Иван Ковтун - Азиатский аэролит

Ну как, ничего?

Ничего.

Может, поговорим?

О чем?

Разве не о чем?

Эрге взял ее руку, погладил и покачал снисходительно головой.

Ты, Гина, наивна, непоследовательна, несобранна — и просто женщина.

Гина тихо высвободила руку из его пальцев и строго посмотрела в глаза.

Ну?

Что же — ну? Хочешь искренне? Я вполне понимаю тебя. Допустим, встреча в Нью-Йорке поразила тебя, разбередила, выражаясь штампованно, старые раны.

Гина повернулась к нему боком и прижалась лбом к стеклу.

Эрге, не останавливаясь, продолжал:

Но что с того? Поговорим серьезно, по-деловому. Что с того? Возвращение — ерунда. Стопроцентная чушь. Обратного пути нет. Говорю не как влюбленный, а просто как человек, спокойно обдумавший вопрос. Вернуться невозможно по многим причинам. Первая — ты сама на это не пойдешь. Вторая — в данных условиях это физически невыполнимо. Между тем, первое исключает второе. Ты сама подумай. Относительно первого утверждения. Психологически вы целиком стоите по разные стороны баррикад. И если бы вопрос о возвращении действительно встал перед тобой ребром, ты никогда не променяла бы Нью-Йорк, допустим, на Москву. Что касается второго утверждения, то ты знаешь, что мы летим в такие места, которые до сих пор еще не полностью нанесены на карту. Понятно же…

Гина резко повернула голову к Эрге и едва не закричала.

Ты скажи лучше, что вы будете делать с теми людьми, которые попадут там в ваши руки?

Голос Эрге мгновенно утратил снисходительные нотки.

Это будет целиком зависеть от обстоятельств, вернее, от них самих, — отрывисто сказал он, подчеркивая каждое слово.

Скажу одно, — ответила Гина ему в тон, так же сухо и отрывисто, будто передразнивая его. — Там я в своих действиях буду абсолютно независима. Понимаешь?

На лицо Эрге снова легло снисходительное выражение.

Хорошо. Но это также абсолютно зависит от тебя.

* * *

Зимовье дохнуло пустотой. Хижину подпирал кол, на месте чума осталась лишь утоптанная земля. Очевидно, Лючетан со своим приемышем отправились кочевать с оленями. От зимовья уходили в даль извилистые и неровные, едва заметные тропы.

Лодка, почерневшая от непогоды, покачивалась на берегу.

Горский осмотрел лодку и приказал грузить. Рабочие дружно перенесли легкие тюки, с готовностью радостно уселись в лодку. На берегу остались Самборский, Марич, Горский и Аскольд.

Высокий, еще больше похудевший профессор отвел Марича в сторону, на прощание мягко взял за плечи:

Кажется, все, Виктор Николаевич. Давайте коротко еще раз подытожим: как можно скорее добирайтесь до центра. С кем говорить — знаете. Продуктов нам с Аскольдом хватит на три месяца. За это время вы, конечно, доберетесь до Москвы и Ленинграда. Получите дополнительные средства, проинформируете соответствующие учреждения, по возвращении организуете в Кежме вьючный обоз, и с первыми заморозками, как схватятся болота, я буду ждать вас…

Горский постоял минуту, держа на плече руку. Затем левой рукой обнял Марича за шею, крепко поцеловал в губы.

Счастливо вам, — добавил он, — осторожно у порога, а там, надеюсь, все в порядке будет. Ливень поднял воду. Ну, всего хорошего. — Профессор пожал руки работникам и Самборскому. — Всего хорошего!

Аскольд все не мог расстаться с Самборским. Торопливо, обрывисто, нелепо бормотал:

Ах, как же я забыл, как забыл. Вот я какой. Ну ты, в общем, знаешь. Привет, одним словом. Ты, в общем, рекламируй. Что-то хотел тебе сказать… Ей-богу, позабыл. Ага!

Марич, улыбаясь, дернул канат, быстрое течение рвануло лодку вперед. Аскольд едва не свалился в воду. Выпрямился и крикнул:

До свидания, всего хорошего. Значит, Павел, смотри. Что же еще хотел… Да…

Горский с поднятой рукой смотрел вслед, пока лодка не скрылась за скалистым изгибом реки. Аскольд стоял с растерянным выражением и наконец бросил вслух:

Опять забыл!

Что забыл? — удивленно спросил дядя.

Письмо забыл передать.

Кому?

Девушке… Невесте…

Горский не сдержал тихой улыбки, с любовью посмотрел поверх очков на племянника, покачал головой и задумчиво, тепло пожурил:

— Эх, ты, голова, голова. Разве о таком забывают?

* * *

Налившаяся после грозы Чамба безудержно несла бурные, мутные воды к порогам.

Решили близ порогов пристать к берегу на отдых. Переждать ночь. Наутро перетянуть лодку берегом за порог и в тот же день достичь Подкаменной Тунгуски.

Ночь начала догонять отряд у самых порогов, как и предполагал Марич.

Грохот валов поначалу долетал приглушенно, как гул ветра в тайге, и только напрягая слух, можно было разобрать, что впереди бушуют пороги. Течение несло лодку с необычайной быстротой, и вскоре в ушах все сильнее и мощнее зазвучал грохот воды, с силой бившей в скользкие камни.

Порогов не было видно. Белесый туманный вечер застилал недалекий горизонт и грозил быстро превратиться в ночь.

Марич изо всех сил налег на руль и скомандовал взяться за весла.

Из течения нелегко было вырваться к берегу. Но постепенно лодка начала сбавлять скорость. Проплыли еще четверть километра, преодолели наконец течение и пристали к берегу. Из-за грохота воды с трудом могли расслышать друг друга.

Млечный мрак мягко окутал все вокруг, смягчил очертания окрестных берегов, скал и деревьев — их контуры проступали словно сквозь пелену тумана, неясные и далекие.

С большими усилиями подогнали лодку к крутому берегу, крепко закрутив веревку вокруг согнутого непогодой и волнами сучковатого деревца. Оно цепко впилось корнями в каменистый грунт.

Поужинав, Самборский взял одежду и начал на берегу искать место для ночлега. Марич заметил это и недовольно окликнул его из лодки, пытаясь перекричать рев воды:

Слушайте, бросьте вы это! Простудиться хотите? В лодке же достаточно места.

Самборский послушно полез в лодку и начал устраиваться на носу. Помолчав, крикнул в ответ:

Правда ваша, земля чертовски сырая. Но что с караулом?

К черту караул, что тут караулить. Ложитесь.

Многоголосый, по-своему ритмичный гул воды заглушал все остальные звуки. Слух, вначале нервно воспринимавший грохот волн, быстро к нему привыкал. Казалось, воздух над рекой был насыщен особой воркотливой тишиной.

В полночь лодка, тихо вздрагивавшая от ударов волн, вдруг закачалась в обе стороны. Кто-то нарушил ее равновесие.

На носу в млечной пелене тумана осторожно поднялась фигура Самборского.

Силуэт на мгновение неподвижно застыл над бортом, затем пошевелился, наклонил голову и внимательно осмотрел дно лодки. Опять выпрямился. Легко выпрыгнул на берег. Пелена ночи тотчас же вобрала в себя очертания фигуры.