Ирина Ванка - Фантастические тетради

В раздумьях он не заметил исчезновения транслянта. Под килем уже не маячила ватная масса. Это был настоящий океан. Гладкий и безветренный, без островка и камня. Зенон не поверил глазам и правильно сделал. Чем ниже опускался фрегат, тем больше темные воды океана напоминали верхушки древесных крон. Поверхность уже не сияла матовым блеском, а напоминала войлок, приятный на ощупь. Это неожиданное телесное ощущение настигло экса даже под слоем защиты, но экс не поверил ему и снова оказался прав. Тяжелый корабль, достигнув изменчивой поверхности планеты, стал оседать на дно, поднимая над бортами стены неподвижной водяной скважины. Парус накрыл сопла горелок и запутался канатной оплеткой в механике верхней палубы. Эссима успел погасить огонь, но хруст и скрежет сжатого корпуса носили воистину вселенский масштаб, словно корабль готовился сломаться пополам, изрыгая из себя струи горячего воздуха. Эти струи нарушали глянцевую поверхность водяных стен, и пространство, пробитое падающим фрегатом, словно завернулось спиралью до верхушки небес.

— Уйди в трюм! — крикнул Эссима, но Зенон не торопился покинуть палубу. Именно здесь и сейчас творилось самое интересное, о чем только смел мечтать практикующий агравиталист, погружаясь в противоречивую природу манустрала, — поимка за сокровенное нутро неуловимой ипостаси. Именно то, что Копра неоднократно стремилась свершить в отношении Аритабора, но не обладала достаточной решимостью. Он не мог отказать себе в удовольствии лично наблюдать, как аморфная среда переменных состояний оболочки грунта зафиксируется в живом планетарном ландшафте, в логическом порядке бытия, присущем всему живому. Завороженный экс жадно впитывал в себя происходящее, не реагируя на призывы к благоразумию. Как вдруг из стоячей воды ему под ноги вылетела пучеглазая рыба и сбила с ног мощным ударом хвоста. В один миг исследовательский азарт уступил место позорному инстинкту самосохранения. Зенон успел закрыть обзорную маску раньше, чем Эссима навалился сверху и стал живой защитой от стихийного контакта.

— Уйди! Спустись в трюм! Не смотри в ее сторону!

Рыба развернулась в прыжке, перелетела через них, окатив брызгами, но альбианин столь же проворно отвернул шлем экса в безопасную сторону.

— Никогда не надо глядеть на мутную воду.

— Куда же мне глядеть? — удивился экс, уползая за опору капитанского мостика. — Кругом сплошные мутные воды.

— Внутрь себя, — сказал альбианин, — самое важное происходит там.

Время в системе фрегата резко опережало течение времени окружающего пространства. Это было видно и понятно даже начинающему первопроходцу. Все, что происходило на границе этих потоков, могло иметь непредсказуемый эффект. Укрыться в трюме — было едва ли не самым разумным способом предохранить себя от всякого рода неожиданностей. Но время в системе «Зенон» поворачивалось еще медленнее. Сигнал от мозга к ботинкам шел по траектории еще более мутной, поскольку экс все это время старался вспомнить себя в дебрях доисторического Аритабора. Водил ли он воздушные фрегаты сквозь толщи воды? Приходилось ли ставить корабль на траекторию, которая была предписана и пройдена миллионы лет тому… Каким образом он улавливал течения в застывшем пространстве воды и почему они назывались «небесными» даже на самом глубоком дне океана?

Небо захлестнули волны, сомкнулись над оконечностью мачты. Водяные гирлянды повисли над палубой зарослями сталактитов.

— Теория небесных течений, — произнес Зенон в назидание альбианину, занятому узлами парусных кантов, — и философия небесных течений, — уточнил он. — Утраченные понятия в теории познания древнего Аритабора.

Однако время в системе «Эссима» шло в совершенно ином направлении. Он готовился снова зажечь горелки и не желал совмещать работу с дискуссией.

— Фактически, — продолжил Зенон, — это приемы распознавания агравитационных траекторий, которые давали возможность управлять манустралом без помощи современной техники. Посредники угадывали эти линии по направлениям песчаных волн, оставленных ураганом, — он сделал красноречивую паузу.

— И что? — спросил Эссима.

— Эти навыки оказались утраченными на уровне протоинформатек.

— Может быть, этой утрате цивилизация Ареала обязана своим существованием?

— В своем нынешнем виде, безусловно. Но я хотел спросить не об этом.

— А о чем? — оставив собеседника в раздумьях, Эссима полез в трюм, поправлять обугленные фитили. Сталактиты водяных струй почти приблизились к мачте, как вдруг померкли, словно окаменели и стали похожи на серый известняк. Фрегат оказался внутри пещеры. Винт туго тянул вперед, каменная масса рассекалась килем, как жирная глина. Но не красоты подземелий занимали воображение экса. Он ждал, когда Эссима, наконец, вынырнет к нему, и, утратив терпение, вскоре сам полез в кочегарку.

— Так о чем речь? — недоумевал альбианин.

— Фактически, — повторил Зенон, — о функциональном коде, заложенном в планетарное естество. Вопрос лишь в умении дешифровать этот код.

— Конечно, — подтвердил Эссима, — с какой стати посредники загостились бы у вас, если б не утратили код дешифрации?

— Еще интереснее, каким образом они обрели его снова? Не догадываешься ли, альбианин?

— Нет, — категорически ответил альбианин и решительно пополз за масляный маховик, раскачивающий систему подачи топлива.

— Откуда и куда плывут эти корабли без богов и альбиан? Как же ты сам ориентируешься в этом хаосе?

— Ты еще не понял? — черные глаза альбианина хищно блеснули из темноты. — Хаос — это я сам.

— Если ты притащил меня сюда, значит, в этом хаосе чего-то не хватает. Или ты перестал ориентироваться в себе самом? Как ловишь небесные течения ты?

— Как видишь, — ответил альбианин, — мы умеем хранить архив. Хоть ты и не веришь в бонтуанские эксперименты.

— Хочешь сказать, — усомнился экс, — из ваших «библиотек» никогда не пропадала информация такого рода?

— Никогда.

— Бред.

— Клянусь.

Зенон недоверчиво поглядел в честные глаза оппонента.

— Нет, я не верю в бонтуанские эксперименты, — подтвердил он, — и клятвам твоим тоже не верю.

Полоса света прорезала окно в альбианские подземелья, и застоявшаяся вода поднялась из недр, хлынула вперед, унося на себе корпус фрегата. У свода пещеры течение казалось бешеным, киль скрежетал по дну, и парус, наполняющийся горячим воздухом, заносило и цепляло оплеткой за острые выступы стен. Корабль прошел под сводом впритык, едва не повиснув над пропастью на связке канатов. Деревянный корпус, сорвавшись с водопада, на мгновение замер над бездной. Канаты сдавили шар, превратив его в мятую грушу. Петли крепления затрещали. Фрегат ожил, напрягся деревянными мускулами, почувствовал себя чем-то более значимым, чем реликтовое ископаемое.