Павел Амнуэль - Маленький клоун с оранжевым носом

Как трудно подбирать правильные слова, когда не знаешь, какие нужны именно сейчас!

Когда Игорь пошел в детский сад и впервые оказался вне бабушкиной постоянной опеки, мы говорили с Аликом о том, мог ли сын унаследовать отцовскую способность существовать в Многомирии, осознавать его так же, как осознавал Алик. Я давно думал о такой возможности, гены есть гены, а что именно передается по наследству — кто знает… Но мне почему-то казалось кощунственным заговаривать об этом с Аликом, я думал, что такой разговор будет ему неприятен, не нужен, возможно, он вообще старался не размышлять на эту тему, иначе сто раз подумал бы, прежде чем заводить ребенка — во всяком случае, я подумал бы сто раз или больше. Игорь родился через девять месяцев после того, как они с Ирой поженились, значит, мысль о том, что надо бы поостеречься, не приходила Алику в голову. Или приходила, но не показалась ему такой уж важной…

В тот день, когда Игорь был еще в детском саду, мы сидели вдвоем на кухне (совершенно не помню, где была Анна Наумовна — может, в магазин вышла?), и я задал вопрос, который давно меня мучил:

— Алик, — сказал я, — ты никогда не думал, что Игорек… ну, что у него могут появиться такие же способности, как у тебя? У него зимой болел желудок. Не могло ли это быть… Ну, ты понимаешь… Не передается ли по наследству…

— Да, — немедленно отозвался Алик, будто все время ждал, когда я спрошу именно об этом. — Да, конечно. Я думал. Каждый день. Странно, что ты меня никогда не спрашивал.

— Мне почему-то казалось, что тебе неприятно.

— Но ты все равно должен был спросить.

Он замолчал, и я не прерывал паузы — если мы уже заговорили на эту тему, то все будет сказано, незачем торопиться. Алик налил чаю серей мне, долго размешивал сахар и, наконец, сказал задумчиво, вертя ложку в руке:

— Когда мы с Ирой поженились, я ей сразу все рассказал. Нет, даже раньше… Когда сделал предложение, а она согласилась. Мы все обсудили тогда и решили: будем жить так, будто ничего странного не происходит. Иначе можно рехнуться, согласись.

— Не знаю, — пробормотал я.

— Да, — уверенно сказал Алик. — И потом мы больше это не обсуждали.

— Но бывали времена, — не удержался я, — когда тебе становилось плохо: проблемы с печенью, с легкими, с ногами. И вы с Ирой…

— Ходили по врачам, да, лечили, потому что я никогда не мог сказать точно: болит потому, что печень не моя, то есть моя, но оттуда… Или это с моей родной печенью что-то не в порядке, ты ж понимаешь… Если проходило само, значит…

— А Игорь…

— Мы договорились: у нас будет один ребенок. Больше — рискованно. Действительно, никто не может сказать, Передается ли это по наследству… А один — обязательно. Ира не представляла себе, что у нас может не быть ребенка! Да и я тоже хотел… В общем, мы решили больше эту тему не обсуждать, а одного ребенка родить обязательно. Вот. Собственно, так й получилось.

— Ты уверен, что с Игорьком…

— Уверен, — отрезал Алик. — Ничего подобного с ним не происходит.

— Ты в этом возрасте…

— Я в этом возрасте уже видел разные непонятные вещи. Да. И что-то у меня в животе болело постоянно. Тo одно, то другое. Я боялся оставаться один ночью, боялся спать без света. Со многими детьми такое происходит, верно?

— Да, — пробормотал я, вспоминая собственные страхи: вдруг из стены появляется черная рука и тянется ко мне в темноте, хочется орать и звать маму, а из горла вырывается только хрип, накрываешься одеялом и ждешь, но ничего не происходит, так и засылаешь…

— Я очень внимательно наблюдаю за Игорем, — сказал Алик. — Очень внимательно.

Он еще три или четыре раза повторил слово «очень», а я три или четыре раза сказал «конечно».

Он не хотел больше говорить на эту тему, и я не стал настаивать: в конце концов, не мне решать, не меня все это касалось, и если Алик был уверен, что все в порядке, не мне его в этом разубеждать. Скорее всего он был прав — так я решил тогда и долгие годы оставался при убеждении: если Алик заподозрит, что Игорю передались какие-то особенности отцовского восприятия мира, то первым (после Иры, конечно, а может, даже раньше), с кем он поделится своими опасениями, буду я. Алик молчал. Мне тоже Игорь виделся обычным ребенком— он никогда не говорил (при мне, вовсякомслучае) о странном, а если болел, то обычными детскими болезнями, Ничем таким, о чем можно было сказать, что это результат склейки с иной ветвью Многомирия. Игорь замечательно общался с нашей Светочкой, я заглядывал в детскую, когда они играли на компьютере, собирали пазлы или, что тоже бывало, кричали друг на друга, и никогда не замечал ничего странного. Обычный мальчик. К счастью, обычный.

— Почему… — сказал я Игорю, подбирая слова. Не дай бог, Произнести сейчас что-то такое, от чего он замкнется. Или не поймет, чего я от него хочу. — Почему, — повторил я, — ты не рассказывал папе… или маме… о том, что видишь иногда не то, что должен видеть?

— Ани ло мевин отха*, — нахмурился Игорь.

Он не понял, о чем я его спрашивал. Если мы так и будем говорить на разных языках, то вовсе перестанем понимать друг друга. Не нужно было заставлять Игоря говорить по-русски, только время потеряли, а может, и что-то большee.

— Хорошо, — сказал я, перейдя на иврит. — Ты же слышишь иногда… — Я подбирал слова тщательно, с Шаулем мне было проще разговаривать: даже если я ошибался в том или ином слове, если неправильно строил фразу, он все равно прекрасно понимал, что я хотел сказать, корявый иврит понимает каждый взрослый израильтянин, привыкший и к новоязу репатриантов, и к их же высокому ивриту, выученному на специальных курсах. Для Игоря иврит ещё не стал родным, а русский быть родным уже перестал. К тому же он был ребенком, не мог уловить контекста, в котором стал бы понятен смысл неправильно подобранного слова.

— Ты иногда слышишь; как кто-то разговаривает, но людей не видишь, будто они говорят здесь, рядом, как невидимки?

— Невидимки, — повторил Игорь. — Ну… Да, конечно. Сто раз. А ты — нет?

Он хмуро посмотрел на меня, будто подозревал в подвохе. Я растерялся. Неужели для Игоря это было настолько естественно? Невозможно. Тогда бы он точно проговорился, да и Алик, очень внимательно следивший за развитием сына, не мог не обратить внимания.

— Я — нет, — осторожно сказал я. — У меня почему-то не получается.

— У меня тоже не всегда. Иногда приходится… как это… ну…

— Сосредоточиться, — подсказал я, интуитивно догадавшись, что хотел сказать мальчик.

— Ну… да, сосредоточиться, — кивнул Игорь.

— Послушай, ты ведь не говорил обо всем этом папе, верно? Почему?