Наталья Деева - Хирург

Полковник призадумался и хмыкнул.

Покружив по району, машина свернула на пригородную дорогу и долго ехала сквозь дачный посёлок.

— Камыши, Лётчики, Шевченко — минус, — подытожил Полковник. — Фиолент, похоже, тоже минус. Вика, ты ещё не уснула?

— Пока жива, — донесся её умирающий голос. — Только что-то тошнит. Укачало.

— Потерпи минутку, — сказал Хирург. — Остановлю у обрыва.

— Пустая затея, — Полковник бросал камешки вниз, в бушующее море. — Лучше на рыбалку сходили бы.

Прочёсывание других районов не дало результата. Вика не тревожилась — полулежала на заднем сидении, щёлкая кнопками телефона. Объездив Северную сторону, Хирург отвёз девушку домой и сказал, провожая взглядом:

— И всё-таки он где-то рядом. Прячется, сволочь. Чувствует, что его ищут. Слушай, тебя куда подвезти?

— К гаражу. Нужно ещё кое-куда съездить.

— Будут новости — звони, — прощаясь, Хирург пожал протянутую руку.

"Почему так на душе муторно? — думал он. — Почему так хотелось схватить Полковника за шкирку, затащить в пивнушку… или — на Славикову лодку, и выйти в море? Пусть не время ещё, пусть мы бы не наловили ничего, просто прокатились бы по бухте, рассматривая выстроившиеся рядком военные корабли. Откуда тревога? Что это — возраст? Пора, старина, на пенсию, ты работал сторожевым псом с пятнадцати лет, довольно! Но не отправляют с этой службы на пенсию и не увольняют. Отсюда увольняют только на тот свет".

Дома он растянулся на диване, сцепив руки за головой. Если взятая под опеку девушка выживет, надо будет ею заниматься. Взялся — доводи дело до конца. Подобрал умирающего котёнка, обогрел — всё, ты за него в ответе, потому что подарил заново жизнь. Взвалил на себя обязанности Бога, не жалуйся. Тут не котёнок — человек, не бросать же его, не отступаться в последний момент. Испугался? Сорвался? Запаниковал? Совершил поступок — отвечай. С благих намерений порой слишком строгий спрос. Куда теперь её? Оставить в больнице? Пусть сами выхаживают. Деньги подкидывать иногда. Смотреть, чтоб уход был хороший.

Чужака в городе нет; как это ни цинично, её жизнь потеряла ценность. Шевельнулась совесть, заскребла острыми коготками. Может, девушка умрёт от отёка лёгких? Может, найдутся её родственники? Рано думать о проблемах, которых нет.

И вдруг зазвонил телефон. Хрипловатый голос — Хирург не вспомнил ни имени этой медсестры, ни лица — сказал, что пациентка очнулась. Усевшись в кресло, он почесал переносицу, налил холодной воды и выпил залпом. Умница девочка, значит, не ошибся. Сейчас ехать к ней рано, она немного не в себе. Будет ли она хоть когда-нибудь в себе после того, что случилось? Даже если сохранит разум, даже если снова научится ходить, в её психике останется надлом. Срастётся ли? Или каждый раз, касаясь мужчины, она будет съёживаться, невольно вспоминая ту сволочь? Нужно всё-таки его пристрелить, ой, как нужно!

Свою подопечную Хирург решил навестить утром. "Вот ведь досада, — думал он, поднимаясь в нейрохирургию, поцелуй смерти я вижу, а прогнозировать динамику выздоровления не могу. Стоит ли этой девушке благодарить меня?"

В прошлом году привезли в травматологию парнишку с переломом позвоночника. В аварию попал и кончался уже, да спасли его сотрудники "скорой". Парнишка пролежал полтора месяца и умер, мать не выдержала, в дурдом попала. Тут и встаёт вопрос, что человечней: позволить умереть или спасти? Получается, логичнее и правильнее оборвать такую недо-жизнь. Но если посмотреть с другой стороны, долг каждого врача — спасать, а не лишать жизни. Если он пройдёт мимо умирающего, от совести потом спасения не будет. Выходит, совесть — сродни общественному мнения, и у врачебного альтруизма совсем не альтруистичные корни. Это эгоизм чистой воды: делаем так, как считаем правильным, но о судьбе спасённого не думаем. Не исключено, что он нас проклинать будет. Что нам до того? Мы своё дело сделали, наша совесть чиста.

Под дверью отделения дежурил парнишка в очках — типичный ботаник. Хирург позвонил.

— Сколько можно повторять: часы посещений вечером! — донеслось из-за двери.

— Я не посторонний, — проговорил Хирург.

— Знаем мы вас…

— Лыков из первой хирургии.

Пауза. Щелчок замка. Дверь со скрипом открылась. Краем глаза Хирург следил за ботаником: напрягся, подался вперёд, разочарованно тряхнул нечёсаной гривой.

— Кто вас интересует? — обратился к нему Хирург уже из-за порога.

— Васильева, третья палата. Меня к ней тоже пустят?

— Нет. Если хотите, дождитесь меня с новостями.

Только сейчас Хирург обратил внимание на медсестру: полная женщина пенсионного возраста, седые волосы выбиваются из-под мятого чепца-таблетки, в глазах — вселенская скорбь. Вот и прошла жизнь, говорили эти глаза, пролетела мимо, цветастая, яркая, как свадебный кортеж, а я и не заметила; сигналит сейчас кому-то вдалеке, манит недосягаемым, но не догнать и даже не взглянуть со стороны.

— Вам кого? — буркнула она.

— Как вас зовут? — поинтересовался Хирург на ходу.

— Людмила, — проговорила она неуверенно. — А вы — Эдуард Евгенич? Тот самый? Так это я вам звонила?

— Мне, — сказал он и вошёл в палату.

Лицо девушки было беловато-голубым, как больничные простыни. Фиолетовые "очки", левая половина лица тёмная, припухшая, губы потрескались. Тонкие руки лежали неподвижно. Он подошёл ближе, чтобы девушка могла его видеть, и проговорил:

— Добрый день, малышка, — он чувствовал вину перед ней — за то, что не уверен, будет ли с ней до конца. — Знаю, он не кажется тебе добрым, но это пока. Я здесь, чтобы вернуть тебя к нормальной жизни.

Скосила глаза, смотрит. Пристально так смотрит. И вопрос в её взгляде, и страх.

— Я честен перед тобой. Как скоро ты поправишься, зависит только от твоего упорства.

Вдруг она безумна и просто реагирует на звук? Интересно, сохранилась ли чувствительность? Откинув одеяло, он поднял бледную руку с фиолетовым синяком на сгибе локтя и уколол иглой подушечку большого пальца. Зрачки сузились, девушка зажмурилась и заморгала часто-часто, уставилась с вызовом, словно спрашивая: ну, и что? Что ты мне споёшь? А спою я тебе, девочка, песню в ля-мажоре:

— Видишь, ты чувствуешь боль. Это хорошо, — он попытался улыбнуться. — Значит, ты поправишься.

Вскинула брови, мигнула, ещё мигнула, и из глаз покатились слёзы. Никогда Хирург не видел, чтобы кто-то так плакал: лежал неподвижно, мигал, а по щекам неудержимым потоком лились слёзы. И такая буря во взгляде, что, если вырвется из парализованного тела, разнесёт и палату, и всю больницу.