Сергей Синякин - Злая ласка звездной руки

Хмуро капитан Николаев поднялся по ступенькам детского дома и потянул дверь на себя.

Из дома он появился со стянутым шлемофоном.

Волосы Николаева были седы.

- Суки! - сказал он, тяжело вваливаясь в башню танка через ставший узким люк.

Башенный стрелок растерянно смотрел на седые волосы своего командира.

- Что случилось, товарищ капитан? Что с вами?

- Со мной? - Капитан недоуменно пожал плечами. - Со мной ничего не случилось, Саша! Ты бы посмотрел, что в доме творится... - Он схватил стрелка за плечо, больно сдавил его. Лицо Николаева нервно дергалось - казалось, капитан неожиданно сошел с ума. - Там все мертвые! Все, понял! Первоклашки так и лежат в коридорах! Это нелюди, Саша! Человек так не может поступить! - По лицу его текли слезы.

Дрожащими руками он напялил на седую голову шлемофон и, подсоединившись к рации, принялся вызывать штаб. Потребовав на связь генерала Сергеева, руководившего операцией, он доложил ему о случившемся.

- Да, товарищ генерал! - отозвался он дрожащим от гнева голосом. - Если бы вы видели, товарищ генерал! Весь детский дом, от самой малышни до воспитателей! Необходима следственно-оперативная группа, товарищ генерал! Это нельзя уничтожать, это следы чудовищного преступления... Да кровь в жилах стынет, товарищ генерал! Это даже бойней назвать нельзя!

Закончив доклад, он откинулся на спинку сиденья. Губы его были крепко сжаты, лицо было жестким и безжалостным, но взгляд казался неуверенным и беспокойным, как у больного, находящегося в беспамятстве.

- Приказано ждать, - мрачно сообщил он. - Ох, попадись мне эти живодеры! Зубами бы порвал!

Башенный стрелок смотрел на него со страхом. Суть произошедшего он знал из доклада командира, а о деталях спрашивать не решился.

Генерал Сергеев на своем командном пункте некоторое время задумчиво покачивался на стуле, потом недобро взглянул на командира танкового полка.

- Вот так всегда и бывает, - хмуро сказал он. - Всегда найдется один любопытный дурак, чтобы вся секретность происходящего пошла насмарку. Полковник Ирницкий! Немедленно распорядитесь! Сообщите группе специального назначения, что экипаж огнеметного танка в квадрате... - он всмотрелся в карту Михайловки, - Б-7 находится под чужим контролем. Уничтожить машину и проследить, чтобы никто из экипажа не ушел. Нельзя допустить, чтобы зараза получила неожиданное распространение.

Что поделать, лес рубят - щепки летят!

Через тридцать минут снаряд ручного огнемета "Оса" прожег броню танка, застывшего у ворот детского дома. Приказ был выполнен качественно - никто из экипажа не успел даже выбраться наружу, превратившись в хрупкие угольные мумии на своих местах согласно боевому расчету.

Огромный плечистый прапорщик в черном одеянии, похожем на тюремную спецовку, некоторое время смотрел, как из огнеметного танка вырывается яркое пламя от рвущегося боезапаса, потом кивнул головой напарнику.

- Доложи на базу, - приказал он. - Неконтролируемая боевая единица уничтожена!

Через некоторое время здание детского дома уже полыхало, зажженное напалмовыми струями сразу с четырех сторон. Экипажи танков, что подожгли детский дом, были твердо уверены, что здание захвачено неведомым противником.

Закончив работу по объекту, их танки продолжили методическую зачистку города, неторопливо переползая с улицы на улицу, от дома к дому, оставляя за собой пожарища и вздыбленную землю.

Время от времени танки обстреливали из непонятного оружия, и требовалось немалое мужество, чтобы лезть напролом, отвоевывая у неведомого агрессора все новые и новые территории.

- Слава Богу! - успокоенно пробормотал генерал Сергеев. - А если бы это до газетчиков дошло? Да нам после таких откровений только и останется, что стреляться!

- Будьте спокойны, господин генерал, - сказал вернувшийся в штабную палатку полковник Ирницкий. - У прапорщика Кикилашвили промахов в работе не бывает.

Генерал Сергеев почти суеверно уставился на подчиненного.

- Бога ради, господин полковник, - пряча взгляд, сказал он. - Увольте меня от подобных оценок. С каких это пор подобное живодерство стали называть работой?

Полковник Ирницкий промолчал. Он был одним из посвященных в суть операции, но подобное знание было чревато неприятностями, более того, опасным для жизни подобное знание было, и полковник это хорошо понимал.

К десяти утра начали поступать сообщения от командиров групп. Приказ был выполнен с минимальными потерями - в схватке с неведомым противником погибли экипажи огнеметных танков под номерами 3410, 3411 и 3421. Прапорщик Кикилашвили действительно хорошо знал свое дело. Опыт боевых действий у него был отменный - он побывал во всех "горячих точках" последних десяти лет и воевать научился хорошо. Официальные потери соответствовали уже подготовленному коммюнике о выигранном сражении.

- Ну вот и все, - сказал генерал Сергеев, охватив руками огромный лобастый череп и пряча от штабных офицеров взгляд. - Вот мы и замарались по самое не хочу.

Он встал, и офицеры торопливо вытянулись перед своим командиром. Каждому из них было обещано в случае успешного завершения операции четырехгодичное жалованье, и у каждого была семья, гарантировавшая, что глава семейства будет молчать. Генерал Сергеев жестом успокоил их, коротко кивнул полковнику Ирницкому.

- Действуйте по плану, полковник. Экипажи расформировать, каждого немедленно отправить к месту прохождения службы. Обеспечить полное отсутствие контактов участвовавших в операции экипажей. Группе специального назначения произвести полную зачистку. Исполнение доложите лично. Вы меня поняли?

- Так точно, - вытянулся полковник Ирницкий. Взгляд у него был простецким, похоже, этот прохвост уже мысленно покупал в Военторге генеральские погоны.

Генерал прошел в свою палатку, сел на топчан, пряча лицо в ладонях. Теперь ему было понятно, что произошло с министром. Какой там несчастный случай!

Ему самому сейчас хотелось застрелиться. И никакие соображения, что жестокость была проявлена во спасение человечества, совсем не приносили утешения.

Если всеобщее благополучие зависит от смерти детей, то, может, не стоит драться за это благополучие?

Он чувствовал себя осенней мухой, которая знает, что жить ей осталось недолго, но не знает, как умереть. Тем не менее Сергеев пытался оправдывать себя. Собственно говоря, честно подвести итоги собственной жизни человек может только после смерти, да и то будет приукрашивать себя и свои деяния, искать им оправдания - ведь и тогда человеку захотелось бы выглядеть лучше, нежели он был при жизни.

И все-таки во рту у генерала был привкус дерьма.