Николай Томан - История одной сенсации (Повести-памфлеты)

19. Мистер Кэсуэл срочно вызывает генерала Рэншэла

Если еще совсем недавно о предстоящем падении астероида писали главным образом центральные газеты, то теперь заговорила об этом пресса всей страны, высказывая самые противоречивые предположения. А для рядовых читателей этих газет становилось все несомненнее одно — родине их грозила серьезная опасность, предотвратить которую можно было лишь совместными усилиями наиболее могущественных в техническом отношении государств. К тому времени было известно также, что наиболее эффективными средствами борьбы с непрошеным космическим гостем являлись межконтинентальные баллистические ракеты, серийное производство которых уже было налажено русскими. Объединение усилий с Советским Союзом становилось в связи с этим для многих граждан заокеанской республики вопросом жизни или смерти.

Неизвестность точного места падения лишь осложняла обстановку. Никто не чувствовал себя в безопасности. Тревога была всеобщей. Государственных деятелей и Конгресс засыпали письмами, коллективными обращениями и даже категорическими требованиями. На принятии решительнейших мер и совместной обороне от вторжения космического тела настаивали теперь не только все левые партии республики и большая часть профсоюзов, но и некоторые крупные промышленники. К тому же во вчерашних вечерних газетах было опубликовано письмо группы виднейших ученых с такими доводами за совместные действия, не считаться с которыми было уже невозможно.

Мистер Кэсуэл в те дни имел весьма конфиденциальный разговор с главой правительства, который предложил немедленно вызвать для консультации помощника военного министра — генерала Герберта Рэншэла.

— Мне не очень-то нравится слишком вольный образ мыслей этого генерала, — сказал о Рэншэле глава государства, — но нельзя не считаться и с тем, что он один из способнейших деятелей нашего военного министерства. К его трезвому мнению следует прислушаться.

А как только помощник военного министоа явился к мистеру Кэсуэлу, тот тотчас же приступил к существу дела.

— Надеюсь, вы догадываетесь, для чего я пригласил вас к себе в столь поздний час, генерал? — спросил он Рэншэла.

— Догадываюсь, — коротко ответил Рэншэл, усаживаясь в предложенное кресло.

— Не буду объяснять обстановку — она и без того вам ясна, — продолжал мистер Кэсуэл, угощая генерала сигарой. — Хотелось бы только знать вашу точку зрения на совместные, действия с русскими. Неизбежно ли это? — Или, может быть, мы все-таки справимся с этим небесным камнем собственными силами?

— К сожалению, собственными силами не справимся, — убежденно заявил Рэншэл, закуривая сигару. — Без помощи русских нам не обойтись.

— А вы понимаете, чего это будет нам стоить? — нахмурился мистер Кэсуэл. — Посудите-ка сами, что получается: русские все время утверждали возможность мирного сосуществования, и даже необходимость его, а мы теперь вынуждены будем не только подтвердить все это, но и пойти гораздо дальше — провозгласить, так сказать, неизбежность этого сосуществования!

— Что поделаешь, сэр, — тяжело вздохнул генерал Рэншэл. — Мы живем в такое время, когда сосуществование действительно неизбежно. Рано или поздно, а придется это признать. И лучше уже пойти на это добровольно, чем быть вынужденными сделать это по независящим от нас обстоятельствам.

— Но ведь и в нынешних обстоятельствах не очень-то добровольным будет наше признание этой неизбежности, — невесело усмехнулся мистер Кэсуэл.

Генерал Рэншэл никогда не считал мистера Кэсуэла ни очень умным, ни даже достаточно просвещенным, но он уважал его за прямоту и бесхитростность. Ему понравилось это горькое признание.

А мистер Кэсуэл, помолчав немного, добавил, будто спохватившись:

— Да, генерал, а почему это шум такой подняли из-за наших разведчиков? Они действительно посланы в Россию с целью крупной диверсии?

— Действительно, сэр.

— И это может осложнить нам переговоры с русскими?

— Вне всяких сомнений.

— Ну так отзовите их.

— Часть уже отозвана, но остался еще один, самый энергичный, и с ним никак не удается связаться.

— А чем вы это объясните?

— Теряюсь в догадках, сэр, — развел руками Рэншэл. — А главное, что бы с ним ни произошло — неприятностей все равно не избежать.

— Не понимаю, что вы хотите этим сказать?

Генерал Рэншэл положил в массивную пепельницу недокуренную сигару и пояснил:

— Если он взорвет там у них что-нибудь, русским вряд ли это понравится, ибо им не трудно будет сообразить, что сделать это могли только наши агенты. Если его поймают до того, как он осуществит свой замысел, тоже не миновать осложнений. В случае же добровольного его прихода в госбезопасность неприятностей будет еще больше.

— Значит, нужно его вернуть во что бы то ни стало! — заключил мистер Кэсуэл. — Кто там у вас в министерстве ведает тайными агентами? Гоуст, кажется?

— Гоуст, сэр.

— Ну так я лично поговорю о нем с вашим министром.

Разговор мистера Кэсуэла с военным министром состоялся на следующий же день, но министр не смог сообщить ему ничего утешительного, ибо Гоуст все еще не имел никаких сведений о Дэвисе…

20. Каннинг призывает к благоразумию…

Чарльз Каннинг возвращался с собрания сторонников мира в мрачном настроении. Каким оно было малолюдным, это собрание! Несколько профессоров и священнослужителей, группа врачей, около десятка писателей и журналистов, горсточка учителей и художников. Больше всех, как всегда, оказалось студентов. Конечно, это была лишь незначительная часть интеллигенции, которую не так-то просто было подключить к начинающему нарастать движению прогрессивной общественности столицы. Каннинг знал, однако, что сочувствовали этому движению многие, но открыто примкнуть к нему не решались, опасаясь привлечь к себе внимание комиссии по расследованию антипатриотической деятельности.

Были, конечно, и такие, которые просто не верили в возможность новой войны или не давали себе отчета, чем она может грозить человечеству в том случае, если будет все-таки развязана. Не заблуждался Каннинг и в том, что кое-кто из представителей интеллигенции совершенно сознательно был за продолжение холодной войны. Им казалось, что только это может сдержать наступление «мирового коммунизма». Они были и за продолжение испытаний ядерного оружия, заявляя, что «лучше быть атомизированными, чем коммунизированными». Жупел коммунизма, по мнению Каннинга, лишал этих людей рассудка.