Михаил Емцев - Бог после шести
— Ты что? — спросила Люся, разглядев кислую мину на лице Виктора.
— Это не я, — сказал Виктор, — это горюет мой желудок. Он оплакивает холодец под хреном, буженину, соленые грибочки и жареную индейку, оставшиеся дома, у мамы.
— Брось ты, все будет как дома, — шепнула девушка и порхнула в сторону. Она раскраснелась, маскарадный костюм был ей очень к лицу.
Странные штуки время от времени выкидывает с нами тело, сердито размышлял Виктор. Собирался на новогодний праздник, приготовился потреблять пищу духовную, волнующую ум и чувство, а она без грубой материальной не идет. Не видя богатого новогоднего стола, Виктор расстроился. Не замеченные ранее досадные мелочи вдруг полезли в глаза. Устроенное Худо декоративное убранство дачи показалось Виктору напыщенным, неумным, претенциозным. Все было сделано довольно неряшливо. Кое-как подколото, кое-где подшито. Ковры на полу были старые, пыльные, дрянные, сразу видно — добытые напрокат. Рисованные от руки занавеси и драпри мерзко пахли масляной краской. С потолка свисали дурацкие бумажные гармошки, китайские фонарики, за которые высокий Виктор то и дело задевал головой. Лишь елочка хороша: следуя своему вкусу, Худо ничем ее не убрал, оставил как есть, в природной изящной нетронутости. Но, приблизившись, Виктор понял, что и здесь не обошлось без притворяшкиных гадостей: вместо естественного хвойного запаха от деревца несло одеколоном.
Притворяшки стали раздражать Виктора. Ему казалось, что они слишком притворяются. Неинтересно как-то стало ему. Поверх своих маскарадных костюмов они накинули плащи, накидки, надели маски и обратились в безликие тряпичные кули, среди которых Виктор перестал узнавать знакомых.
— Мы исчезли! — крикнул Худо.
По-видимому, это уже был не Худо, потому что точно такой же красный плащ и черное трико оказались на Косте-йоге. Похоже, притворяшки меняются костюмами. То и дело они по двое и по одному выскальзывали на кухню и возвращались оттуда, обретя новый маскарадный облик. Почему-то Виктору не предлагали обмен, и он, еще более раздосадованный, поплелся на кухню в надежде застать кого-нибудь при переодевании. Но там был один Пуф в бальном девичьем платье, и Виктор, очень удивленный собственной ненаблюдательностью, только хмыкнул, на что Пуф ответил:
— Анкобетас, — и куда-то пропал.
Виктор хотел было высказать свое нелестное мнение о происходящем, но в этот миг его взгляд уперся в батарею сгрудившихся возле окна бутылок, и в ноздри юноши ударил запах неведомого соуса, булькавшего в большой эмалированной кастрюле. Настроение Виктора тут же испытало перелом: он простил притворяшкам их глупости и приготовился принять участие в играх и пении, доносившихся из комнат. Для полного соответствия он приложился к начатой бутылке джина, запил холодной водой и вышел из кухни. Потом он не раз сюда возвращался понаблюдать, не подгорела ли утка.
Притворяшки меж тем разошлись. Они прыгали, визжали, танцевали, пели, декламировали, изображали сценки, лишенные, как всегда, намека на смысл и содержание. Хороводы и отдельные пары возникали и распадались мгновенно. Суеты, шума и грохота достало бы на сто человек. Вероятно, решил Виктор, притворяшки прошли специальную подготовку. Сам он вел себя с достоинством, прислушиваясь в основном к происходившим с ним внутренним превращениям. А перемены эти были и значительны и приятны. Витю уже не раздражали бестолковые декорации, которыми Худо загромоздил дачу, он даже нашел их забавными. Ему пришлось немного потанцевать неизвестно с кем, — под кучей тряпья установить личность партнера было невозможно. И все время его не покидало тревожное чувство, что во всех этих перегородках и занавесках скрыт определенный, не разгаданный им смысл. Линии и плоскости подсказывали направление. Какое? Куда? В поисках отгадки он шарил и шарил руками по разрисованным во все цвета радуги тканям.
— Мутите воду, в ней много карасей! — ревели притворяшки.
Выделялся визгливый голос Пуфа. От рева и воплей они охрипли, мужские и женские голоса теперь звучали почти неразличимо.
— Прошлого не было, не было, не было! И больше не будет!
— Вчера не было! И позавчера не было! И всего, что было, — не было!
— И завтра не будет! И послезавтра не будет! Ничего никогда и нигде не будет!
— Слава мгновению! Мгновение, стой!
И они затянули хором, нараспев, наподобие молитвенного плача:
— Миг! О миг! О мгновенье! Миг, миг, миг… Миг — ты бог! Божественный миг! Миг!
Вдруг сердце Виктора ёкнуло: он нашел, что искал. В углу спальной комнаты, накрытый простыней, стоял большой ящик, похожий на телевизор. Виктор твердо знал, что раньше здесь его не было. Наверняка это и есть главный сюрприз Худо, о котором говорила Таня. Тот самый многозначительный сюрприз.
Виктор потянул за край простыню. Он увидел сооружение странное, ни на что не похожее, даже смешное. Огромная черная граммофонная труба с раструбом в виде лепестка втыкалась в ящичок, напоминавший кофейную мельницу. От мельницы шли медные и алюминиевые проводочки к большому пластиковому экрану, где они соединялись меж собой на замысловатом радиоплато. Были в этом сооружении еще какие-то странные предметы вроде золотого солнечного диска и статуи Будды. И это, подумал Виктор, худовский сюрприз?.. В конце вечера Худо покажет свой шедевр, и все притворяшки завоют от восторга. Ну их к черту!.. Худо этот, продолжал думать Виктор, самый что ни на есть неудачник. Художник из него не получился, ничего не получилось, вышел человечек ни то ни сё. Зря он, Виктор, разрешил ему дачу загадить. И Танька тоже хороша: втравила его в компанию недоумков и довольна. Он припомнит ей это, при случае…
Его вдруг поразила мысль о Люсе. Пока никого нет, — ласковая и близкая, а в обществе едва признается, что знакома. Может, она обиделась и теперь показывает ему свой норов? Или рядом с притворяшками должна держать фасон? Показывать свои медиумические способности? Тоже мне богородица с Верхней Масловки! В ее криках и воплях есть что-то истерическое. Но, с другой стороны, ехали они в электричке очень дружески. Да и шли сюда как свои люди. А, вот в чем причина: там была Танька! Люська при ней сдерживалась и виду не подавала, а сейчас разошлась: на, мол, тебе, гляди, как меня здесь уважают.
Потом Виктор очень четко вспоминал это мгновение.
Он фыркнул и тут же решил сходить на кухню. Судьба утки в большой эмалированной кастрюле не давала ему покоя. Утка и джин — это самые светлые пятна на нынешнем вечере, решил он. И вдруг услышал:
— Разыскал-таки, бродяга! Проворен, Солдат, настырен! Въедлив, Солдат, пролазлив! Пробойный, Солдат, молоток!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});