Майкл Муркок - Город в осенних звездах

- Это Ульрика,-с гордостью объявил Шустер.-Моя старшенькая. Вторая на два года младше. Но Мария у нас как ленивый котенок, только кликнешь ее, а она уже спит. Ульрика, девочка, мне выпала честь представить тебе капитана Манфреда фон Бека, наследного саксонского рыцаря, героя Сараготы и Йорктауна, депутата французской республики. Я рассказывал о нем, помнишь? У него столько же боевых наград, сколько и шрамов, и он вполне еще может стать маршалом чьей-нибудь армии. Он-один из последних солдат на свете, я имею в виду, настоящих солдат.

- Ваш батюшка, подобно барону Мюнхгаузену, питает неодолимую склонность к преувеличениям,-перебил его я.-Шустер, фрейлин Ульрике вовсе не интересны подробности военной моей карьеры. Но я искренне рад познакомиться с вами, сударыня.-Я поцеловал ее маленькую аккуратную ручку, и девочка так и вспыхнула от смущения.

- Благодарю за честь, сударь,-пролепетала она, делая реверанс.

Я похвально отозвался об изящных ее манерах, а потом спросил Шустера, не найдется ли у него для меня свободных комнат.

- Если бы даже их не было, я б их построил немедленно, капитан.-С тем он сопроводил меня наверх по почерневшей от времени деревянной лестнице с расшатанными ступеньками; на побеленных известью стенах висели памятные реалии-символы собственной военной карьеры Шустера. Турецкое знамя, захваченное в бою, прусские эполеты, немецкий барабан, старый французский флаг, боевая кольчуга воина язо вместе с портретами Вашингтона и Лафайета и английским эспонтоном. Были здесь и те самые шпоры, которые Шустер,-я это видел своими глазами,-снял с изменника Мингавы, наполовину индейца, чьи соплеменники-дикари устроили нам засаду милях в пяти от Джорджтауна. Шустер болтал без умолку, с гордостью вспоминая былые дни доблести нашей. Я же был только рад поговорить о том, что для меня подходило под определение "старые добрые времена", когда жизнь казалась мне и проще6 и благороднее.

Шустер повторил слово в слова речь генерала Стабена, с которой он обратился к нам после того, как мы взяли Йорктаун, и напомнил мне, как я плакал,-мы тогда все буквально с ног валились от усталости,--когда генерал Вашингтон, объезжая позиции, специально сделал крюк для того, чтобы лично поздравить нас.

- Он знал нас всех по именам, помните, капитан? И сказал еще, что дело Свободы стоит превыше всех мелких личных интересов; что он и друзья его и соратники борьбою своей добиваются права быть хозяевами на своей земле, а такие, как мы, борются исключительно за идею, потому что мы верим в республиканизм и права человека, и что наибольшую ответственность он чувствует именно перед нами, теми, кто помогает его стране обрести Свободу. Дабы вера наша не поколебалась. Дабы шесть штатов стали основою для правительства нового качества, которое всякому гражданину даст свободу слова и законы, основанные на неоспоримом праве каждого воззвать к справедливости и получить ее.-Тут Шустер встал перед портретом Лафайета и отдал честь.-Вот тот, кто не изменил ни себе, ни революции, капитан. Великий человек. Вы с ним встречались в Париже?

- Не часто. Он был слишком занят своими обязанностями.

Шустер снова остановился, на этот раз-перед посеребренными ножнами с английским клеймом у рукояти. Я улыбнулся, беря его под руку:

- А ты помнишь, Шустер, чьи это ножны?

- Еще бы, сударь, не помнить! Господина Мальдона, капитана Его Величества мушкетеров. Самый почетный трофей!

Мы от души посмеялись, поскольку сержант выиграл ножны Мальдона в карты на следующий день после битвы при Саратоге.

- Но неужели же все, за что мы сражались, теперь потеряно? спросил он, пока мы пересекали темную лестничную площадку, направляясь к двери в самом конце коридора.-Вот. Мои лучшие комнаты. Здесь всегда останавливается моя замужняя сестрица и другие все родственники, когда наезжают к нам в гости.-Он открыл предо мною дверь. Свеженавощенная мебель пахла пчелиным воском и льняным семенем.-Осталось лишь приготовить постель и так, кое-что по мелочи. Моя благоверная обо всем позаботится.-Он распахнул ставни, которые поддались с тихим скрипом, и в комнату пролился серебристый свет зимнего майренбургского дня, утопающего в легкой дымке.

Из окна открывался вид на галдящую суматошную площадь с ее побитыми временем зданиями. Слева торговцы устанавливали свои лотки под симпатичными, изукрашенными навесами,-по какому-то старинному соглашению им запрещено было начинать торговлю свою раньше полудня. Собаки и ребятишки носились по холоду, спеша по своим делам-делам всегда неотложным и весьма таинственным. Старики, обряженные в длиннополые хламиды, время от времени били в гонги и выкрикивали, который час и прочую всякую весьма полезную информацию:

- Четверг, полдень. Ветер восточный. Ветер крепчает!

В остальное же время, когда они не вопили и не звонили в гонги, старцы сии обязаны были,-за это город платил им определенную сумму,-указывать путь прохожим, в тому нуждающимся, и я наблюдал, как они шныряют туда-сюда, тыча рукой то в одну, то в другую улицу, что разбегались во все стороны от площади Младоты, подобно спицам гигантского колеса, осью которого была площадь. Говорили, она расположена точно по центру города.

- Да, капитан,-спохватился вдруг Шустер,-вы уже ели сегодня? Нет? Давайте я вас угощу нашим фирменным тушеным зайцем с клецками. И божественный сладкий крем на закуску... А где ваша лошадь?

- Уже у тебя на конюшне.

- Багаж?

- Там же, с лошадью.

- Я пошлю мальчика, он обо всем позаботится. У нас есть еще конюшни, на Коркцерхгассе, там все поставлено чуть получше. Не желаете ли воспользоваться?

- Оставляю сие на твое усмотрение, сержант. Мне только нужно забрать сумки свои и мушкет, ну и прочие вещи.

- Я скажу, мальчик все принесет. Не отобедаете ли вы с нами внизу?

- С удовольствием.

- И расскажите мне заодно, что привело вас в Майренбург.-Мы снова спустились в гомон и шум общей залы, и Шустер произнес извиняющимся тоном:-Через пару минут здесь все поутихнет, как только соборный колокол отзвонит час пополудни.

И действительно,-едва я уселся за длинный кухонный стол, рядом с которым булькали на огне очага всякие котелки и кастрюльки и крутились веретена с различною снедью, распространявшей такой изумительный запах, что у меня потекли слюнки,-весь шум и гам потонул в оглушительном колокольном звоне, от которого сотрясались стены. Всего лишь один удар, но звук еще долго дрожал, не умолкая. Когда же эхо замерло, раздался скрип отодвигаемых, как по команде, скамей, топот ног, звон монет... а потом как-то вдруг воцарилась сонная тишина, наиболее подходящая почтенному возрасту сей достославной гостиницы. Теперь подошел черед армии уборщиков и кухарок, которые уже загодя занялись подготовкой столового зала к наплыву вечерних посетителей.