман, бескрайний, покрывавший все, ложился тяжким грузом на душу Гандерсена. Когда он смотрел со стороны на эту полосу тумана, ярко сверкавшую в лучах солнца, зрелище казалось ему восхитительным, но сейчас, очутившись внутри нее, он не испытывал особой радости — впечатление было таким, словно Вселенная лишилась всех красок и тепла.

Он шагал, как автомат. Иногда приходилось бежать, чтобы не отстать от нилдоров. Темп ходьбы На-синисула нилдоры выдерживали без труда, для Гандерсена, однако, он был почти убийственным. Ему было стыдно, что он тяжело дышит, хотя никто не обращал на это внимания. Он с тоской мечтал об отдыхе, но не мог решиться на то, чтобы попросить нилдоров сделать минутный привал: ведь это было их паломничество, а он сам к ним напросился.

Опускались угрюмые, мрачные сумерки. Серое становилось еще более серым. Анемичное и едва видимое солнце полностью скрылось. Видимость ухудшилась, резко похолодало. Гандерсен, одетый в тропический костюм, весь продрог. Внезапно его начало донимать то, на что он до сих пор не обращал внимания — стало неприятно дышать. Воздух на Белзагоре, не только в Стране Туманов, но и во всех регионах, не вполне соответствовал нормам земной атмосферы — в нем было несколько больше азота, но меньше кислорода. Разница была заметна только для очень чувствительного обоняния. Гандерсен, привыкший к местному воздуху за годы службы на Белзагоре, ее практически не ощущал. Однако сейчас в ноздри ему ударял едкий, металлический запах, и казалось, что горло забито пылью. Он знал, что это лишь дурацкая иллюзия, вызванная усталостью, но несколько минут спустя обнаружил, что старается вдыхать как можно меньше воздуха, пытаясь не дать вредным веществам попасть в легкие.