Юрий Иваниченко - Огонь в колыбели

Вольт замолчал и поднял глаза от блестящей поверхности стола на лица людей. Все сидели, он стоял.

«Точно суд, — подумал Вольт. — Сейчас начнут перекрестный допрос».

Он кашлянул, чтобы оправдать ненужную паузу, и продолжал:

— Остановка сделана в системе типа «Солнце» — желтая звезда и пять планет. Две малых на дальних орбитах, два газовых гиганта, одна очень близко к звезде — полностью выжжена. В зоне жизни — пояс астероидов.

— Так! — выдохнул председатель комиссии.

— Посадку произвел на внутренней планете. На ремонт плазмопреобразователя ушло двое суток. Общие потери времени — пятьдесят три часа.

— Пояс астероидов обследовали? — спросил Юхнов, самый старый из членов комиссии.

— Две серии зондов.

— И что?

— Ничего, — ответил Вольт, зная, что именно такого краткого ответа ждет от него Юхнов.

— Что же, — сказал председатель, — действовали вы правильно, а вот контрольной бригаде надо дать нагоняй. Можете идти.

Вольт вышел. Его тут же догнал Юхнов и, просительно глядя в глаза, проговорил:

— Как же так? Совсем ничего?

— Это была очень молодая планета, — ответил Вольт. — Там еще ничего не могло появиться.

— Ах, как жаль! — пробормотал Юхнов.

— Я пришлю вам копию отчета, — сказал Вольт.

Юхнов был одним из немногих энтузиастов, которые еще не отчаялись найти в космосе жизнь. Шестьдесят лет он боролся за идею сплошного поиска автоматическими беспилотными кораблями, стал одним из виднейших специалистов и заслуженных деятелей, но идею свою в жизнь так и не воплотил и лишь изредка мог занести в картотеку данные о звезде, лежащей вне перспективной исследуемой зоны.

— А на первой планете? — спросил он.

— Жарко, — сказал Вольт. — Все сгорело, даже камни. Много сульфидов, кристаллы блестят сильно…

— Ах, как жаль! — повторил Юхнов.

Он отошел, и Вольт направился к Лунапорту. Больше всего его удивляло, что он сумел так легко и правдиво солгать.

Гравитационный челнок тащился от Луны до Земли больше трех часов, но это был единственный механизм, которому разрешалось пересекать озоновый пояс. Вольт устроился в кресле, протянул руку к информатору и набрал свой индекс. Информатор, пожужжав, выкинул белый кубик письма. Письмо было с Геи от Пашки. Оно уже трое суток ждало Вольта на Земле.

«Привет, извозчик! — говорил Пашка. — Значит, все-таки ушел от нас на дальние трассы? Слышал, ты теперь экспедиции обслуживаешь. Валяй, авось что-нибудь найдут. Это нам сейчас нужнее, чем всегда»…

Исследование второй планеты Вольт начал далеко за орбитами газовых гигантов. Даже теперь, неделю спустя, он, вспоминая тот миг, чувствовал в груди тревожный и торжественный холодок. А тогда он просто стоял и держал ленту спектрографа так, будто она могла разбиться и вместе с ней погибло бы чудо. Он растерянно думал, что должен кричать «Ура!» и прыгать от радости, а он никак не может вдохнуть воздух.

Потом планета, которую он уже назвал Ласточкой, раскинулась перед ним, огромная, живая, голубая и зеленая, а он летел, рассекая целебный воздух, и выбирал место для посадки где-нибудь на песчаном берегу, чтобы не помять травы…

— Нет, Анюта, ты просто не хочешь понять, — громко говорила своей соседке пожилая женщина, сидевшая впереди Вольта. Вольт пощелкал выключателем звуковой защиты, но она, очевидно, испортилась, Вольт продолжал все слышать.

— Я не против охраны природы, — говорила женщина, — но пойми, дети должны бегать по траве, рвать цветы, ловить бабочек!

— Но ведь если все начнут их ловить… — робко возражала женщина помоложе.

— Пусть! — перебила первая. — Так же нельзя! Об этой охране твердят на каждому углу. Ребенок еще не умеет ходить, но знает, что травку топтать нельзя. Мало того, ему уже известно, что на Земле девяносто миллиардов людей и только девять снежных барсов. Дети моей группы до десяти считать не умеют, но эти цифры назовут, даже если их разбудить среди ночи. Анюточка, это ненормально! Мы заботимся о барсах, зебрах, кенгуру и забываем о своих детях! Дети должны ограничивать взрослых, я сама уже пятьдесят лет как не сорвала ни одной травинки, но дети! Отнимать у них детство — преступление! Смотри, тебе двадцать лет. Знаешь ли ты, что такое роса на босых ногах, букет полевых ромашек, венок из одуванчиков? Приходилось тебе нюхать лесной ландыш, чувствовать, как ползет вверх по пальцу божья коровка?

— Божьих коровок я видела, — тихонько сказала девушка, — они иногда залетали к нам…

— Иногда! — с горечью повторила пожилая. — Вот они, твои зоны для прогулок детей. Там все вытоптано. Нет, пусть они делают что угодно, пусть меня отстраняют от работы не на месяц, а навсегда, но я снова повезу своих детей в заповедник! Давно пора решить, что для чего существует: тигры для людей или люди для тигров?!

— Ада Робертовна! — плачущим голосом воскликнула девушка. — Успокойтесь вы, ясно же, что все для людей, но ведь надо потерпеть немножко! Два проекта, «Гея» и «Терра», что-то да получится, уже полегче будет, а потом их станет много. Все будут рвать цветы, надо только подождать.

— Подождать? Сколько? Один проект уже не оправдался, неделю назад передавали, новости слушать надо, второй тоже скоро в тартарары полетит. А если и нет, то сколько ждать? Сотню лет! Дети за это время состарятся.

Вольт старался не слушать этот слишком близко касающийся его разговор. Он снова активизировал письмо и натянул наушники.

«Ты, верно, уже знаешь, — звучал в наушниках Пашкин голос, — о провале проекта „Терра“. Очень гнусное ощущение, мы ведь заранее говорили, что так получится, и теперь всем нам (сторонникам „Геи“) кажется, будто окружающие думают, что мы злорадствуем. Обидно. И самое страшное, что нас, возможно, ждет то же самое. Ты прикинь: не было на планете атмосферы, и вдруг — нате — лишний килограмм на каждый сантиметр поверхности. А если умножить на площадь планеты? Цифра получается космическая. А на Терре пытались тяжелую аммиачную атмосферу заменить на земную. Это еще похлеще. Что там теперь творится — представить страшно. Одни материки тонут, другие выныривают, моря закипают, не планета, а сплошной вулкан. Соваться туда с техникой — только сильнее пожар раскочегаривать. А ждать, пока само остынет, — сотни тысяч лет. Даже при мягком вмешательстве — все равно тысячи лет. Бахтер рвет и мечет, тоже не человек, а сплошной вулкан. Он считает, что, несмотря на свистопляску, Терра уже пригодна для примитивных форм жизни. Между нами говоря, он прав. Бахтер затребовал споры лишайников и сине-зеленые водоросли, а ему не дают. То есть дают, но мало. Вот он и бушует.