Ирина Дедюхова - Позови меня трижды…

Катька тоже тогда провожала Терехову маму. Она поняла, что почти не знала тетю Дусю в лицо, потому что днем она обычно отсыпалась после ночной смены носом в стенку, либо что-то делала по дому тоже лицом вниз. Да Катька ее и видела только раза три в лицо, но тогда у нее были синяки из-за Терехова папы. Ее ботинки она помнила гораздо лучше, чем лицо. В гробу она, собственно, и увидала впервые тетю Дусю не с ботинок, и удивилась, какое чистое и светлое было у мамы Тереха лицо, наполненное нездешней радостью.

Вместе с Терехом перед девятым днем они даже ездили к ней на могилку. Стояла поздняя осень, и Катька все ловила себя на мысли, что уже видела какой-то сон, смутно напоминавший эти низкие свинцовые облака и тихий мелкий дождичек.

Особой необходимости в их посещении последнего приюта тети Дуси не было, потому что на могилке жены прочно обосновался Терехов папа. Он в рекордные стахановские сроки выстроил там оградку с шариками и цепями, скамейку со столиком и памятник с бронзовыми орлами. Он ведь был не только алкаш, но и лучший литейщик завода. В кладбищенской сторожке у него все были друзья, поэтому он иногда оставался на кладбище с ночевой.

На проводах Тереха, когда все уже помянули тетю Дусю, папа его только ковырялся вилкой в золотых зубах и грустно щурился на люстру. Катя поняла, что он забыл свой аккордеон на кладбище.

И пока мама их лежала по больницам, но помирать еще не собиралась, по Танькиной милости на их квартире воцарился прямо притон какой-то. Это еще до выхода Валета произошло. Из-за обострения маминой болезни Танька так никуда поступать не стала, а пошла в секретарши. На машинке печатать она научилась довольно быстро, в коллективе ее приняли хорошо. Жить бы, вроде и жить. Но что такое для крепкой девки печатная машинка? После школы Танька к бабке ездить в деревню наотрез отказалась, хотя картошку и сало трескала за здоров живешь. А папа Терехов вдруг, как мамка болеть стала, каким-то слезливым сделался. Он все Тереху ныл песни про то, что раз Танька — баба, то все равно жизнь у нее будет тяжелая, поэтому им лучше ее сейчас пожалеть, раньше времени не укатывать. А до преж дал бы ей в ухо, и весь разговор!

И потащились к беспризорной Таньке кавалеры. Терех их бил-бил, бил-бил, а их все больше становилось. И еще Зелька эта, шалопутая, тут же вертелась. Ладно, что с приходом Валета с гитарой этот кошмар в их квартире закончился, но опять Танька что-то тишком кроить стала. И Терех с негодованием думал, что кавалеров она теперь к Зельке водит.

Вот и теперь за столом на его проводах в армию, на поминках, блин, по сороковому дню родной матери, без стыда сидел новый Танькин хахаль! Этот мозгляк все время хватал ее за колени под скатертью, и у Тереха уже играли желваки. У Кузьмы не было жены с ребенком как у Бобки, поэтому его отсрочка от армии уже заканчивалась, он пытался надраться шампанским и зло подглядывал на Катьку, из-за которой Терех не купил водки. Бобка пришел, конечно, со своей женой — крашеной, легкомысленной блондинкой, тут же клюнувшей на безучастного ко всему Валета. Она призывно смотрела на Валерку, оживленно просила его что-то ей подать, подлить и громко смеялась, сука. Бобка, как и его отец, работал экскаваторщиком, пришел он на проводы после работы. К вечеру он уже наморозил сопли в своей жестяной кабинке. От шампанского он сразу осовел и откровенно клевал носом в салат. Поэтому, глянув на Тереха, конца застолья Катерина разумно решила не дожидаться, всякое там еще могло произойти. Провожать ее пошел Терех, которого никто не посмел остановить.

Шли пешком, молча. У ее подъезда они остановились, и Терех посмотрел ей прямо в глаза. Странно, но Катя будто впервые его увидела. В глазах Тереха почему-то стояли слезы, и ей самой тут же страшно захотелось плакать.

— Ты пиши мне иногда, Кать!

— Хорошо.

— Катя, помоги Валету учиться, а? Вышибут ведь его без тебя. Я Таньке накажу, она будет тебе его задания передавать.

— Ладно.

— Ну, не грусти ты, Кать, а то я сам по-волчьи завою!

— Нет-нет, все нормально! Ты только сразу напиши, что там и как. Мне так будет трудно без тебя! Почему, почему ты уезжаешь именно сейчас!

— Я скоро вернусь, Катя! Тебе сейчас будет не до меня. Ты закончишь школу, поступишь в институт, поучишься там немножко, и я уже приеду… Ну, не плачь! Эх, Катя-Катерина…

У ее подъезда Терех повернул ее к себе за плечи и неловко поцеловал в щеку. Катя даже не успела сообразить, что же это было, а он уже быстро шагал по направлению к остановке.

ТУЗ БУБЕН

Здравствуй!

Я получила твое письмо, я рада, что у тебя там все хорошо. Ты только не бей там солдат, а особенно командиров. Ну, и что, что они — мудаки! Кстати, кто такие — «мудаки»? Я послала тебе конфет и блок сигарет «Родопи», ты там за посылкой проследи. У нас выкидывали в гастрономе сигареты, я с мужиками долго в очереди за ними стояла, меня ребята из класса видели. Теперь все просят закурить, поэтому больше я тебе сигарет покупать не буду, извини. Подворотнички я тебе сшила, отдала Таньке, когда она заносила задания Валета.

Вот только как он экзамены сдавать будет — не знаю, но Танька говорит, что он очень старается, а некоторые контрольные уже делал сам. Он перевелся на участок к электрикам, поэтому теперь у него много свободного времени на работе. Если он не сопьется, то закончит техникум как раз к твоему дембелю. Кстати, что такое «дембельнуться»?

Ты спрашивал про моих мальчиков просто так или с воспитательной целью? Я уже из твоих советов и указок выросла! И писать девушке, что если она будет с кем-то целоваться в губы, то ее все шалашовкой считать будут, просто как-то нелепо. Можешь там не переживать, ни с кем в губы я не целуюсь! Почему-то не выходит у меня никакая любовь. Почему, Терех, а? Вот сколько мне еще ждать, как ты думаешь? Может, до девятнадцати? Но ведь я тогда буду уже совсем старая.

Мама говорит, что мне надо поступать на экономический. Там учатся одни девочки, там уж точно меня никто целовать не будет. А потом я буду работать на заводе в планово-финансовом отделе, пить чай с толстыми тетками, кофты вязать, требовать с цеховых мастеров показатели, а они меня будут материть за глаза.

Хотя считать и подсчитывать — это единственное, что у меня получается. Ну, ты знаешь.

Ты меня извини, что я тебя все забывала поздравить с присягой, я сразу ничего у тебя из письма не поняла ни про учебку, ни про сержантскую школу. Ты бы как-то над подчерком поработал, Терех. Но то, что теперь ты уже даже сержант — это, наверно, просто здорово! Я все равно тобой горжусь!