Майкл Муркок - Город в осенних звездах

- Этот спесивый павлин сейчас охотится за мною. Монсорбье стал большим человеком во Франции. Я, наверное, не ошибусь, если скажу, что он до сих пор еще не оставил намерения заполучить мою голову.

- Он преследует вас?

- Рыскал за мной по всей Австрии. Хотя, кто его знает, может быть, он уже и прекратил погоню. Он постарел за последнее время, сдал заметно, хотя все еще выглядит этаким франтом-красавчиком, даже в революционном своем облачении.

- Я уж узнаю его, если он вдруг заявится сюда ко мне,-сказал Шустер.-Ну, сударь, давайте ложитесь, а то вы давно уже носом клюете. Вам надо как следует отдохнуть. А вот и Марта!-Я поклонился, запечатлев поцелуй на пухленькой ручке цветущей румяной женщины, которая выглядела разве что чуть постарше своих дочерей,-с темно каштановыми волосами и пригожим лицом, светящимся улыбкою. В ответ она сделала мне реверанс и, отпустив шутливое замечание насчет того, что хотя бы один из длиннющих мужниных рассказов оказался в конце концов правдой, попросила меня, смеясь, не пускаться в подробности всякой пьяной драки, которую милый ее муженек представляет теперь как дуэль, поединок чести, или как историческое сражение, иначе мы никогда с ним не встанем из-за стола.

Заверив ее в благоразумной своей осмотрительности, я вскоре поднялся к себе и, смыв дорожную грязь, повалился на мягкую чистую постель. Пока я лежал, обнаженный, наслаждаясь ощущением, происходящим от соприкосновения кожи с хрустящими свежими простынями, постепенно меня одолели непрошеные, нежеланные мысли. Сумею ли я разыскать Либуссу? И даже если найду ее, примет она меня? Или же оттолкнет от себя? Может быть, у нее есть любовник? Моя неуверенность все возрастала, оборачиваясь чудовищной ревностью, сколько бы я ни твердил себе, что прекрасная дама не давала мне ни малейшего повода рассчитывать на особую ее благосклонность, а лишь помогла мне спастись от преследователя, который стремился убить меня. Уже засыпая, я твердо постановил для себя,-что за безумные, право, мысли приходили тогда ко мне в голову,-что я должен во что бы то ни стало разузнать, кто он, таинственный мой соперник. Быть может, сам герцог Критский? Но даже эти тревожные размышления не смогли разогнать одолевавшую меня сонливость. Вскоре я услышал свое же собственное сопение, а затем погрузился в тяжелый сон, поначалу-без сновидений. Я помню, как я просыпался. В комнате было сумрачно. Небо за окном уже темнело. Потом я снова заснул, и на этот раз мне привиделись сны-самые дикие, самые ужасающие кошмары, которые мне доводилось когда-либо переживать. Омерзительный ужас, переполнивший все мое существо, не шел ни в какое сравнение с предыдущими страхами, мною испытанными; и видения, что осаждали меня, были совсем не похожи на прежние сны, которые мог я припомнить. Какие-то злобные твари, необычайно уродливые ползучие гады,-коварные воплощения зла,-подстерегали меня во тьме, хихикали, фыркали, и я подпадал под их власть...

Потусторонняя свора, они выжидают удобного случая, чтобы наброситься на меня и пожрать мою душу, перемолоть все мое существо в своих бесформенных зияющих пастях. Я иду по тоннелям, которым нет ни конца, ни начала. Где-то пыхтит, задыхаясь, Зверь. Где-то он топчет копытами землю и бьет по стенам своими тяжелыми кулаками. Может быть, он и есть-Сатана? Вот теперь он вздымает свою каменную булаву. Он-Бык, Телец. Он-Телец, и его ярость нацелена на меня одного. Я обнажен и беспомощен. Я-дитя. Девочка. И выбор мой: либо повиноваться Тельцу, либо погибнуть. Но и повинуясь ему, я погибну.

Я проснулся, дрожа в леденящем ознобе, покрытый испариной. Все простыни были пропитаны моим потом. Ничего еще не соображая со сна, я дернул шнурок колокольчика. Но на вызов пришел не слуга. Пришла Ульрика. Увидев лицо мое, тело мое, сотрясаемое мелкой дрожью, она не на шутку переругалась. В голове у меня все еще звучали голоса. Злобные твари переговаривались между собою тоном ученых старцев; старцев, завидующих моей жизненной силе, алчущих моей молодости. Ну вот, слышал я явственно, словно бы говорящий стоял у меня за плечом, я же вам говорил, что он поведет себя именно так. Я вас предупреждал. Я развернулся, но за спиной у меня не было ничего, только распахнутое окно. Ульрика закрыла его и зажгла свечи. Она хотела сделать как лучше, но дрожащий их желтый свет отбрасывал тени, мечущие по комнате, и тени эти меня настораживали... пугали... Я попытался взять себя в руки,-успокоиться самому и не пугать еще больше Ульрику, которая и без того уже разволновалась.

- Что с вами, капитан фон Бек? У вас, может быть, малярия? Другой батюшкин друг, который приехал из Индии, тоже сейчас разболелся.

- Дурной сон, дитя. Я здоров. Просто обычно меня не мучают во сне кошмары, вот я и переполошился.-Я выдавил хриплый смешок, но жалкие попытки мои изобразить беспечность не произвели на нее впечатления.

- Но ведь здесь, в Майренбурге, вам ничего не угрожает, да, сударь?

- Ничего.-Улыбнувшись, я поклонился ей.-Благодарю вас, фрейлин Ульрика, что вы так быстро пришли. Прошу простить меня за мою глупость.

Ее личико оставалось серьезным.

- Здесь, с нами, вы в безопасности, сударь.

- Я знаю. Но все же спасибо на добром слове. И за компанию тоже. Прошу вас, останьтесь еще на минутку, пока я не приду в себя.-Я вновь попытался рассмеяться, но у меня ничего не вышло. Никак не возможно было притворяться под ее пристальным испытующим взглядом, выражающим искреннюю тревогу. Минута прошла. Кошмарные видения постепенно изгладились из моей памяти, отступили; тени, разбросанные по комнате, стали просто тенями, мерцающий промельк движения-обычным отсветом дрожащего пламени свечей. Встретившись взглядом с Ульрикой, я улыбнулся, и на этот раз она улыбнулась в ответ.

- Все прошло,-кивнул я и еще раз поблагодарил ее.- Просто легкое нервное возбуждение. Усталость с дороги.

- Тогда, сударь, я могу возвратиться к своим обязанностям.

А мне даже и в голову не пришло, что я отрываю ее от дел!

- Ну конечно. Еще раз прошу прощения.

Видимо, все тревоги и лихорадочные мечтания последних дней отпечатались в сознании моем глубже гораздо, чем я полагал, и прорвались теперь наружу,-все разом,-бурлящим напором, которому воображение мое придало причудливый облик леденящего душу кошмара. В ходе своих многочисленных похождений я научился тому, что страх--это одно из тех переживаний, которые поглощают собой всякий мысленный образ и перекраивают его по-своему. И чем упорнее ты отказываешься проникнуть в истинные источники страхов, тебя донимающих, и признаться себе, что они существуют, тем верней подпадешь ты под власть беспричинной паники, пока наконец не одолеет тебя безумие. Однако образ ужасного зверя,-Тельца,-заинтриговал меня. Он мог быть лишь Минотавром, а я, стало быть, выступал как Тезей в Лабиринте. Я так много думал о герцогине, что мозг мой, без сомнения, выдал мне самые что ни на есть прозрачные ассоциации с Критом!