Евгений Филенко - Эпицентр

Клавдий лежал на койке лицом к стене, подобрав ноги и обхватив себя руками за плечи. Он молчал.

— Ваше равнодушие явилось одной из причин гибели Агеева, — продолжал Кратов. — Вы знали, что у него назревает разрыв с любимым человеком. И вы знали, что для него значит этот человек. Но вы и пальцем не пошевелили, чтобы помочь ему. Он никак не мог отважиться настоять на своем отпуске. Потому что для него немыслимо было оторвать вас от важного дела во имя своих личных интересов. Он надеялся, что со дня на день, с минуты на минуту вы расколете альбинский орешек. Он верил в вас! Откуда ему было знать, что вы не способны на это, что вы зациклились на этих дурацких карточках со взлетающей ракетой, что они застили вам белый свет?!

Кратов швырнул графемы на стол.

— Такие ошибки непростительны! Их просто нельзя допускать! Ваш кругозор замкнулся на трех образах, вы уперлись в них, словно в стенку, и ни черта больше не хотели видеть! Вы и меня ввели в заблуждение своей версией! И достаточно было одной-единственной фразы в ходе скоротечного аудио контакта, чтобы все встало на свои места: «Садиться нельзя. Иначе мы погибнем». Вот и все!

Узкая спина Клавдия с торчащими под черным свитером лопатками раздражала Кратова своей неподвижностью. Нестерпимо хотелось двинуть по ней кулаком, чтобы он обернулся и выслушал обвинения в лицо, как подобает мужчине.

— Я бы хотел, чтобы вы обратили внимание на одну деталь, — сказал Кратов, овладев собой. — Она настойчиво повторялась на всех без исключения графемах, в том числе и на пресловутых трех. Пунктирная линия. Я тоже проглядел ее, но только потому, что разглядывал ваши идиотские карточки не дольше двух часов. А с Альбины регулярно поступали образы, где не было ничего, кроме поверхности планеты, парящего корабля и двойной черты между ними. Вы не придали им особого значения сразу, а позднее механически выбраковывали во всех своих рассуждениях. Между тем, и овце понятно, что это — вполне отчетливое указание на барьер, который нельзя пересечь искусственному объекту, опускающемуся на Альбину из космоса… Кстати, был и такой образ: сквозь разрыв в этой двойной черте к поверхности устремляются стрелы наподобие косого дождя. Он повторялся еще реже, и вы тоже выбраковывали его. Ваша предвзятость, доктор Розенкранц, ослепила вас, помешала верно истолковать наложенное альбинцами табу на высадку.

Кратов прошелся по комнате, засунув руки в карманы куртки и собираясь с мыслями. «Как все глупо, — думал он. — Ну прилети я сюда хотя бы на декаду раньше, и у этой истории со злыми птицами был бы другой конец, благополучный. Мог ли я это сделать? Что там у меня было в прошлой декаде? Краткосрочное посредничество в переговорах любимых моих сцифоидов с Шедара и арахноморфов давно распространившейся по Галактике древней расы Офуахт. Обсуждение проекта «Катарсис V» в Совете астрархов. Нет, не мог, не мог…»

— На высоте приблизительно в сорок километров над Альбиной находится атмосферный слой газа, наподобие нашего озонового пояса. Его назначение то же самое: укрывать от жесткого космического излучения. Но если мы могли позволить себе дырявить озоновое одеяло реактивными самолетами, ракетами и фреоновыми выбросами, а потом сто лет латать его, то орнитоиды такой возможности не имеют. Активность местного светила — не в пример нашему Солнцу… Очевидно, в незапамятные времена они, как и мы, пытались пускать ракеты и баловаться с ядерным оружием. Но при этом разрушался газовый щит, и проникавшее под него сверхжесткое излучение выжигало на поверхности все дотла. Поэтому на Альбине до сих пор нет ядерной энергетики и космической техники. Они отказались от этого — крылатые, но прикованные к собственной планете тонким слоем газа… Конечно, у них сохранились ракеты — против крупных метеоритов или даже назойливых гостей, вроде нас. И шок был вызван не фактом нашего появления, как полагал Топ, а страхом того, что мы так и не поймем, что нельзя нам пересекать пунктирную линию… Они не желали убивать Агеева — потому что убийство противно природе всякого разумного существа. Но и потому также, что ракета неминуемо оставит пробоину в газовом щите. Однако рана эта несравнима с тем, что натворили бы в атмосфере двигатели большого космического аппарата на реактивной тяге. И орнитоиды уничтожили корабль еще в экзосфере. Кратов болезненно поморщился.

— Одного они не знали, — сказал он с горечью. — Что наши корабли используют не реактивную тягу, а гравигенераторы. И потому не разрушают атмосферу планет. Они просто раздвигают ее при посадке. Как пловец воду ладонями…

Замолчав на полуслове, он осторожно приблизился к лежавшему Клавдию. Эта странная недвижность… полная эмоциональная нейтральность… Может ли человек так равнодушно выслушать свой приговор?

— Клавдий, — позвал он.

Молчание.

Кратов коснулся его плеча, и Клавдий опрокинулся на спину, продолжая хранить все ту же скорченную, окостенелую позу. Его глаза были плотно зажмурены, на пергаментно-белом лице пролегли бурые тени Неаккуратная поросль на щеках и подбородке оказалась наполовину седой.

Кратов медленно протянул руку и взял из застывших пальцев Клавдия карточку, одну из тех, что были рассыпаны на столе и по полу. На обороте торопливым рваным почерком было набросано несколько фраз. Кратов поднес карточку к свету, чтобы разобрать их.

Клавдий писал: «Озоновый слой. Нельзя разрушать. Гравигенераторы. Мне жаль. Простите».

Графема изображала поверхность планеты, зависший над ней корабль и разделяющий их барьер из двойной пунктирной линии.

Кратов с усилием разогнул Клавдию руки и уложил их на груди. Накрыл его пледом. Вышел из комнаты и тщательно прикрыл за собой дверь.

Его шаги были единственным звуком, далеко разносившимся среди безжизненной тишины пустого орбитального комплекса. Кратову чудилось, будто ледяной ветер дует ему прямо в спину, забирается под одежду, под кожу…

Но откуда здесь было взяться ветру?

— Здравствуйте, Кратов, — энергично сказал Топ.

Семеня короткими сильными ножками, рептилоид подошел — а казалось, подкатил, — к столу, за которым сидел Кратов. Теперь его изящная головка едва возвышалась над столешницей, а сам он походил на игрушечного голубого крокодильчика с туповатым рыльцем и неестественно высоким лбом. Топ ловко вскарабкался в кресло и удобно уселся, подглядывая на Кратова умными глазками-пуговичками.

— Вы не поверите, — сказал Топ, — но я разгадал тайну Альбины. Мне удалось достичь этого в результате обычного лабораторного анализа, а пользуясь вашей шахматной терминологией — домашнего разбора отложенной партии. И вовсе не обязательно было торчать здесь столько времени! Я хотел немедленно сообщить о своем открытии Клавдию, но решил сделать ему сюрприз. Вместе со мной прибыла и почти вся наша миссия, которая покинула Альбину три месяца назад. Полагаю, для Клавдия это будет двойной сюрприз.